Пока на востоке только еще закипал бой, «особистская» тройка разведчиков и еще пятеро бойцов из «казахов» выполняли особое задание. Они сидели в засаде, прикрывая западный фланг отряда. Место, которое они держали, было своеобразным. Неман и Щача подходили тут друг к другу очень близко, перешеек между ними не превышал семисот метров. А с учетом труднопроходимой топи в пойме Щачи нормального леса оставалось метров двести. Дальше реки снова расходились – и Щача петляла еще километров пять, прежде чем впадала в Неман. Все это междуречье наполовину состояло из болот. Длинная болотина тянулась и перед перешейком. Немцев отсюда традиционно не ждали. Однако от «оборотней» можно было ждать чего угодно. Потому-то Аганбеков и настоял на том, чтобы прикрыть эту междуречную низину. Восемь бойцов заняли место на опушке соснового леса. Дальше был пологий травянистый склон, который без четких границ переходил в поросшую кустами заболоченную равнину. Пройти по ней можно – там, если не считать отдельных бочагов, было примерно по колено.
Наблюдая за расстилавшимся перед ними пейзажем, бойцы прислушивались к звукам боя у брода, который шел примерно в двух километрах отсюда. Там было все в порядке. Бухали винтовки, тявкали пулеметы, гремели разрывы и выли минометные мины.
А вот они лежали в лесу и прохлаждались. Аганбеков специально разъяснил им:
– В большом бою вы не лучше и не хуже остальных. Без вас справимся. А вот за этой чертовой перемычкой приглядите. Как мне кажется, немцы на этот раз не упустят случай навестить нас оттуда.
Вот и сидели они теперь, рассредоточившись по лесному перешейку, готовясь встретить гостей. Встречать было чем. Свою малочисленность партизаны компенсировали хорошим вооружением. На восемь человек у них было два MG, у остальных – по автомату и винтовке на каждого.
– И не лень им палить, – пробормотал Макаров, вслушиваясь в стрельбу, которая, затихнув было, загремела с новой силой.
В своей партизанской жизни Макаров с немецким наступлением еще не сталкивался, а потому не усвоил привычки фрицев поддерживать свой боевой дух артиллерийским или, на худой конец, минометным огнем, хоть особого толку с этого не было. А на фронте он воевал с финнами. Те были не слишком богаты артиллерией, особенно в карельской глуши, – и просто так снарядами не разбрасывались.
Внезапно Макаров услышал едва слышный свист Мельникова, который находился на лесистом выступе, ближе всех к противнику. В самом деле, среди кустов появились люди…
Сергей наблюдал в свой трофейный бинокль. Первыми в поле зрения попали трое в знакомых камуфляжных куртках. Это были точно «оборотни» – они шли без касок. Как и все егеря, которых он видел живыми или мертвыми. А для немцев это было нетипично. Увидеть немецкого солдата без каски в боевой обстановке – это значило стать свидетелем очень редкого явления. Среди партизан ходила байка, что у немцев отсутствие на голове стального горшка в бою приравнивается к самострелу со всеми отсюда вытекающими.
…Вслед за «оборотнями» из кустов появились еще двое, тоже в камуфляже, но уже в касках, покрытых сверху маскировочными чехлами. Правда, силуэты у бойцов были несколько иные. Другой фасон костюмчика, что ли? Один из тех, кто в каске, махнул рукой, – и между кустами замелькали обычные мундиры… Э, не обычные. Малость посерее, чем пехотные серо-зеленые мундиры. Эсэсы, что ли?
Всего их было человек двадцать пять при трех пулеметах. Немного.
Немцы приближались между кустами; егеря достигли травянистого склона и осмотрелись. Поверив, что здесь их никто не ждет, один из «оборотней» махнул рукой. И тут ударили два партизанских пулемета. Егеря оказались ушлыми ребятами. Один, правда, свалился, но двое других тут же упали на землю и откатились в кусты, где были почти незаметны. Из двух камуфляжников в касках зацепило одного. Другой метнулся и успел залечь. Остальные оказались в очень скверной ситуации – они находились в болоте, хорошо заметные с возвышения. А главное – им было ни залечь, ни укрыться. Болото же…
Мельников оставил в покое автомат. Он не являлся сторонником длинных перестрелок, считая, что проблему надо решать быстро и сразу. Для этого требовалось лишить немцев огневой мощи, которая заключалась в пулеметах. А потому Сергей взял в руки винтовку. Это была немецкая «снайперка» с отличной оптикой. Первым же выстрелом он свалил пулеметчика, который еще не успел установить свою машинку – потому как не в грязь же ее ставить… К сожалению, пулемет не исчез в грязи, а остался лежать на какой-то кочке. Поэтому Сергей сосредоточился на том, чтобы никого к пулемету не подпускать. За этой работой он положил еще одного фрица – видимо, второго номера пулеметного расчета. Макаров стрелял из автомата, но немецкая машинка била на пределе прицельной дальности. Попытался огрызнуться второй немецкий пулемет, который таки фрицы как-то установили, – и Голованов сосредоточил огонь своего пулемета на нем. Но накрыл пулеметчика кто-то из винтовки. Бухнул выстрел – и немец ткнулся головой в кочку.
Третий пулеметчик, здоровенный детина, видимо, не найдя, куда пристроить свой агрегат, стал стрелять с рук. Занятие это называется «артель “Напрасный труд”». Попасть куда-то из MG с рук можно только чудом. Но в конце концов его достала пулеметная очередь. Наши-то били, находясь в нормальной, горизонтальной позиции.
Потеряв еще несколько человек, немцы стали поспешно отходить. А что им еще оставалось делать? Единственным смыслом этого похода по болоту был внезапный выход в тыл «казахам» – или уничтожение их минометов. Но если внезапности не получилось, оставалось только лишь удирать. Вот они и удирали, двое оставшихся в живых автоматчиков, иногда оборачиваясь и посылая короткие очереди. Хоть это и не имело особого смысла. Те же, кто с винтовками, просто быстро драпали. Куда стрелять-то? Лес…
На других участках так ничего существенного и не случилось. На востоке напротив партизанских позиций немецкая рота в конце концов отступила, даже не взорвав броневик. Отошли немцы и от брода, так и не попытавшись насесть по-серьезному. Было понятно, что эти атаки всего лишь отвлекали партизан от главного удара.
На перешейке разведчики и примкнувшие к ним ребята положили двенадцать человек. Точнее, в бою убили девять. Но на петлицах у солдат обнаружились руны «зиг». Какой партизан будет возиться с ранеными эсэсами? (Но, что интересно, два егеря из трех ушли.) Из раненых оставили только одного – в подарок для товарища Сухих. Его обнаружили последним. Немец был ранен в ногу; товарищ, видимо, тащил, но его настигла пулеметная пуля. Так они оба и лежали в болоте.
– Приходится мараться тут со всякой сволочью, – бормотал Голованов, помогая вытаскивать раненого из болота, а потом и оказывая ему первую помощь.
В ожидании, пока из лагеря «казахов» прибудет подвода (не тащить же фрица на себе три версты!), Мельников решил провести допрос. Из документов следовало, что перед ним – Фридрих Нильс, обершютце[43].
Ознакомившись с бумагами, Сергей мрачно поглядел на пленного. Тот был не слишком похож на истинного арийца – темноволосый и не ахти какого мощного сложения. По крайней мере по сравнению с егерями, да и с самим Мельниковым, он смотрелся не очень. Да, те эсэсы, которых ему доводилось видеть, обычно были высокими и спортивными ребятами. Впрочем, ему доводилось слышать, что в войска СС гребут теперь без особого разбора. Немец вроде бы был готов к разговору. С одной стороны, он понял, что его не убьют, с другой – слышал, как пристреливали раненых.
– Номер части? – резко бросил Мельников.
– 28-й охранный полк СС.
– Где расположен?
– Два наших взвода стоят в этом городе… в Мостах.
– Дальше.
– Вчера двум отделениям было приказано принять участие в операции против партизан. Командовал обершарфюрер[44] Бирон, наш командир. Нам придали трех этих… Я не знаю, кто они. Точнее, нас придали им. Командовали они, наш обер-лейтенант выполнял их указания. Мы переправились через реку на лодках. Эти, которых нам придали, уверяли обершарфюрера, что на нашем пути нет партизан. Что они это точно знают. Дальше вам все известно.
– Какая была задача?
– Уничтожить минометы противника и по возможности содействовать переправе наших частей на этот берег.
– Ну что он хорошего сказал? – поинтересовался Голованов.
Сергей повторил.
– Ха, тогда понятно. Похоже, на эту операцию фрицы собирали с бору по сосенке всех, кого могли найти…
Как оказалось позже, начальство придерживалось того же мнения.
Состоявшееся вечером в штабе совещание, на котором кроме командования соединения присутствовали командиры отрядов и начальник особого отдела, было весьма бурным. Мнения высказывались разные. Менее всех понимал Егор Стефаненко. Он был смелым и решительным командиром отряда, но совершенно не вникал во все эти хитрости. Он знал одно – что немцев надо бить. Аганбеков понимал больше.
Наконец, по приказу Асташкевича, итог подвел подполковник Соловейчик.
– Я теперь готов согласиться с мнением товарища начальника особого отдела, что это, строго говоря, была не операция против нашего отряда, а своего рода экспериментальный бой, навязанный нам противником. Цель – отработка взаимодействия со специальными антипартизанскими частями. По нашим сведениям, противник не обладает в этом районе силами, достаточными для полномасштабной операции против нашего соединения. Поэтому немцы, собрав не слишком значительное количество войск, пытались провести дезинформацию о якобы крупной операции. Цель – вынудить нас развернуть оборону. Мы намеренно оставили в ней слабое место, рассчитывая, что противнику станет о нем известно. Вынужден признать, что противник нас переиграл. Он разгадал наш замысел. Наши наблюдатели были уничтожены и не сумели предупредить нас о прибытии подкреплений. Стоит отметить, что относительно успешному для нас исходу боя мы обязаны тем, что особый отдел раскрыл дезинформацию противника. В ином случае мы сосредоточили бы гораздо более значительные силы возле Руды Яворской – и, возможно, не сумели бы отразить удар противника с тыла. В этом случае наши отряды, рассредоточенные на оборонительных позициях, не смогли бы вовремя выдвинуться на защиту штаба. Тогда наши потери были бы неизмеримо больше.