Скупо поздоровавшись, Субботин с недоверием глянул на Аглаю со шприцем… хмыкнул, сняв шубу, уселся в уголке на топчан.
— Обожду пока…
— А чего это ты обождешь, Егор Матвеич? — немедленно обернулась Сомякова. В черных глазах ее заплясали желтые чертики. — Али нам, женщинам, не доверяешь?
— Да уж, вашей сестре доверь…
— Ой, кто бы говорил! Забыл, как медведя в лесу испужался?
— Чего?
— В десятом-то годе! Забыл? А то не медведь был, а куст! Коли б не я…
— Ох, Софья… — снимая сюртук, угрюмо засопел Егор Матвеевич. — Чего это ты про того медведя вспомнила?
— А у тебя такие же уши тогда были. Красные! Со страху! Как, вон, сейчас.
— Да ну тебя!
Покраснев, Субботин поднялся с топчана, закатал рукав и решительно уселся к Аглае:
— Коли!
Между тем, Сомякова быстро оделась:
— Спасибо, Иван Палыч! А ты, Егор Матвеич, уколов-то не бойся! Чай, не медведи, не съедят!
Хохотнула. Подмигнула. Ушла…
Оказывается, далеко не все на селе побаивались Субботина!
— Ну, Софья! Язык, что помело. Точно — от цыгана заезжего рожена! Ой-ой-ой! Больно!
— Да всё уже, Егор Матвеевич!
— Всё? Ну, слава те… Пойду… — одеваясь, Субботин всё же обернулся к доктору. — Так говорят, заразная штука?
— Ну, вы ж образованный человек! Сами, что ли, не знаете?
— Да знаю… — снова засопел Егор Матвеевич. — Вот что! Антипа, кучера моего, сейчас пришлю. Чтобы тоже его того, укололи.
Кучера у Субботина менялись часто. Мало кто мог долго выносить суровый хозяйский нрав.
Антип оказался еще довольно молодым парнем на вид, лет двадцати пяти… но, скорее всего, конечно, моложе — иначе б давно в окопах сидел во славу царя и Отечества. Правда, может быть — болезнь? Хотя, не похоже. Плечистый, осанистый, с вытянутым мосластым лицом и редким усиками, кучер выглядел вполне здоровым.
— Черенцов Антип… Раздеваемся… закатываем рукав…
Этот тоже уселся к Аглае.
— Так… ручку сюда… Пока посидим…
— А чего? — напрягся тот.
— Руки холодные у тебя — с морозу. Нельзя. Бактерии замернзут. Обожди минутку.
Встав, санитарка подошла к доктору и тихо прошептала:
— Палец… тряпицей замотан… вон…
Иван Палыч пришулирлся. Попался, голубчик! Сработал план Лавреньтева. Теперь главное было — не спугнуть. И взять без лишних глаз, по-тихому, как и планировал поручик Гробовский.
Впрочем, палец… Это могло быть просто совпадением. Мало где он мог его ушибить? И всё же, надо было проверить. Обязательно!
Ближе к вечеру на прививку пришли и Гробовский, и пристав и с урядником. А как же! Должны же были пример подавать.
— Ах, Аглаюшка… легкая у тебя рука! — смущая девчонку, во весь рот улыбался поручик.
— Скажете тоже, Алексей Николаевич… Льстите!
— Правду говорю! Ей-богу!
Аглая улыбнулась — девичье сердце постепенно оттаивало и теперь она уже не так сторонилась Гробовского, привыкнув к нему.
Однако, любезничать пока что было некогда — в коридоре еще оставались люди. Правда, уже не так уж и много.
— Алексей Николаич, — доктор придержал Гробовского в дверях. — Надо срочно поговорить…
Они перебросились парой слов во дворе, за больницей.
— Антип? Субботинский кучер? — потер руки поручик. — Что ж, посмотрим… возьмем! Кстати, я понял, как Сильвестр мог узнать про фотоаппарат… ну, тот, что сгорел… Понимаешь, я как-то упомянул про него при Якиме… Ну с дуру, Иван Палыч. Не смотри на меня так, с упреком. Кто ж знал? Я буквально слово сказал, между делом. А тот ведь вполне мог проговориться в трактире… Без злого умысла, он же болтлив! Сильвестр услышал и… сделал выводы. Хитер, бес, и смышленый. Больше никак не объяснить… Ладно! Возьмем кучера — узнаем точнее. Может, тут и сам Субботин при делах. Хотя, вряд ли… Морфиниста к серьезному делу не допустят.
В дом станового пристава Иван Палыч нынче заглянул поздно, в десятом часу вечера, когда управился со всеми делами в больнице.
И, на то похоже, успел вовремя, так сказать, к самой раздаче. Посреди горницы, на табурете, уже сидел Антип. Бледный, но все еще наглый. Видать, уповал на хозяина…
— Деньков притащил, урядник… — запирая дверь на крючок, шепнул доктору Лаврентьев. — Раздевайся, Иван Палыч! Проходи… Пациент ваш скоро освободится…
«Пациент» между тем, деятельно проводил допрос. Вернее, пока что просто беседовал с задержанным парнем, рассказывая всякие ужасы про монастырские тюрьмы.
— Вот, в городе-то, в тюрьме и покормят… Опять же — прогулка… Даже библиотека есть! Да, ты читать-то умеешь?
— Могу, — угрюмо протянул Антип.
— А в монастыре-то тебя сразу — в подвал! И на цепь. Сиди там, хоть до скончанья века! — Гробовский поднял вверх указательный палец. — Так там и сгниешь, солнца не видя! Все про тебя забудут, никто на выручку не придет. И, знаешь, почему? Потому что ты не преступник! Не революционер даже… Ты — Антихрист! Храм Божий поджег!
— Да не поджигал я! — дернулся парень. — Докажите сперва.
— А церкви-то, голубок, доказательства не нужны. Там одно — вера! — Алексей Николаевич сузил глаза. — Понимаешь, епископу нужен поджигатель! Кто-то один… И им будешь ты! Объяснить, почему?
— Да как же так можно-то? Без следствия, без доказательств…
Задержанный еще хорохорился, но видно уже было — еще немного, и…
— Завтра тебя церковным передадим… А те в — Соловки… У них там тюрьма… подвалы…
— Не хочу я!
— Понимаешь, Антип — даже Субботин, хозяин твой, за антихриста не вступиться и против церкви не пойдет! Вот, ежели б ты не сам по себе… Скажем, если б заставили обманом… Тогда да, можно в светский суд…
— Заставили обманом! — обмякнув, выкрикну парень.
Гробовский рыкнул:
— Кто? Кто, спрашиваю? Субботин? Сильвестр?
— Вы… вы и про Сильвестра Петровича знаете?
Да, Сильвестр мог… Прикормил парнишку, иногда подпаивал… Ну и подвесил на карточный долг. А долги надобно отрабатывать! Вот Антип и отработал… Правда, пока только одно его слово — против Сильвестра. Пока…
Эпидемии тифа в Зарном и окрестностях не случилось. И это вызвало самое пристальное внимание высокого медицинского начальства. Впрочем, не только медицинского.
В земской управе выздоровевший Чарушин уже хлопотал об именных часах, а самого Ивана Палыча пригласили в госпиталь, рассказать о проделанной работе. И о вакцине, черт побери!
Пришлось ехать, рассказывать…
Его доклад — да, да, именно так — доклад! — многие восприняли недоверчиво. Не верили, что вот так вот — можно. В обычной сельской больничке… Многим было обидно — какой-то простой сельский доктор смог, а они, профессора, нет… Разные эмоции были.
— Не верю! Быть такого не может! — после доклада летели реплики с мест.
— Так не бывает просто!
— Господа, это же антинаучно! Просто черт знает что.
И все же, большинство…
…особенно, те, кто помоложе…
Небольшой зал утонул в аплодисментах!
— Молодец, Иван Палыч!
— Так держать!
Даже объявился вдруг корреспондент московского медицинского журнала — взял интервью. Обрушил на неприметного сельского врача мировую славу! Ну, почти мировую… пока…
Однако, вовсе не это было для Артема главным. Он все же смог! Смог спасти жизни людей. Смог, не смотря ни на что.
А как смотрела на него Анна Львовна! Да, да, в госпиталь она с ним сама напросилась, для моральной поддержки… и…
— А что, Анна Львовна? — выйдя на крыльцо, Иван Палыч едва отбился от толпы новоявленных почитателей. — Не пойти ли нам в кино? Как на то смотришь?
— Кино? — красивое — и такое родное! — лицо вдруг озарилось улыбкой. — А что? Сто лет уже не была. Или даже больше!
— Так садись! Едем.
— И куда едем?
— В «Синема-палас»!
— Ого! Шикарно!
Про самый лучший кионотеатр города Иван Палыч заранее выспросил Гробовского…
Дальше все было, как во сне…
Оставив верный «Дукс» у крыльца, под присмотром швейцара, молодые люди переглянулись.
Доктор протянул руку:
— Прошу!
В фойе играл оркестр. Вальс «На сопках Маньчжурии». А какая публика кругом! Впрочем, всякого народу хватало. Были и студенты, и гимназисты даже… Хотя, тем, вроде бы, запрещено в кинотеатры.
— Ах, Иван… Ты совсем не умеешь танцевать… Но, стареешься, да… Слушай! Я буду тебя учить! Пластинки и граммофон имеются… Вот только время…
Да, время… Этого и не хватало…
Прозвенели звонки. Первый… второй… третий…
В зрительном зале погас свет. Послышался треск киноаппарата.
Первой шла фронтовая хроника. Показывали окопы, ликующих солдат, танки. Публика реагировала бурно:
— Ого! Вот это она и есть — танка!
— Ну и страхолюдень! Поди, немецкая?
— Английская! Не видишь, что ли?
— Смотри, смотри — немцы! Пленные. Ух, гады!
— И не немцы это, а австрияки. Что, по мундирам не видно?
— Мужики как мужики…
Хроника кончилась. На экране появился блистательный Макс Линдер.
Как все хохотали! И Аннушка — в том числе…
— Ой, ой… Бык-то сейчас… Ой, смотри, смотри! Лыжи в квартире надел! А как же по лестнице? Вот же ж умора!
Иван Палыч давно уже держал Аннушку за руку.
На экране стали целоваться.
— Телячьи нежности!
Набрался смелости и Иван… Анна не возражала…
После сеанса они еще посидели в небольшом ресторанчике неподалеку. Заказали мороженое, вино.
На улице, за большим окном, падал мягкий свет. Снежинки слово кружили в танце.
Какой-то парень в фуражке и военной шинели фотографировал девушку на переносной аппарат… почти такой же, как тот, что сгорел в церкви…
— Смотри-ка, твоя знакомая! — холодно улыбнулась Анна. — Как ее… кажется, Ксения? Ишь, какая шубка!
— Да, это мадемуазель Ростовцева, — доктор поставил бокал на стол. — А с ней… Черт побери! Штольц! Ну, наш Штольц. Федор Иванович, ротмистр… раненый!
— Да вижу… Похоже, раны ему не мешают…