«Странно, — подумал Иван Палыч. — Заболела, что ли?»
Тревога кольнула сердце. Анна вчера была вполне здорова, смеялась над его шуткой про оборотней.
— Иван Палыч, а Бен Ганн взаправду сыр любил? — спросил Василий, отвлекая.
— Поди, любил, — хмыкнул доктор, скрывая беспокойство. — Ты больше воды пей, пират, а то не до сокровищ будет.
Неспокойно стало на душе у доктора, после слов парня о том, что Анна Львовна не пришла на урок. На нее это сильно не похоже. Школа для нее — это святое.
— Василий, ты как себя чувствуешь?
— Лучше, — ответил парень.
— Побудешь с Андреем пока, а я схожу до Анны Львовны. Если что — в приемной Аглая сидит, позовешь, если вдруг чего. Я быстро.
Иван Палыч предупредил и саму Аглаю, чтобы следила за парнем. Сам же направился к Анне.
Школа, где снимала комнату Анна Львовна, стояла словно покинутая — ни дыма из трубы, ни света из окон. Артём постучал — тишина. Толкнул дверь — не заперто. В сенях на вешалке висел платок Анны, но пальто не было.
— Анна Львовна? — позвал он, входя внутрь. — Вы дома?
Молчание. В горнице — порядок: книги на полке, тетради на столе, чашка недопитого чая. Артём глянул на кровать — пусто. Положил на стол пластинки, которые купил сегодня в городе.
— Анна Львовна!
Тревога росла. Точно не заболела — вчера была здорова. Точно не уехала — саквояж на месте. Да и предупредила бы.
Тогда что?
Контрразведка? На допрос вызвали из-за него? Или, не дай бог, срочное задержание? Вот ведь черт, может быть и такое. Впрочем, причем здесь Анна Львовна? Штольц с ней особо не контактировал.
Иван Палыч вышел во двор, осматриваясь. Следы в снегу — женские сапожки, но рядом — мужские. У забора — окурок марки «Лафермъ», с золотым ободком. Гость был не местный, тут таких сигарет не курят — слишком дорогие.
Семёнов приходил? Тот вроде не курящий. Да и размеры ботинок не сходятся, у Семёнова ножка маленькая, худенькая, а тут — сапожище.
Что тут произошло?
У забора следы путались: женские сапожки топтались, будто Анна сопротивлялась, мужские — стали глубже и размашистей. Снег примят, словно борьба была. В сугробе — оторванная пуговица от женского пальто, как у Анны.
Артём прищурился. Получалась очень нехорошая картина: один человек, сильный, скрутил Анну, она сопротивлялась, но не справилась, он утащил ее. Следы сапог вели к дороге, где начинались санные полозья. Похищение.
Тревога загнала обратно в дом. Артём влетел в комнату. Осмотрел пол — царапина у стола, стул чуть сдвинут.
Ага, а вот и то, что первый раз не увидел! На комоде, придавленный томиком стихов Пушкина, белел листок. Иван Палыч схватил его, пробежал глазами. И похолодел. Корявым подчерком, — явно не учительским, писал похититель, — было выведено:
Я обещал, что вернусь — я слово свое сдержал. Твоя училка у меня. Пока еще живая. Без полиции, решим все сами. Без глупостей, коли хошь, чтоб Анна Львовна детишек учила, а не на погосте лежала. Завтра вечером придешь один к церкви в полночь.
И подпись:
Сильвестр…
Артём сжал записку, кровь ударила в виски. Сильвестр! Ну конечно, кто же еще? Тот, кто приманил волков к больнице, пугал, мстил за арест. И теперь пошел на крайние меры. Знает, собака, как больней укусить.
Иван Палыч выбежал из дома. Найти! Немедленно найти подлеца, пока еще есть следы.
У забора, где нашел пуговицу и окурок, он вгляделся в следы. Санные полозья, глубокие, вели от двора к дороге.
На «Дукс» — и в погоню!
Правда погоня вышла не такой эффектной, как показывают в фильмах. Артем ехал не быстро, часто останавливался, чтобы лучше разобраться в следе: полозья вились меж домов, огибая сугробы, иногда смешиваясь с другими санями.
Так, метр за метром, Иван Палыч миновал Лесную улочку и вышел на главную дорогу… где след и терялся. Улицу тут чистили исправно и снега практически на дороге не было.
«Дукс» зарычал и заглох. Снег утоптан, полозья растворились — как и не было их.
— Черти тебя дери! — выругался доктор, стукнув по рулю.
Тяжело было это признавать, но Сильвестр его переиграл. Жизнь Анны Львовны висит на волоске. И как все обернется зависело теперь только от доктора.
Глава 20
Ещё и это! Словно обухом по голове ударили. Вот уж точно, верна пословица — беда не приходит одна. Или это поговорка? Да какая разница! Думай, Артём, думай! Что же, чёрт побери, делать?
Иван Палыч вновь покатил к школе… Зачем — и сам не знал.
Аннушку надо выручать, это ясно… Но и «приходи один к церкви, всё решим» — звучит тоже как-то не очень обнадеживающе. Мальчишество какое-то… И что там «решать»? За каким лешим, скажите на милость, может понадобиться беглому бандиту обычный земский доктор? Горчичники прописать?
Завтра вечером…
Ах, Анна…
Но, бросаться с головой в омут не следует — этого от него и ждут. Тот же Сильвестр… и его сообщники, кои, несомненно, имеются. Тот же Гвоздиков! Вот ведь оказался фрукт…
Надо обязательно посоветоваться со знающими людьми. С Гробовским (пока не уехал), с Лаврентьевым.
Подумав так, молодой человек уже завел мотоциклет, собираясь тот час же заглянуть к приставу. Однако, подумав, тут же изменил решение. За ним могли следить! Не сам Сильвестр, а хотя бы тот же Гвоздиков. Значит, надо всё обставить хитрее… В конце концов, уж кто-кто, а поручик обязательно заглянет сегодня в больничку, на Аглаины пирожки. Тем более, санитарка официально — за старшего, все время на работе. И да, её нужно направлять.
— Доброго здоровьичка, господин дохтур!
Увидев школьного сторожа, Иван Палыч заглушил мотоцикл и поинтересовался насчет учительницы.
— Анна Львовна-то? — сторож сдвинул треух на затылок. — Так собиралась сегодня в город. Говорит, вызвали… Потому и детишек отпустила пораньше, и мне велела раньше прийти. Я вот и иду! Не уехала еще Анна-то Львовна?
— Уехала… похоже…
— Ну, немного и опоздал.
Что ж — пока в больницу, а там…
— Беда! Беда, Иван Палыч! Васеньке хуже! — с порога огорошила Аглая. В карих глазах её стояли слезы.
— Я всё… всё делала, как вы сказали, а он…
— Так! Не волнуйся! Стетоскоп, шприц… Быстро!
Опять то же самое. Нитевидный пульс, сердце — бум-бум! Неужели, переборщил с наперстянкой? Или, это просто организм приспосабливается к яду, борется? Но, может и не справиться, и тогда… Тогда смерть — чего уж тут скажешь!
— Аглая, нитроглицерин!
Держись, Василий, держись, дружище… Только вот так не хрипи! Ага, вот чуток успокоился… Лежи, лежи… спи…
Морфий подействовал, пульс выровнялся. Парень затих, заснул.
Отложив шприц, доктор устало вытер со лба крупные капли пота.
Уф-ф… Кажется, пронесло. На этот раз… А как дальше?
А как дальше, знает один Господь Бог! Что будет с Василием, выживет ли? А как с Анной? Да еще и сам под следствием — контрразведка! Отстранен… Ещё немного — и в самом деле за шпионаж посадят. Или даже расстреляют, в военное-то время — запросто! Вот будет номер…
Навалилось все.
На крыльце послышались шаги. Аглая выскочила — посмотреть. И тут же вернулась:
— Иван Палыч! Алексей Николаич пришёл.
Надо сказать, отношения поручика из охранки и простой деревенской девчонки развивались на удивление ровно. Естественно, о них уже знало всё Зарное. Все всё осудили, обсосали кости — дальше уже было не интересно, что там да как? Кого всерьёз интересуют чужие судьбы? Совладать бы со своей…
Вот и здесь. К слову сказать, матушка Аглаи отнеслась ко всему весьма даже положительно. Внимание заезжего офицера к ее дочери женщине льстило. Тем более, поручи и сам был выходец из низов… как и Аглая, уже добившаяся многого. Должность, неплохое — по сельским меркам — жалование. Грамоту осилила… Теперь вот — старшая, официально — в ответе за всё…
— Проходите, Алексей Николаич! Доктор только что пришел.
Иван Палыч и гость прошли в смотровую. Аглая поставила чайник на плиту. Сняв шинель и шапку, поручик уселся за стол и пристально посмотрел на врача:
— У-у-у! Что-то на тебе лица нет! А ну-ка, рассказывай!
Доктор рассказал всё. И про похищение учительницы, наглое, средь бела дня, и про визит офицера из контрразведки… и про свои планы…
— Я всё же решили идти!
— Охолонь! — жестко бросил Гробовский. — Прежде чем решать, нужно всё хорошенько обдумать. В обоих, кстати, случаях. Со шпионством твоим полегче будет… но, и то повозиться придется… А вот с Анной Львовной… Значит, говоришь, Сильвестр?
— Сильвестр…
— А ну, дай-ка записку… Ага… — вчитавшись, поручик покачал головой. — Как всегда — ничего конкретного, один воровской форс. Я с таким уже сталкивался. Как-то, до войны еще, украли дочку одного купца… А, впрочем, неважно…
Алексей Николаевич держался уверенно и спокойно, и это его спокойствие невольно передалось и доктору, несмотря на последующие слова собеседника.
— Возвращать тебе Анну Львовну Сильвестр явно не собирается. Вон, напустил туману. Вечером! Вечер длинный. У церкви… У какой именно? У старой, обгоревшей, или у бывшей часовни?
— Не собирается… — растерянно поморгал Иван Палыч. — Но… зачем тогда всё? Зачем эта встреча?
— Думаю, он хочет тебя выманит, захватить… И убить, да, — Гробовский флегматично повел плечом. — Причём обставить все с некоей фантасмагорией, как принято у средней руки «иванов». Ну, чтоб себя показать, чтоб газеты раструбили… для форсу! Чтоб все знали, вот он какой, Сильвестр! Знали, и боялись. Такая слава полезна. Авторитет. Они этим дорожат. А просто так убить он тебя и раньше мог! Как того несчастного мотоциклиста… Однако, нет — рассудил, что куда выгодней будет поступить по-другому. Одни волки чего стоят! Театральщина!
Доктор похолодел:
— Так Анна Львовна… она, может, уже и не…
— Жива! — покивал Гробовский. — Всенепременно жива, можешь не беспокоиться. Может, Сильвестр будет держать её, как заложницу — на крайний случай. Но, скорее всего, убьёт вместе с тобой.