— Именно! А у тебя там черт знает что творится. Даже огнетушителя нет. Ни топорика, ни ведра с песком, ни багра — ничего. Оштрафуют тебя, а то и к административной ответственности привлекут.
— Ну, это уж ни фига! — уверенно заявил художник. — Гараж мой, он у меня в собственности, и если он сгорит — это сугубо моя головная боль. За что меня штрафовать-то?
— Макс, ну ты тупой, — укоризненно покачал головой Саблин. — Гараж-то твой, но он же находится на территории товарищества, там гаражи плотно стоят, стенка к стенке. Твой сгорит — и хрен бы с ним, но огонь может перекинуться на соседние гаражи, и тогда тебе конец, дружище. А если учесть, что в каждом гараже канистра-другая бензинчика про запас стоит, то можешь себе представить, во что выльется пожар в отдельно взятом боксе. Кстати, у тебя самого есть там канистры? Я как-то внимания не обращал.
Сказал — и показалось, что мгновенно оглох. Бар был полон, во всех трех залах стоял гул, прерываемый взрывами смеха, — сюда обычно приходили компаниями. Но Саблин не слышал ни звука, как в набитый ватой колодец провалился. Вот сейчас Макс ответит… Или не ответит?
— У меня? — рассеянно переспросил Максим. — Нет, у меня там бензина нет.
— Ну, уже легче. А в закутке? Там у тебя склянки какие-то. Ничего горючего или взрывоопасного нет? А то пожарные тебя со свету сживут.
— А… Ну да, там химикаты кое-какие, растворители всякие…
— И на фига они там тебе нужны? Выбросил бы ты всю эту бодягу, дружище, оно бы и спокойнее стало.
Макс смутился, потом широко улыбнулся.
— Ты смеяться не будешь?
— Ни в одном глазу! — пообещал Саблин.
— Понимаешь, Серега, я хочу иконописью заняться. И вот вбил себе в башку идею восстановить рецептуру красок, которыми пользовались древние иконописцы. Тогда ведь никакой особой химии не было, все на растительной основе делалось, вот я и экспериментирую.
— И как? Успешно?
— Пока нет, — вздохнул Максим. — Ничего не получается. Но я не теряю надежды.
Врет? Или правду говорит? Как проверить? Или не проверять ничего, а просто поверить на слово? Ах, кабы знать, чем отравители отличаются от других людей! Но если Максим соврал насчет растительных красок, если ему есть что скрывать и чего опасаться, то он сейчас постарается свернуть разговор и убежит, сославшись на срочные дела. А когда Саблин снова придет в гараж за своим байком, то ничего опасного в закутке уже не будет.
Однако арт-директор никуда не спешил, сидел, вальяжно развалившись на стуле, отодвинутом от стола, рассуждал о посторонних материях, в том числе и рассказывал много любопытного про иконописцев древних веков. И никаких признаков беспокойства Саблин в нем не замечал.
Пора было двигаться в сторону дома.
— В воскресенье поедем покататься? — спросил он на прощание.
— Давай! — охотно согласился Максим. — В котором часу встречаемся?
— В десять. Годится?
— Годится.
Ну вот, Саблин обозначил точный срок, когда он появится в гараже. У Максима есть время убрать оттуда все, что не соответствует его версии с красками. И когда Саблин придет туда в воскресенье, вид закутка будет уже несколько иным. А перемены он в любом случае заметит, в этом Сергей не сомневался, память, в том числе и зрительная, у него была отменной, а наблюдательность развита чрезвычайно, ведь это качество необходимо тем, кто исследует вскрытые трупы. Так что даже если одной колбочки не окажется на месте, Сергей это обязательно увидит.
Или не увидит, потому что Макс ни в чем не виноват, скрывать ему нечего и никаких перемен не будет?
Как бы там ни было, но в воскресенье Саблин получит ответ на свой вопрос.
Он вернулся домой, включил телевизор, хотел послушать новости, но почему-то было не интересно. Не давало покоя ощущение царапины, проведенной тонкой иголкой. Царапины от какой-то мысли… Когда пришла эта мысль? Сергей помнил точно: когда он размышлял о том, какими личностными качествами отличаются отравители от всех других убийц. О чем же тогда подумалось?
Он лениво перебирал диски на стойке, выискивая, чем бы поправить настроение и поднять упавший боевой дух. Любимый фильм «Веревка и кольт» сейчас явно не годился. Он выбрал «Великолепную семерку», вставил диск в проигрыватель и приготовился смотреть.
И вдруг понял. Лаврик. Виктор Павлович Лаврик. Директор похоронной службы. Большой знаток ядов, интересующийся историей отравлений и читающий много соответствующей литературы. И задающий много вопросов о том, чем можно отравиться и как действуют те или иные токсические вещества.
Неужели он — отравитель с рицином?
Проходя мимо кабинета, где сидели эксперты-биологи, Саблин чуть не врезался лбом во внезапно открывшуюся дверь, из-за которой в коридор выскочил Лев Станиславович Таскон с какими-то бумагами в руке.
— Ох, простите! — виновато воскликнул он. — Не ушиблись?
— Не успел, — мрачно усмехнулся Сергей.
— Сергей Михайлович, когда к вам можно зайти? Мне нужно подписать заявки на гемагглютинирующие сыворотки, ну и еще на кое-какие расходники, а то у нас все вот-вот закончится. Вы когда у себя в кабинете будете?
Гемагглютинирующие сыворотки… Агглютинация. Склеивание эритроцитов. Одно из проявлений действия рицина…
— Давайте зайдем к вам, я все подпишу, — решительно произнес он, открывая дверь в кабинет биологов.
Таскон на коротеньких ножках семенил следом, приговаривая расстроенно:
— Неудобно… ну что вы, Сергей Михайлович… Вы же торопились куда-то, а я, получается, вас своими заявками задерживаю… я бы сам… потом… Ох, как неудобно получилось!
Сергей присел за ближайший к двери стол, бегло просмотрел заявки, ничего крамольного в них не нашел, кроме двух опечаток, которые поправил сам черной шариковой ручкой, и поставил свою подпись.
— Лев Станиславович, вы что-нибудь знаете об отравителях?
Таскон смешно выпучил глаза.
— О ком? Об отравителях? А что я должен о них знать? Вы имеете в виду исторические факты или что-то другое?
— Я имею в виду индивидуально-личностные особенности. Вы ничего об этом не читали? Не слышали?
Таскон озадаченно потер лоб аккуратной небольшой ладонью с короткими волосатыми пальцами.
— Индивидуально-личностные особенности… Нет, специально не читал. Но из всего того, что я вообще знаю об этом предмете, осмелюсь предположить, что это должны быть либо женщины, либо мужчины-эстеты.
— Эстеты? А почему? — заинтересованно спросил Сергей.
Это как-то не приходило ему в голову. Убийство — и эстетика? Что между ними общего?
— Отравление — это вид бесконтактного причинения смерти, — объяснил Лев Станиславович. — Такой способ убийства вообще больше характерен именно для женщин, поскольку мало кто из них способен на контактное насилие. Мужчинам проще, они бьют, душат, одним словом, не брезгуют прикасаться руками к своей жертве. Но только в том случае, если они не эстеты. Эстет-убийца грязный контактный способ никогда не выберет.
— Он может воспользоваться огнестрельным оружием, — возразил Саблин.
— Может, — согласился Таскон, — если он не очень эстетствует. Сами понимаете: рана, кровь… Не особенно красиво. Настоящий эстет выберет только яд, можете не сомневаться.
Значит, либо женщина, либо мужчина со склонностью к эстетству. Любопытно.
— Спасибо, Лев Станиславович.
Он собрался было встать, но взгляд его снова упал на только что подписанные заявки. Ну почему, почему у них в стране никогда не хватает денег на достойное правосудие? Почему они вынуждены пользоваться методами, которые позволяют давать только неточные ответы. «Происхождение представленных на экспертизу объектов от гражданина Тютькина не исключается…» Не исключается! То есть может «да», а может и «нет». Почему у нас нет возможности повсеместно проводить молекулярно-генетические экспертизы, которые дают практически стопроцентный результат? После того, как в США внедрили этот метод, у них появилась возможность пересмотреть приговоры, в основу которых были положены заключения, подобные тем, которые делаются и здесь, в России, по результатам применения устаревших кондовых методов. И в итоге на свободу вышло огромное число заключенных, которых оправдали, поскольку новый метод доказал их непричастность к преступлению.
— А мы с вами словно в каменном веке живем, — пробормотал он.
— Вы о чем?
Таскон проследил направление его взгляда и понимающе улыбнулся.
— Вы про расходники? Ну, что ж поделать, живем соответственно финансированию и инструкциям вышестоящих организаций. Да не расстраивайтесь вы так, Сергей Михайлович, у вас и без того проблем выше головы, вам о них надо думать, а не о наших расходниках и наших устаревших методах. Вы посмотрите, на кого вы похожи! От вас же только халат остался, а под ним прежнего Сергея Михайловича Саблина уже и нет. Ну, разве что скелет на месте.
Он тихонько захихикал, и Саблин внезапно почувствовал раздражение.
— Не думать о том, какие методы применяются в судебной медицине? Не думать о том, что результаты применения этих методов кладутся в основу приговоров? Не думать о том, что, согласно этим приговорам, невинные люди могут оказаться за решеткой, а виновные — остаться на свободе? — Его голос постепенно повышался и наливался гневом. — Вы предлагаете мне об этом не задумываться? Махнуть на все рукой? Дескать, пусть идет как идет, а мое дело — сторона? Вы, Лев Станиславович, как-то умеете жить, ни на что не обращая внимания, вы отгородились от всего вашими книгами по истории, закопались в них и ничего не видите. И душа у вас ни за что не болит. Должен вам заметить: я не уверен, что это правильно вообще и достойно мужчины в частности.
Под конец тирады он вдруг услышал себя как будто со стороны, и ему стало неприятно. Какое право он имеет выговаривать немолодому человеку, отдавшему судебной медицине много лет? Что он вообще знает о биологе Тасконе, кроме того, что он имеет два высших образования и что какое-то время работал в школе, преподавал химию и биологию? Ну, еще знает, что у него есть жена по имени Лялечка, которая печет изумительные пирожки. И все. Они знакомы с Тасконом почти тринадцать лет. И он так мало знает об этом человеке. О чем думает Лев Станиславович? От чего страдает? Чем озабочен? Может быть, он переживает за судьбу судебно-биологической экспертизы не меньше Саблина, а то и больше. Какое право имеет он, Сергей, упрекать его в чем бы то ни было?