Старуха, вместо ответа, ткнула клюкой в его сторону, глаза её полыхнули.
— Наперстянка? — прошипела она. — Отраву вздумал делать? Знаю я твою наперстянку! Яд она, смерть в цветках! Думаешь, Марфу одурачить? Пришёл, небось, выведать мои травы, а потом своих уколов напихать? Не дам! Вон отсюда!
Иван Палыч, потеряв терпение, шагнул ближе, придержал дверь.
— Да не отравить, бабка! Наперстянка — лекарство, гликозиды в ней сердце подстёгивают, отёки снимают! В малых доза не отрава. Дай листья, сушёные, я настойку сделаю, помогу мальчику!
Марфа, отступив в сени, захлопнула дверь наполовину, но кричать не перестала:
— Лекарство? Ха! Ты, доктор, всех за дураков держишь! Слыхала я, как ты в больнице людей режешь, а потом они в гроб идут! Наперстянка — яд, говорю! Ею волков травят, а ты мальчику? Врёшь, Петров, всё врёшь! Не дам, и не проси!
Доктор, стукнув кулаком по косяку, рявкнул:
— Марфа, очнись! Ты про Уизеринга слыхала что-нибудь, темень сельская? Англичанин, доктор, сто лет назад еще сердца наперстянкой лечил! Дай листья, или на твоей совести будет, если мальчик помрёт!
Старуха, высунувшись, ткнула клюкой в воздух, чуть не задев доктора.
— Ишь, учёный! А я тебе не верю! Ты с городами своими, с уколами, а мы тут веками жили, травы знаем! Иди в аптеку, коль умный такой!
«Вот ведь вредная какая!» — злобно подумал доктор. И что делать? За отцом Николаем идти?
— В аптеке нет такого лекарства, — немного успокоившись, произнес Иван Палыч. Он не хотел говорить самого страшного, но сейчас понял — без этого все пустое. — Марфа, я не враг тебе. Василию действительно помощь нужна, без нее он… умрёт. У тебя есть листья, я знаю, летом у ручья собирала. Дай, ради Христа, спасём мальчика!
Старуха долго не отвечала. Потом дверь чуть приоткрылась.
— Умрет? — совсем тихо переспросила она, изменившись в лице.
— Да, — ответил доктор. — Сердце у него слабое. Болезнь есть такая — сердечная недостаточность. А в траве в этой особые вещества имеются. Они помогают укрепить сердечную мышцу.
— Ишь ты! — усмехнулась старуха. — И волков травить можно, и сердце укреплять!
— В разных дозах вещество действует по разному. Да ты и сама это знаешь.
— Знаю, — кивнула та. — А ты знаешь какую дозу правильную нужно?
— Не знаю, Марфа, и говорю тебе это сейчас открыто, прямо в глаза. Не вру тебе. Но начну давать с самой малой дозы, внимательно следить.
Марфа молчала, её пальцы, узловатые, теребили платок. Собака за плетнём тявкнула, где-то в избе пискнула мышь. Наконец, старуха вздохнула, дверь скрипнула шире.
— Ладно, доктор, — буркнула она, отводя взгляд. — Но ежели что — на твоей совести. Заходи, не стой на морозе.
Иван Палыч, выдохнув, шагнул в сени. Марфа, шаркая, повела его к лавке. Там стояли глиняные горшки — маленькие и большие, старые и новые, такое количество, что на тридцатом доктор сбился с счету. Травница долго искала нужный.
— Ага, вот оно! — она извлекла небольшой серый горшочек, полный сухих листьев, тёмных, с горьким запахом, отсыпала листья в холщовый мешочек, завязала узлом и сунула доктору.
— Помни — ты Христом меня попросил. С Христом и даю тебе. Пусть в благо лекарство будет.
С этими словами она перекрестила доктора и он, пораженный внезапной добротой старухи, молча ушел.
Возвращался Иван Палыч в больницу полный дум. Рискованное дело затеял. Но надеялся — парень молодой, если все сделать правильно, то пойдет на поправку.
Мысли прервал протяжный паровозный гудок.
Доктор вздрогнул, чуть сбавив скорость.
«Бронепоезд! — мелькнуло в голове. — Андрюшка вчера говорил: сегодня в два часа, на ремонт в депо поедет, через станцию. Нужно предупредить Гробовского насчет Штольца! Совсем забыл!»
А предупредить нужно было. Ведь если Штольц и в самом деле не тот, за кого себя выдаёт, то…
Невольно вспоминалась диверсия на заводе и взрыв, который и уничтожил этот самый завод. А тут — бронепоезд. Цель лучше не найти. Подорвать, и фронт оголится. Да сколько людей еще пострадает невинных — неизвестно.
Так что — скорее!
Еще на подъезде к больнице Иван Палыч увидел тень, что стояла возле дверей. Нехорошая такая тень. Словно бы караулила кого-то. Сутулая, прячущаяся. И в руках — топор…
Глава 18
Артём попятился… Блеснула из-за туч луна. Тень повернулась, сделала шаг к доктору… Опустила топор:
— Иван Палыч! Слышишь?
— Чёрт побери… Никодим! Ты как здесь? И… чего с топором-то?
— Да это я так, на всякий случай… Я это… инструмент еще тебе принес, — кузнец громыхнул заплечным мешком. — Выковал… всю ночь глаз не мог сомкнуть, вот и подумал, что лучше уж делом заняться… по журналам, по книжкам… Пользуйся, только… О! Слышишь?
Где-то совсем рядом, казалось, сразу же за воротами, вдруг послышался истошный волчий вой! Ему вторил другой… третий…
— Волки! — ахнул Иван Палыч. — Обнаглели совсем!
— Может, и не волки… — Никодим перебросил топор в левую руку и перекрестился. — Не волки… А куда как хуже! Оборотни! Волкодлаки!
— Да ну тебя, Никодим!
— Напрасно смеёшься, доктор! В старину бывали случаи… — кузнец неожиданно вздохнул. — Как Васенька?
— Делаю, что могу, — заверил Иван Палыч. — Травы нужные нашел… Дозу подбирать буду. Я не Господь Бог, Никодим! Но, что смогу…
Подобравшийся уже к самому забору волк клацнул зубами и снова завыл — утробно, страшно…
— А, пойдем-ка, Иван Палыч, в дом! — вдруг озаботился кузнец. — Волчины-то… Сейчас через забор перескочат — и хана нам! Никакой топор не поможет.
Словно бы в подтверждении его слов, метнулась через ограду стремительная клыкастая тень…
Переглянувшись, приятели дружно бросились в больничку. Едва успев захлопнуть дверь перед самой пастью!
— Вы что такие? — выбежала из смотровой Аглая. — Иван Палыч! Да на вас лица нет… А ты, дядько Никодим… Ты топорик-то положи!
— Господи, помоги, спаси и помилуй! — положив топор, снова перекрестился кузнец. — Как бы они в окна… Надо бы перекрестить, оконца-то…
— Да что случилось-то? — санитарка хлопнул глазами.
— А ты не слышишь? — негромко протянул Артём. — Вон, на улице…
— Ну, волки воют, — девушка равнодушно подала плечами. — Так они частенько воют. Эка невидаль! Однако, в село бояться заходить. Тут волкодавы у многих. Эвон, слышите — почуяли уже, лают!
— И впрямь — лают… — покусал губы доктор. — Эх, жаль мы на окраине… Чёрт! Как же теперь с этими волками быть-то? Ведь не двор носа не высунешь — разорвут!
— Не высунешь… — Никодим рассеянно присел на топчан и повернулся к доктору. — Иван… сын-то мой как? Ты сказал, что траву нужную вроде нашел?
— Сейчас раствор буду делать. Точнее — отвар… Аглая, поможешь!
— Конечно, Иван Палыч!
— Давай, ставь воду тогда… И приготовь весы.
Спокойствие санитарки передалось и Артёму. И правда — подумаешь, волки! Что мы, волков не видели, что ли? Невольно вспомнив заглохший посреди волчьей стаи мотоциклет, Иван Палыч зябко поежился.
— Холодно? Ничо, посейчас плиту побольше растопим!
Усмехнувшись, Аглая принялась возиться у плиты, не обращая никакого внимания на вой и метавшиеся по двору тени.
— И что это они… неужто, до самого утра будут? — опасливо заглядывая в окно, пробормотал Никодим. — А мне б домой…
— Не, до самого утра не будут, — санитарка подбросила печку дровишек. — Волки — они ж как? Налетят, собак подавят — и в лес. Чего им на селе делать-то? Это ж не их, не родное. Им тут страшно.
— И все же… Словно у нас тут мёдом намазано! — все же глянул в окно и доктор. — Так и шныряют, бестии! Так и шныряют… А ведь никакой добычи у нас во дворе нет!
— Значит, есть… — Аглая поставила на плиту котелок с водой. — Верно, собака бродячая сдохла… или кошка… Вот они и чуют! Не, скоро уйдут…
— Давненько стая в Зарное не ходила, — покачал головой Никодим. — Волки обычно у Рябиновки, в урочище… Там их лежбище. И чего их нынче в этакую даль занесло?
— Да пёс их знает, чего? — хмыкнула девушка. — Волк — он и есть волк. Животина! Что там у него на уме?
— Та-ак…
Доктор высыпал принесенную наперстянку на тарелку аптечных весов, тщательно взвесил.
— Начнём пока с малого… И каждый день будем постепенно увеличивать дозу… Мальчонка-то как?
— Спит, — пояснила Аглая. — Но, такой сон… тяжелый…
— Так и болезнь…
— Доктор, доктор! — Никодим взволнованно перекрестился. — Вылечи, Христом-Богом тебя прошу. А уж я в долгу не останусь.
— Опять ты про своё! — недовольно обернулся Иван Палыч. — Сказал же уже! Сделаю всё, что смогу… Однако, как говорит отец Николай — всё в руках Божьих.
— Так я помолюсь! Помолюсь! — вскочив с топчана, кузнец свернул глазами. — И на новую церкву пожертвую! Лишь бы…
Со двора вновь донесся вой.
— Всё-то рыщут… — подошла к окну Аглая. — Странно… Долго уж что-то! Ни-ишто-о, к утру… Ой! Господи…
Девчонка вдруг изменилась лицом:
— Алексей Николаич ведь должен прийти! Скоро…
— У господина поручика револьвер имеется! — как мог, успокоил доктор. — Тем более, и вой на селе уже точно услышали! Может, и на помощь придут…
Иван Палыч как в воду глядел. Почти сразу же после его слов на улице погремел выстрел.
Потом еще парочка… И еще!
— С ружей палят! — авторитетно заявила Аглая. — А вот это — с нагана…
Канонада неожиданно быстро закончилась.
— Э-эй! — донеслось со двора. — Вы там живы хоть?
Доктор осторожно приоткрыл дверь:
— Да, вроде, живы… А вы-то как?
— Двух волчин запромыслили! — поднимаясь по крыльца, похвастал становой пристав Лавреньтев. — Как раз на шубу!
Позади светил фонарем Гробовский… И еще был один человек. Молодой, сильно прихрамывал. Прохор Деньков, становой урядник. Он и держал охотничье ружьё. Остальные обошлись наганами.
Пока доктор возился с новым больным, Аглая поставила чайник, достала из плетёной корзинки пирожки, завернутые в чистую тряпицу.