— Ой! Ой! — санитарка в ужасе замахала руками. — Иван Палыч! Что вы такое играете?
— «Рамштайн»… Э… Немецкая народная песня!
— Не надо нам немецких! Нам бы что-то патриотичное спеть! Ну, хоть «Гром победы раздавайся»…
«Гром победы» доктор, увы, не знал.
Потому принесли граммофон и пластинки. Морфесси, Собинов, Борис Борисов…
Спрятался месяц за тучку,
Не хочет он больше гулять…
— выводил нежный бархатный баритон.
Правда, танцевала лишь одна пара — Анна и Иван. Аглая с Алексеем Николаевичем почему-то стеснялись.
Утром, после осмотра и приема больных, Иван Палыч засобирался в город. Надо было заехать в управу, за жалованьем, потом — за бензином к Нобелю, да и в аптеке кое-что заказать.
Стоял чудесные денек: деревья в инее, палевые небеса, легкий морозец. Прежде, чем ехать, доктор отвинтил от мотоцикла штатные лыжи — какой там у них, в городе, снег, догадаться не трудно. Местами подтаял, кое-где и вообще — нет. Нет уж, без лыж куда как сподручнее!
До города молодой человек домчал быстро, да и там уже знал все короткие пути. Оставив «Дукс» во дворе, взбежал на второй этаж…
— Ольга Яковлевна, целую ручки! Господин Чарушин на месте?
— О! Иван Палыч! — вытащив изо рта дымящуюся папиросу, секретарша оторвалась от «Ундервуда». — Вернулись уже? Виктор Иваныч, к вам доктор из Зарного!
Чарушин давно уже оправился после ранении и выглядел молодцом. И одет был по последней — полувоенной — моде: во френч и брюки-галифе. Доктор даже хмыкнул:
— Экий вы, Виктор Иваныч, франт!
Первым делом Чарушин предложил чайку — гость не отказался, приятно ж, с дороги-то! За чаем и поговорили… Доктор рассказал про Петроград, про госпиталь, про врачей… Про Распутина и спиритических шарлатанов — не стал, счел, что не к месту.
— А у нас тут такие дела… — Виктор Иваныч как-то виновато развел руками. — Снова на вас донесение. Как всегда — анонимное. Я уж хотел было выбросить, да… Тут сказано — у вас, мол, какие-то немецкие, вражеские, идеи! Ну, насчет прививок и всего… Я вот думаю, а если такое же донесение и в воинские инстанции написано? Извините за грубое слово — в контрразведку. У нас же, Иван Палыч, пока вас не было, целую шпионскую группу накрыли! Устроили на военном заводе взрыв. Диверсию! Так что нынче все по-серьёзному! Искренне вас предупреждаю — будьте готовы ко всему.
Ну, вот, теперь подозрений в шпионаже только и не хватало! Тем более — таких идиотских. Контрразведка… хм… Ладно, поглядим… Если что, всяко Гробовский поможет…
Запустив двигатель, молодой человек покатил к Нобелю. Потом — в аптеку. И вот там-то, в аптеке, сквозь витрину, доктор заметил…
Штольц! Ну, да — точно он. Не один, с двумя незнакомыми парнями, по виду — мастеровыми. И одет как-то странно — двубортное пальто черного цвета с зелеными кантиками по вороту и обшлагам. Фуражка с зеленым околышем… Знакомая очень форма… Такую почти каждый день… Пограничник? Нет же! Железнодорожник! Ну да.
Что еще за маскарад? Или… обознался? Да нет, точно — Штольц! Знакомое интеллигентное лицо с узкими усиками, безукоризненный пробор…
Так позвать да спросить! Чего тут турусы-то разводить на колесах?
Запахнув куртку, Иван Палыч бегом выскочил из аптеки:
— Федор Иванович! Господин ротмистр!
Исчез Штольц! Как и не было. Почему-то не захотел встречаться… Или все же показалось? Теперь даже и не сказать…
Да и черт с ним, со Штольцем! Как сказал Антонина, фрейлина — брачный аферист!
В последнее время Иван Палыч кто-то привык читать свежую прессу. Ну, пусть даже — относительно свежую. Приохотил к тому Гробовский, поручику доставляли газеты со станции. Разные, и столичные тоже.
Вот и в этот вечер…
В ожидании Алексея Николаевича, Аглая поставила чайник. Доктор же, заполнив журнал, еще повозился в лаборатории, а потом развернул газетку.
Столичную…
«Вечерний Петроград», кажется.
И на первой же полосе… Как обухом по голове…
«Убийство Распутина»!
Что? Что такое? Неужели…
Заголовки сами бросались в глаза:
— «Происшествие на Мойке»! «Гибель Святого Старца»! «Следствие идет»… И совсем странные — «Отъезд Пуришкевича» и «Выражение сожаления кн. Юсупову»
Убийцы названы! Но не схвачены.
Эх, Григорий Ефимыч…
Убили! Вот так-то… Теперь уж и не погоришь. Не расспросишь… Да-а…
Вообще-то, Артём искренне расстроился и даже начала корить себя — почему не предупредил старца? Хотя, кого предупреждать-то? Григорий Ефимыч и так всё знал наперед. Знал… И вот… И вот его нынче нету!
Жаль! Искренне жаль…
«Значит, не нужно теперь и мучится с выбором», — вдруг подумал доктор. Вернуться или остаться — уже не нужно мучить себя выбором. Если даже Распутин и мог что-то такое сотворить, то теперь…
От этой мысли стало и тошно и легко одновременно. Вроде и решилось все с возвращением само, но и старца убили, который единственный насквозь его всего видел. Эх…
— Ну, Распутин и Распутин, — прочитав новость, пожал плечами Гробовский. — Думаю, он и сам уж давно предвидел свою смерть… И все же вот так… в проруби! Брр… Не худо бы помянуть! Иван Палыч, есть что?
— Могу спирта налить… Но, только немного!
— Спирт? Давай!
Не чокаясь, выпили — помянули. Закусили ржаными калитками с просом.
Поручик неожиданно улыбнулся:
— Ах, Аглаюшка… Из всякого, прости, Господи, дерьма, такую конфетку сладит!
— Да, Алексей Николаич…
Доктор вдруг вспомнил про Штольца, рассказал.
— Думаешь, точно его видел? — поднял глаза Гробовский.
— Теперь уж и не скажу, — Иван Палыч, потерев переносицу, хмыкнул. — Может, и обознался… Хотя — похож! И, главное, я выскочил его зову… А он — раз, и исчез! Может, у Ростовцевых навести справки? Заодно Юру навестить…
Юру Ростовцева навещать не пришлось. Он сам явился в больничку. Ближе к обеду — на лыжах!
Еще на подходе, мальчишку заметил чистивший снег Андрюшка, сообщил… Вообще-то, Юра обещал иногда заходить. Что и понятно — нуждался во врачебном контроле. Да, искусственный пневмоторакс помог, но, туберкулёз — штука коварная.
— Юра, друг мой! — доктор вышел на крыльцо. — Решил всё-таки сам до нас добраться. А волков не боишься? У нас тут…
— Нет уже никого! — рассмеялся парень. — Охотники всех перестреляли. Следов давно уже не видели.
— Ну и хорошо, — облегченно вздохнул доктор. — А то. Что зашел — молодец! Ну, снимай лыжи, заходи… Сейчас тебя посмотрю, послушаю.
— Да, да… Обязательно выслушайте меня, Иван Павлович! Ибо я… ибо мне просто не с кем посоветоваться…
— Все советы потом! Сначала — осмотр. Давай-ка, ложись на топчан…
Вытащив стетоскоп, доктор присел рядом, на стул:
— Та-ак… Хрипов я не слышу… Дыханье свободное, чистое… Все хорошо с вами, молодой человек! Впрочем, даже лыжами злоупотреблять не надо. И еще хорошо бы общеукрепляющую микстуру. Мама в город поедет — выкупит.
— Спасибо, Иван Палыч.
Юра быстро оделся, попил с доктором чаю, но как-то не спешил уходить. Ах, да, он же хотел о чем-то там посоветоваться… Хотя слушать-то его особо сейчас некогда — надо заняться лабораторией. Тиф пока что отступил, но… Вполне может вернуться, долго ли! Остались, остались еще непривитые, особенно — по дальним хуторам. Кстати, дед Семен, лесник и внучка его, Марьяна — так ведь и не привились! Так ведь они и в Зарном-то не часто бывают. Живут в лесу, молятся колесу…
А парня всё же нужно было выслушать. Заодно расспросить о Штольце. Хоть в уезде и считают, что выловили всех шпионов, однако… Тот, в железнодорожной форме — Штольц?
— Так… Юра, ты что-то хотел? Только быстро!
— Я. я быстро, Иван Палыч, — закивал мальчишка. — Тем более, это же ваш друг.
— Друг? — Иван Палыч приподнял брови. — О ком это ты?
— О Фёдоре Иваныче! — похлопал ресницами Юра. — Ну, Фёдор Иванович Штольц, ротмистр… барон…
— Он просто мой пациент… был.
— Но, вы как-то вместе приезжали… Тем более, тетя Ксения… Иван Палыч! Мне кажется, Фёдор Иваныч вовсе не тот, за кого себя выдаёт!
Юра покусал губу, исподволь глядя на доктора. Правильно ли сделал, что рассказал?
— Так… — насторожился Иван Палыч. — Давай-ка, брат, поподробнее! Что значит — не тот? Что именно тебя насторожило?
— Понимаете, господин ротмистр недавно приезжал к нам. Один, без тети Ксении… Привез письмо от отца, с фронта! Сказал — передали с оказией… Правда, мы такое письмо уже получали, но, всё равно…
Так бывало, да. На войне, по старой традиции, на почту надеялись не особо, а потому многие писали почти одинаковые письма, как в каком-нибудь 1812-м году! Одно отправляли военной почтой, другое — гражданской, коли была к тому такая возможность, третье — с оказией, то есть любым удобным случаем: с отпускниками или с ранеными, лучше — со знакомыми. И даже так не все письма доходили!
Вот и Штольц привёз, передал… Ну, привёз и привёз.
— Мы потом с ним гуляли в саду, разговаривали, — между тем, продолжал Ростовцев. — Ротмистр расспрашивал об отце. Где он служит, кем… на каком фронте… Ну, письмо-то было из-под Риги, так что всё понятно и так… Разговор зашел про города… Я спрашивал… Всегда любил географию, путешествия. Фёдор Иванович такой интересный рассказчик! Но тут… Я заметил — он путал Ревель и Ригу! Церковь Олевисте вовсе не в Риге, а в Ревеле, а Дом братства Черноголовых — наоборот! Я знаю — отец там служил, мы ездили… И в Ревеле были, и в Риге. Вот, скажите, как так можно было перепутать? И это — остзейский барон! А тамошние места — его родина! И вот… — Юра замялся. — Я даже… Я не знаю, что и думать. Вот и решил… с вами…
— Что ж… хорошо, что рассказал, — задумался доктор.
Неужели, правда? Штольц всего-навсего обычный брачный аферист! И если от него и исходит угроза — так только Ксении! Но, ту предупредила подруга, фрейлина… Тогда зачем Штольц приезжал к Ростовцевым? Просто завезти письмо? Или…