Аганбеков помолчал, потом продолжил:
– Откровенно говоря, я не уверен, что мы сумеем в полной мере организовать такую борьбу. У нас слишком мало достаточно квалифицированных разведчиков. Большинство привыкло действовать против тыловых частей, не обладающих серьезными боевыми навыками. Но другого выхода я не вижу.
– Эх, и голова ж у тебя, Аганбеков! Сразу видно пограничника. А ведь ты прав. Когда мы с беляками в двадцатых воевали, к нам через границу лезли банды. Не такие, понятно, но все матерое офицерье. Так они тоже – если по морде получали, тут же откатывались. Так и сделаем.
Другие командиры ничего толкового добавить не могли, зато подтвердили сомнения Аганбекова в том, что партизанские разведчики смогут противостоять «оборотням». Это слово как-то привилось для обозначения тех, кого немцы официально называли ягдкомандами. Последним заговорил Сухих, тоже присутствовавший на совещании.
– Есть еще один путь, который лишь дополняет сказанное товарищем Аганбековым. Как мы знаем из показаний пленного, где-то в окрестностях существует база, откуда действуют эти группы. Мы можем ее найти – и попытаться предпринять какие-либо действия для нейтрализации этой базы.
– Ну, это как раз работа для тебя и твоих людей. Вот и действуй. Вычислишь ее – тогда мы и подключимся всеми силами, – заключил командир.
Особист был бы рад действовать. Да только совершенно не представлял даже, с чего начать…
Вот уже несколько дней партизанские разведчики торчали в засадах. Мельников, Макаров и Голованов сидели возле одной из троп, ведущих к деревне Козловична: там располагалось одно очень «вкусное» место для засады – чтобы перестрелять из нее партизанский отряд, идущий к деревне. Вот бойцы и заняли место с таким расчетом, чтобы перехватить егерей, вздумай они тут обосноваться. Три дня сидения не дали никаких результатов. Впрочем, у других групп тоже никаких успехов не наблюдалось. То ли имелась все-таки всего одна группа, то ли, как думал Макаров, фрицы оказались хитрее и решили переждать, пока партизаны успокоятся, чтобы потом начать по новой.
Примерно в середине дня послышался шум идущего по лесу отряда. Шли явно не из деревни, а огибая ее по лесу. Правда, шли как-то слишком громко для профессиональных лесных бойцов. Тем не менее разведчики приготовились к бою.
Но вот на тропе показалась группа в шесть человек. Это были явно не егеря. Приглядевшись, Макаров, находившийся ближе всех к идущим людям, вдруг узнал одного из них и поднялся из засады.
– Сеня, какая встреча!
– О! Я гляжу, этот лес, он теперь-таки просто Дерибасовская! Куда ни идешь – всюду кого-то встречаешь, – ответил уголовник (а это был именно он). Сеня снова был с винтовкой. Он оглядел Григория и продолжил: – Я гляжу, ты прибарахлился, новый клифт себе справил… Очень даже выглядит.
В самом деле, после боя у озера некоторые разведчики, в том числе Голованов и Макаров, давно завидовавшие Мельникову, позаимствовали немецкую камуфляжную форму.
– А ты, гляжу, уже собрал новый отряд. Ловкий ты парень. Снова гоп-стопом по лесам промышляете?
– Да нет, этих то ли я в плен взял, то ли они меня. А идут они к вам. Что ж, мне меньше ноги бить. Сдам их вам. А что касается винтовки, то без нее по нынешним временам никуда. Пришлось одного полицая успокоить.
Между тем из засады поднялся и Мельников. Макаров с ручным пулеметом продолжал держать компанию на прицеле.
Разведчики разглядывали незнакомцев. Двое из них, вооруженные винтовками, были одеты в немецкую форму без знаков различия. Приглядевшись, Сергей увидел у них на рукавах эмблему с Андреевским крестом. «Восточники»… Трое других, безоружные, были одеты в лохмотья, в которых угадывалась красноармейская форма.
– Кто такие? – спросил их Макаров.
– Мы двое – из русской роты, которая стоит в Слониме. А это – пленные. Мы с ними от немцев ушли. Искали партизан. Встретили вот этого… Он сказал, что знает к вам дорогу.
– Искали, так нашли. Винтовочки на землю кладите.
– Ребята, я пошел, ладно? У меня есть еще дела кроме того, чтобы к вам всяких фраеров провожать… – С этими словами вор повернулся и двинулся в лес.
Поначалу допрос этой пятерки ничего интересного не принес. Пленные, по их словам, угодили в 1942 году в котел под Харьковом. Дальше понятно – лагерь со всеми его прелестями. В последнее время они работали на станции Слоним. Позавчера их послали за чем-то в город под конвоем двух «восточников». Те вдруг предложили уходить к партизанам. Хоть особой веры «восточникам» и не было, пленные решили рискнуть. Ушли удачно. Пробрались мимо немецких постов и двинули в лес. Никто за ними не гнался… Последнее, впрочем, было не удивительно. Станут немцы гоняться за какими-то пленными по партизанскому лесу!
«Восточники», по их словам, тоже были из пленных. Только в «котел» угодили в сорок первом под Киевом. Дальше – опять-таки обычное дело. Лагерь, голодуха… В сорок втором им предложили на выбор: либо подохнете с голоду, либо записывайтесь в «восточную роту». Давно хотели удрать, но роту держали далеко от фронта, а партизан рядом не было. И тут подвернулся случай – вот и ушли.
Словом, все было очень обычно. Но вот последний из допрашиваемых (разумеется, Сухих говорил с каждым по отдельности), бывший лейтенант Красной армии, а ныне унтер-офицер 12-й восточной роты Мальцев, изложив все, сделал паузу.
– Только тут вот такое дело. Мы ведь не сами ушли. Если уж все честно, нам помогли.
– И кто же?
– Наш командир роты, обер-лейтенент Мильке. Мы тогда станцию охраняли. Он, значит, подошел ко мне, так, чтобы никто не видел. Говорит, дескать, я, Мальцев, давно за тобой наблюдаю. Как вы с Брянцевым шепчетесь. Не дурак, понимаю, что вы удрать хотите к партизанам. Так вот, я вас пошлю сейчас с тремя пленными – и уходите, куда хотите… А не уйдете, так за вами не только я наблюдаю. У меня, дескать, на столе рапорт вашего взводного. По нему я вас должен в гестапо сдать… Я малость ошалел от такого. Мильке мне подробно объяснил, как из города выбраться, чтобы на посты фрицев не нарваться. И ведь не обманул: все посты мы обошли именно так, как он указывал. Пришлось поползать на брюхе, но выбрались все-таки.
– И вы вот так поверили вашему командиру? – недоверчиво спросил Сухих.
– А что нам оставалось? Лейтенант Козин – это наш взводный – на нас и в самом деле очень нехорошо смотрел. Явно подозревал. Да мы и в самом деле давно хотели. Только ведь за нами хорошо присматривают. К тому же мы рассудили: если с пленными уйдем, нам больше будет веры. А когда еще такой случай представится?
Сухих задумался. Ситуация была неординарная. Он знал про то, что «восточники» нередко переходили к партизанам. Иногда даже целыми группами. Бывало, при этом они убивали своих командиров. Случалось, приводили их партизанам в качестве подарка. Но чтобы командир сам предложил своим бойцам податься в лес… О таком слышать не приходилось. Тем более что отвечать за побег солдат придется именно командиру. В любой армии и своих-то офицеров за дезертирство подчиненных не гладят по головке. А уж что говорить о «восточниках», то есть чужаках для немцев? Интересно. Возможно, это игры ГФП. Но как-то уж слишком грубо. Умнее было бы подстроить условия для побега, не засвечиваясь. Вариантов для этого множество. А может… это какие-то дела наших? В Белоруссии ведь еще в сорок первом было создано подполье, но немцы его довольно быстро разгромили. Не исключено, что какие-то люди, пошедшие по заданию подполья служить немцам, были не раскрыты и в итоге «зависли» без связи со своими. И теперь пытаются эту связь восстановить. Надо проверить.
– Ваш обер-лейтенант просто так предложил бежать? Или какие-то условия выставил?
– В том-то и дело, что выставил. Он так сказал: передайте партизанскому командиру, или кто там у него главный по разведке, что я хочу с ним встретиться. И объяснил, как это организовать. Заставил меня три раза повторить. Сказал же он вот что. Недалеко от Слонима есть деревня Костровичи, нет в ней ни немцев, ни полицаев, только староста. Там живет бабка Макаровна. Надо ей сказать, что от штабс-капитана, он на следующий день придет. Она и место встречи объяснит.
Становилось еще интереснее. Попытка ГФП захватить кого-то из партизанских командиров? Или все-таки чье-то желание выйти на связь с партизанами?
– А кто он, этот Мильке? – спросил Сухих.
– Русский. Ничего такой командир. Строгий, но справедливый. О политике когда говорит – это ж ему положено, – то излагает все правильно, как там у фрицев принято. Но именно только как принято. Вон тот же Козин, когда заговорит о политике, так его при слове «Сталин» просто корежит от ненависти. А этот… Как учитель, который урок объясняет. И вот еще что. Он настоящий немецкий офицер. В смысле, не «восточник». У нас ведь в роте есть немцы – и офицеры, и фельдфебели. Вот и он из них. Ходят слухи, что он из белых.
Больше ничего интересного Мальцев сообщить не мог. С его слов выходило, что этот Мильке был человеком, что называется, себе на уме.
Отпустив Мальцева, особист надолго задумался. Но, ничего не придумав, отправился докладывать командиру.
Асташкевич был не менее озадачен.
– Случалось, выходили с нами на контакт всякие бургомистры и прочие. Слыхал я, что в других отрядах со словаками[37] связи устанавливали. Да и к партизанами они переходили. Но чтоб вот такое… Может, он и в самом деле какой-нибудь наш разведчик? Или, наоборот, это провокация фрицев?
– Я над этим думал. На разведчика не похоже, разведчик искал бы выход на нас через жителей. Так безопаснее. Провокация? Это может быть – с целью выманить кого-нибудь из нас и прихватить. Но тоже не складывается. Они ведь должны понимать, что мы отнесемся к такому делу с большим недоверием. На месте фрицев, задумай я такую провокацию, действовал бы от имени какого-нибудь немца-антифашиста, но уж никак не от офицера вермахта русской национальности.