Но красивой операции не вышло. От реки послышалась стрельба. Эх, спугнули… Тут задергался и часовой, видимо, пытавшийся понять, что происходит. Зря он так. Григорий, державший егеря на мушке, дал длинную очередь. Немец ткнулся носом в землю. Старшина свистнул. Пошла потеха.
Между тем со стороны реки стрельба усилилась, послышались разрывы гранат. Заговорили пулеметы и на той стороне Щачи. Значит, егеря стали отходить вниз по реке, по болоту – и попали в поле зрения пулеметчиков.
Между тем Мельников, оказавшийся в одиночестве, бежал через лес. Задачу свою он знал – отрезать егерям отход. Внезапно, выскочив из-за елок, он увидел врага почти рядом, в нескольких шагах. Рослый человек в пятнистом комбинезоне доставал из кармана рожок автомата. Сергей нажал на курок, но проклятая фашистская машинка не сработала. Перекос.
И тут Сергей убедился, что егеря – серьезные парни. Автомат немца полетел в сторону, а сам он метнулся на землю, перекатился и вскочил, как чертик из шкатулки, возле Сергея, а в его руке уже сверкала финка. Причем держал ее враг в левой руке.
Фриц широко махнул рукой с ножом, целя в бок. Обычное дело – отбить удар двумя руками с автоматом… Но каким-то шестым чувством Сергей понял, что это делать не надо. Он ушел в сторону – и кинул автомат плашмя немцу в лицо. А затем ударил его ногой под колено. Немец повалился, успев встретить в полете кулак разведчика.
Мельников оглядел валяющегося фрица. Интересно, живой или нет. Вроде, живой… Это хорошо. Пленный егерь нам пригодится. Мельников перевернул бесчувственного фрица на живот и стал связывать ему руки веревкой, которую всегда таскал в кармане. Привычка охотника за «языками»…
Приводя в порядок автомат, Сергей вспоминал рукопашную схватку. Почему он понял, что нельзя применять стандартный прием пограничников, который Макаров демонстрировал всем желающим? А… Немец уж больно широко размахнулся. Демонстративно. Тоже, видать, сообразил, что перед ним серьезный противник.
– Ну да, – вслух подвел итог Сергей. – Я попытался бы отбить удар ножа автоматом, а он – видать, опытный боксер – врезал бы мне правой в морду так, что я бы не встал…
Тем временем Аганбеков и его бойцы все же вытеснили немцев в заболоченную низину. Теперь по ним стреляли из леса, с возвышения. Справа, с той стороны реки, откуда эта болотина отлично просматривалась, садили пулеметы. Макаров со своими ребятами, особо не высовываясь, поджимали справа. Егеря свирепо огрызались, но они очутились в очень скверном положении. На низине росли лишь редкие кусты, а болото было достаточно глубоким. По колено примерно. То есть особо не побегаешь. Так что охотники стали жертвами. Сдаваться они не собирались; впрочем, этого им никто и не предлагал. Большинство из отступавших так и осталось в этой низинке. Но нескольким удалось достичь леса на противоположной стороне. Гоняться за ними Аганбеков счел излишним.
– Мельников! Ты живой? – заорал Макаров.
– Живой я! У меня пленный! Идите сюда, а то мне его лень тащить! Он в полной отключке! – донеслось из леса.
Макаров и Голованов пробились к дружку.
– О, судя по нашивкам, офицер[34], – протянул старшина, оглядывая лежащую на земле крупную фигуру в камуфляжном костюме. – Но ведь он же мертвый.
– Оклемается. Они, гады, живучие. Я, когда «языков» брал, и сильнее прикладывал. А этот – вообще амбал. Да и боксер, судя по всему. Такие от удара кулаком в лоб не помирают. Не мог же я не доставить подарка особисту!
– А весело фрицы стали воевать… – сказал кто-то из партизан, тоже подошедших поглядеть на пленного егеря.
– Да уж. Не только мы учимся, к сожалению. Раньше фрицы вели себя попроще… – задумчиво протянул Мельников.
Октябрь 1941 года (за год и три месяца до описываемых событий), где-то под Копылем
В те времена отряд Аганбекова насчитывал человек тридцать. Ни о каких партизанских соединениях, а уж тем более о целых партизанских краях, речь не шла. Оружия было много – наши при отступлении побросали его не на один отряд. С патронами было куда хуже – поэтому партизаны при первой возможности меняли свои винтовки и автоматы на немецкие. Патроны для последних можно брать у убитых. А для наших – откуда взять? Что же касается взрывчатки, то ее не было вообще. Не говоря уж о связи с Большой землей. Никто не знал, что происходит на фронте, стоит ли еще Москва. Утешало лишь то, что по железным дорогам на восток шли и шли немецкие эшелоны. А значит – война продолжалась.
Впрочем, Аганбеков и в самом деле был из тех людей, которые в любом случае бились бы до последнего патрона. Иной вариант, похоже, ему просто-напросто не приходил в голову. Сражались как могли. Подбивали немецкие машины, нападали на деревни и украшали телеграфные столбы полицаями, которые не успели убежать. Иногда жгли немецкие склады. В общем, по нынешнем меркам – детские забавы.
Что же касается немцев, то до некоторого времени они вообще не обращали на партизан особого внимания. Видимо, полагали, что успеют разобраться с ними после окончания своего блицкрига. Но блицкриг затягивался, а партизанских отрядов становилось все больше. И они начинали нервировать немецкое тыловое начальство. Правда, как потом уж узнали, долгое время немцы всерьез считали партизан простыми бандитами. А с бандитами трудно ли бороться? Надо послать отряд посильнее – и все разбегутся.
…В начале октября отряд Аганбекова, разжившись по случаю взрывчаткой, произвел налет на железнодорожную станцию. Охрана у немцев тогда была поставлена из рук вон плохо. Станцию охраняла какая-то тыловая часть последнего разбора плюс некоторое количество «шумов». Вся эта публика совершенно не ожидала, что в глубоком тылу на них может кто-то напасть. Как потом оказалось, у них и патронов-то почти не было – по паре обойм на человека. Когда же партизаны ринулись в атаку, из двух немецких пулеметов один заклинило, а другой немцы попросту бросили. В общем, «казахи» не столько сражались, сколько гоняли фрицев и «шумов» по путям. После чего взяли из стоящих на станции составов все, что надо, взорвали остальное и уничтожили, что смогли, из станционного оборудования.
Немецкое начальство решило, что это уже чересчур. Против отряда бросили охранный батальон, который выпер партизан из насиженного лагеря и стал бодро гонять по лесам. В конце концов отряд оказался на островке, поросшем соснами и кустарником. Тот был расположен на обширном торфянике – плоском пространстве, покрытом водой, поросшем жидкими камышами и чем-то вроде них. У фрицев были разные способы уничтожить партизан, но они выбрали самый простой и дубовый. Для начала постреляли по острову из минометов. Толку от этого было как с козла молока. Островок был достаточно большой, а мин у немцев, видимо, с собой было немного. Затем примерно с роту немцев пошло из леса в атаку прямо по болоту.
Сергей запомнил этот бой навсегда. Идти немцам надо было метров триста, по пояс в вязкой жиже. Они упорно лезли через торфяник, быстро передвигаться по которому просто невозможно. Из леса немцев прикрывали пулеметы, но стреляли они вслепую: партизаны били из чащи леса и часто меняли позиции.
– Береги патроны! Тщательно целься! Никуда они с этого болота не денутся! – приказал командир.
Это был даже не бой, а учебные стрельбы. Бахали винтовочные выстрелы, «дегтярев» и «максим» плевались короткими очередями. И фигуры в серо-зеленых мундирах одна за другой скрывались в черной жиже. До островка дошло человек десять немцев, чтобы найти свою смерть на суше… Пару пленных все-таки взяли. Как оказалось, это были люди из «999-го батальона». Немецкие штрафники. От пленных разило водкой так, что хотелось закусить. По их словам, начальство отдало приказ – уничтожить бандитов во что бы то ни стало. А гауптману казалось, что, увидев наступающих солдат, бандиты то ли сразу сдадутся, то ли со страху утопятся в болоте… О том, что им будут всерьез сопротивляться, никто из немцев даже не думал. Да уж, с тех пор фрицы кое-чему научились…
Впрочем, как стало известно уже потом, большинство наскоро сформированных в начале войны партизанских отрядов немцы все же дожали и уничтожили. Строго по закону Дарвина. Выжили те, кто сумел приспособиться к условиям лесной войны. Такие, как отряд Аганбекова.
Глава 7Люди с той стороны
23 мая, партизанский штаб
Сергею Мельникову приходилось видеть разных пленных. В начале войны были и такие, которые полагали, что их сейчас с извинениями отпустят. К примеру, один майор совершенно искренне предлагал: выходите вместе со мной к ближайшей немецкой части, я вам гарантирую жизнь и хорошее обращение. Некоторые вообще не понимали, что с ними приключилось. Как это так: в глубоком тылу непобедимой немецкой армии они вдруг оказались пленными? Потом времена изменились. Фрицы кое-что узнали о нравах и традициях партизан. Чаще всего пленные либо откровенно трусили, либо, наоборот, демонстрировали полную покорность судьбе. Дескать, все равно убьют, так давайте быстрее… Некоторые, особо смелые или убежденные в светлых идеях национал-социализма, по этой же причине куражились. Мол, все равно знамя со свастикой будет реять над Москвой, а вас, жидов и комиссаров, развешают на фонарях.
А вот этот, захваченный Мельниковым в бою у брода, поразил. Сергей выполнял роль переводчика. Сухих, хоть и владел немецким, но по его же словам, приобретено было это знание «на медные деньги», уже во время войны, на каких-то там курсах.
Пленный был высоким, ростом с Мельникова, плечистым голубоглазым блондином. В общем, истинный ариец. Войдя, как это положено у немцев по уставу, щелкнул каблуками:
– Господин обер-лейтенант, пленный Олаф Нильсен явился.
Сухих кивнул ему на чурбак, выполняющий роль стула.
– Ваше должность и звание?
– Штурмфюрер[35], командир отряда D группы «Вервольф», который вы так удачно разбили.