— Так его и не поймали! — уже вечером, поглядывая на Аглаю, скупо сообщил Гробовский. — Понимаешь, он делал все не сам — чужим руками. Вербовал, оплачивал… По виду — он! Но, лично встречались с ним только старшие «троек». Получали указания, взрывчатку… Штольц же представился им, как агент антивоенных сил. Сыграл на революционных идеях. Надо сказать — хитро! Но, наследил — по фотографии его многие опознали. Кстати, спросишь, откуда фото?
Иван Палыч фыркнул:
— Не спрошу… Мадемуазель Ксения?
— Она… — покивал поручик. — Негодяй бросил ее с неделю назад. А до того активно пользовался… Даже обещал жениться!
— Вот же бесчестный человек! — поддакнула Аглая. — Действительно — негодяй… А свиду казался галантным.
— А Гвоздиков? — доктор потеребил переносицу. — С ним как?
— Не явился на назначенную мной встречу, — сухо прокомментировал Алексей Николаич. — Так случается — чужая душа потемки. Что ж, будем искать… Как и Штольца. Эх! Если б не эти черти из контрразведки! Все выходцы из лучших семейств… А толку? Работать не умеют совсем! Всю операция едва не завалил, что б их…
Здесь поручик не сдержался, добавил несколько слов… от коих обычно в присутствии Аглаи воздерживался. Аглая на это нисколько не смутилась, напротив, кивнула:
— Вот все больше в вас человеческого просыпается, Алексей Николаевич! Народного.
На следующий день, уже с утра, доктора вызвали в земскую управу срочной телеграммой! Её принес самолично станционный телеграфист Викентий.
— Да что там у них случилось-то? — собираясь, ругался доктор. — Опять какая-нибудь очередная проверка? Аглая, приём на сегодня отмени. Пациентам дай назначенные лекарства… А Василием я сам, как приеду — займусь. Если будет хуже — коли морфий.
— А лекарства?
— Ни вздумай! Только я сам, — он произнес это чуть жестче, чем ожидал, поэтому добавил мягче: — Очень серъезное лекарство у него, так что только под мою ответственность. Если что случиться… я сам отвечать буду.
Аглая ничего не сказала, лишь перекрестила его.
Верный «Дукс», рокот двигателя, снег в лицо! Вот и городские улицы… Управа…
— Чарушин вас ждет, Иван Палыч! — не вынимая изо рта дымящейся папиросы, секретарша махнула рукой.
Доктор толкнул дверь:
— Можно, Виктор Иваныч?
— Заходи, Иван Палыч, заходи… — отрешено покивал Чарушин. Выглядел он расстроено.
— Опять на тебя бумага, Иван Палыч! На этот раз — из контрразведки!
— Отку-уда?
— Да ты садись, читай…
Буквы в глазах прыгали.
«Есть основания полагать… документы на вакцину протии тифа… были переданы германским шпионом Штольцем… в обмен на сотрудничество… Постоянно общались… Продлил медицинскую справку… Может быть причастен к взрыву бронепоезда 'Святогоръ».
— К взрыву? Бронепоезда? Я? Совсем с ума посходили!
Глава 19
— Серьёзная бумага, Иван Палыч, ты и сам это понимаешь, — Чарушин потер виски.
— Виктор Иваныч, да это же полная чушь! — доктор кинул телеграмму на стол.
— Иван Палыч, да я это и без тебя знаю! — Чарушин стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнула чернильница. — Чушь! Полная чушь! Ты — и шпион? Да ты меня от смерти спас, считай, когда в меня стреляли. Какой к черту шпион?
Он аккуратно взял телеграмму, спрятал ее в ящик стола.
— Но ты сам понимаешь, что бумага поступила — очень серьёзная, как я сказал, бумага. И мне нужно реагировать на нее — иначе самого в шпионы запишут.
— Реагировать? — напрягшись, произнес Иван Палыч.
Чарушин скорбно молчал и было лишь слышно, как стучит в коридоре печатная машинка.
— Виктор Иванович, — наконец нарушил тишину доктор. — О чем вы говорите?
— Обвинение в шпионаже от контрразведки — это не шутки. Признаться, я и показывать тебе эту бумагу не должен был, так, по дружбе показал, чтобы ты в курсе был. Так что если что — ты ничего не видел.
— Не видел, — тут же кивнул доктор.
— А выбора, признаться, у меня и нет.
Чарушин встал из-за стола, прошел из угла в угол, словно тигр в клетке. Дрожащей рукой вытер пот со лба.
— Иван Палыч, я отстраняю тебя от земского докторства… Прости.
— Что⁈
— Успокойся. Я верю тебе, Иван, — начал Чарушин, глядя в стол. — Ты Зарное от тифа вытащил, днём и ночью в больнице. Но… — он поднял глаза, и в них мелькнула смесь вины и бессилия, — бумага из контрразведки. Серьёзная. Подписи, печати. Вакцина твоя, лекции в Петрограде, Штольц еще, подлец этот, рядом крутился — всё им подозрительно.
— Подозрительно? — прорычал доктор. — Я Гробовскому про Штольца сказал! Про зелёные канты, про снимки завода! Не молчал, не скрывал. Бронепоезд спасли, а теперь — я виноват?
Чарушин лишь пожал плечами.
— Ладно, черт с ним, пусть что хотят думают, — махнул рукой доктор. — Но Виктор Иваныч… Зачем отстранять то? У меня люди, у меня село, у меня пациенты…
— Иван, иначе поступить не могу. Это отстранение… Ты же умный человек, ты должен понимать, что это фикция, — сказал он тихо, почти шёпотом, оглядываясь на дверь. — Я должен подписать бумагу, отреагировать, иначе хуже будет. Но ты лечи, Палыч. В больнице, тихо, — лечи. И слово тебе никто не скажет. Я глаза закрою, и другим скажу, чтобы помалкивали в тряпочку. Что же я, совсем ирод, чтобы целое село без врача оставлять? Лечи. Только сам шибко не высовывайся. А там время пройдет — и образуется все. Я уверен.
«Вот так поворот!» — горько усмехнулся про себя доктор.
— Хорошо, — выдохнул он наконец, голос был глухим. — Готовь отстранение.
— Ты уж не злись, Иван Палыч, — виновато произнес Чарушин, протягивая уже готовый приказ.
— Да ладно, — отмахнулся доктор, расписываясь в ознакомлении об отстранении. — Только вот… Виктор Иваныч, а тебе боком не выйдет потом это? Вроде как получается, что больница в селе есть, а доктора в ней — нет.
— Я Аглаю пока временно главной поставлю. Хорошо, что ты ее уже подготовил и ставку ей выбил — как знал! — Чарушин хохотнул, но тут же сконфуженно затих. — Временно, Иван Палыч, Аглая побудет. Потому что совсем без врача, ты прав, нельзя — тут и меня могут за жабры взять.
— Тогда и ставку ей увеличивай, Виктор Иваныч, коли она земский доктор нынче!
— Вот ведь вся твоя суть тут, Иван Палыч! — улыбнулся Чарушин. — Тебя тут контрразведка взяла в оборот, а ты о других людях беспокоишься, не о себе! Не переживай, будет ей ставка. Правда вот… — он потупил взор. — Коли тебя отстранили, то у тебя временно совсем никакой ставки не будет, так получается…
— То есть я без денег окажусь? А как мне жить?
— Иван Палыч, я же говорю — временно это. Поверь мне, это еще не самое худшее в твоей ситуации…
— Что вы имеете ввиду?
Чарушин вновь опасливо поглядел на дверь, прошептал:
— Иван Палыч, ты готовься. Если бумага такая пришла, то дело закрутилось. На допросы тебя будут вызывать. Под следствием теперь ты…
Сразу в село Иван Палыч не поехал — не хотелось. Настроение было паршивое. Вместо этого он прогулялся по мостовой, а потом пошел в магазин пластинок и купил две — в подарок Анне Львовне. И плевать, что денег оставалось совсем мало. Хотелось сделать девушке приятное. А что еще теперь остается? От докторства отстранили — сиди только, музыку слушай!
— Да сухари суши… — угрюмо буркнул доктор, садясь на «Дукс».
В больнице было тихо. Аглая, возившаяся у плиты, услышав звуки шагов, обернулась.
— Иван Палыч, пришли! Ну наконец! Тут столько дел! Прокопий приходил, с час назад, свояк мой. Простуда у него сильная. Я ему немного хинину дала — как жаропонижающее. Еще микстуры пол бутылька дала — с солодкой. И сказала, чтобы больше лежал, да чай с медом пил. И домой отправила. Потом еще Лешка Чернов прибегал, который с чирьем все мается. Карболки выписала ему, перевязку сделала новую. Наверное, на днях вскрыть придется, сказала, чтобы завтра еще заглянул. Глянете его, ладно?
— Все верно сделала, — кивнул Иван Палыч. — Вон как быстро осваиваешься в новой то должности!
— В какой еще новой должности? — насторожилась Аглая.
— Ну как же! Ты теперь главная тут!
— Как это… — Аглая аж присела на стул. — Не шутите так, Иван Палыч.
— А я и не шучу, Аглая, — серьезно ответил доктор. — В земскую управу сейчас ездил — отстранили меня.
— За что⁈
— Мутная история, проверка вроде какая-то, — расплывчато ответил доктор, не желая втягивая в это еще и Аглаю. — Так что временно тебя поставили земским врачом!
— Господи! — Аглая начал креститься. — Да как же… да я же… да у меня же не получится! Иван Палыч, я не могу! Я ничего не знаю! Я простая санитарка…
Голос Аглаи задрожал, она едва не заплакала.
— Аглая, ну ты чего? — доктор приобнял ее. — Успокойся. Все у тебя получится, справишься. Тем более, что я рядом буду. Не переживай.
— Рядом? Правда?
— Да, правда.
Аглая немного успокоилась. Потом словно спохватилась:
— Иван Палыч, я же не сказала вам. Тут к вам гость заходил, вас просил.
— Какой гость?
— Да какой-то важный, — фыркнула Аглая. — Офицер что ли. В лабораторию пошел ждать.
— В лабораторию⁈
Иван Палыч со всех ног бросился туда.
В помещении, которое так старательно изолировал доктор, и в самом деле сидел гость.
— Вы зачем в лабораторию влезли? — рявкнул Артём, сжимая кулаки. — Тут чистота и стерильность должны быть!
— А я что, по-вашему, грязный? — нехорошо усмехнулся гость.
Он сидел на стуле. Спина выпрямлена, пальцы в перчатках сцеплены в замок, взгляд — тяжелый, как свинец. Ни дыхания, ни движения лишнего: только холодные, тусклые глаза, которые будто насквозь прожигают и стены, и людей.
Гость был худ, костляв, с серой, почти мертвецкой кожей. На висках налет седины. Мокрая шинель небрежно сброшена на спинку стула.
— Не с того мы начинаем разговор, господин доктор, — произнес гость. — Прежде всего давайте представимся. Офицер Особого отдела при штабе фронта — капитан Семёнов Игорь Леонидович.