— Всё же нашли… — отбросив письмо, одними губами прошептал Сильвестр. — Нашли, с-суки… А что же вы, доктор?
Ого, перешёл на «вы»! Кажется, неплохой знак.
— Что ж не сказали, что племянник Кривого? Ну, да, двоюродный, но всё же… Сказали б — всё не так бы пошло! Не так… не так… По-другому… А теперь вот — думай…
Сильвестр вдруг встал и прислушался. Желтое лицо его озарилось недоброй ухмылкой.
— А, обложили! Думаете? Ну-ну…
Раздался звонок. А потом и стук в дверь.
— Э-э… — повернувшись к доктору, трактирщик покусал тонкие губы. — Передашь Кривому… А, впрочем, ещё свидимся! Пока же — прощай!
С этим словами Сильвестр вдруг бросился к окну и с разбегу прыгнул! Кругом полетели осколки стекла… Во дворе послышались крик… А в комнату…
В комнату с наганом в руках вбежал Гробовский!
— Иван Палыч, цел?
— Я-то цел… А вот Сильвестр…
— Никуда он не денется! — поручик подошел к окну. — Эвон, уже взяли! Лаптем-то щи не хлебаем! Ох ты ж… Давай-ка, я тебя развяжу! Ах, доктор, какое большое дело мы сделали! Всё же словили…
— Но, Анна Львовна! — вскочив, закричал Иван Палыч. — Она до сих пор у них! Я кажется, знаю… Гвоздиков! Ему поручено… Эх, так он верно, уже, уехал!
— Уехал, — усевшись на стул, спокойно кивнул Гробовский. — А наши люди — за ним! Успокойся, Иван! Скоро увидишь свою Анну Львовну.
— Но, как вы…
— Говорю же! Лаптем щи не хлебаем. Работаем!
— Ах…
— Что такое, доктор? Что-то ты побледнел… А ну-ка, на воздух, на воздух!
По квартире уже ходили какие-то люди в жандармской форме. Что-то искали, переговаривались…
Во дворе же…
Во дворе, прямо под окнами валялись осколки стекла. На снегу краснели пятнышки крови. Как ягодки рябины.
Пойманного Сильвестра с окровавленным лицом как раз сажали в возок. Трактирщик нехорошо щерился и ругался. Заметив доктора, вдруг замолк и смачно плюнул на снег:
— Ишь как… навёл! Ничо, ничо… Достанем тебя! Не я, так Кривой…
— Да полезай ты уже! — один из жандармов от души угости задержанного хорошим пинком! — Надоел ругаться!
— Да кто такой этот Кривой? — наконец, спросил Иван Палыч.
Гробовский задумчиво покусал губу:
— Один из московских фартовых. «Иван». Из крупной рыбы! И имеет большой зуб на Сильвестра!
— А-а…
— А ещё…
Глянув через плечо собеседника, поручи вдруг резко замолк.
Доктор резко обернулся…
Во двор медленно въезжал длинный темно-зеленый автомобиль с поднятым верхом. В кабине, рядом с шофером, сидел военный с чистыми погонами армейского капитана и с налетом седины на висках. Худой, костлявый, с серой, почти мертвецкой кожей, и взглядом, тяжелым, как свинец.
Старый знакомый…
Глава 21
Семёнов Игорь Леонидович…
Простая русская фамилия, простое имя. Но непростая должность и такой же непростой характер, который, как видимо, куется именно под эту самую должность.
— Петров? — взгляд капитана буравил доктора. — Что вы тут делаете? Вы же под следствием, вам запрещено покидать село, а вы в городе расхаживаете!
Артём стиснул зубы.
— Игорь Леонидович, я не из праздного любопытства тут, как вы выразились расхаживаю. По делу.
— По делу? — хмыкнул Семёнов. — Дело вас только одно сейчас должно волновать — ваше.
Капитан посмотрел на доктора так, будто видел впервые.
— Интересный вы все же человек, дерзость есть в вас какая-то внутренняя. Любопытно вас в городе встретить. Под следствием, село покидать запрещено, а вы… разгуливаете как ни в чем не бывало. Рисковый! — Он прищурился, глаза блеснули. — Или думаете, Особый отдел слеп? Нарушение запрета, доктор, — это не шутки. Пустых камер в Петрограде предостаточно.
— Не гуляю, Игорь Леонидович, — терпеливо ответил Иван Палыч. — Сказал же — по делу я здесь.
Семёнов хмыкнул, будто змея зашипела.
— И какие же это дела такие? Со Штольцем небось встречались тайно? Или с кем похуже? В военное время, Петров, такие прогулки… — он понизил голос, — до расстрела доводят.
«Ну вот, — хмуро подумал доктор. — Уже и расстрелом грозит».
Подошел Гробовский — шинель расстёгнута, наган в кобуре.
— Капитан, подтверждаю, — холодно бросил он, голос ровный, как сталь. — Иван Павлович помог нам задержать опасного преступника. Вон он, — кивнул на возок, где чертыхался бандит. — Сильвестр, собственной персоной.
Семёнов медленно повернул голову, глаза сузились.
— Сильвестр? — переспросил он, шагнув к возку. Жандарм отстранился, и капитан вгляделся в трактирщика, чьё жёлтое лицо кривилось от злобы.
— Так-так… — радостно протянул Семёнов будто увидел старого друга. — Какие знакомые лица! Тот самый, что вагон с продуктами увёл в четырнадцатом. Еще солдата убил — совсем еще молодого парнишку. Ловко ушёл тогда, негодяй. Дело моё было, да не закрыл.
— Уже в должности капитана, шавка? — сквозь зубы процедил Сильвестр, волком глядя на Семенова. — Растешь!
— Расту, — спокойно ответил тот, как ни в чем не бывало. — А вот ты, как погляжу, уже все — расти перестал. Все по воровству промышляешь?
— Мой рост — авторитет. Меня уважают люди. А тебя?
— Какие люди тебя уважают? — сморщился Семёнов. — Такие же бандюги, как и ты? Так вы не люди — отбросы. Расстрел тебе светит. Я походатайствую, чтобы и мои материалы дела присоединили к общему. А там — расстрел, и без вариантов.
Сильвестр позеленел от ужаса.
— Какой расстрел? Ты чего?
Семёнов уже не слушал его.
— Значит, доктор, вы в поимке преступника участвовали? — повернулся он к Ивану Павловичу. — Не ожидал. Для земского врача… смело.
Он помолчал, постучал пальцами по портфелю.
— Пришлось, — ответил доктор. — Обстоятельства сложились так.
— Ладно, Петров. Будем считать, что сегодня я вас в городе не видел. Но в село — немедля. И без фокусов, контрразведка не дремлет.
Артём выдохнул, кивнув.
— Благодарю, Игорь Леонидович.
Доктор повернулся к Гробовскому.
— Анна Львовна…
— Немедленно доставлю прямо к тебе! — улыбнулся тот. — А сейчас езжай — капитан дело говорит. Тебе в селе нужно находится. А я как раз вот с Семёновым наедине и переговорю — о тебе.
Снег хлестал в лицо. Это тебе не город — еще на подъезде к селу начало хмурнеть. Потом и вовсе пошел снег, густой и плотный. «Дукс» ревел, Артём ехал не быстро, хотя и подгонял мотоциклет при любом удобном случае. Хотелось попасть в Зарное как можно скорее.
«Надеюсь, Анну уже вызволили, — подумал доктор, выворачивая на проселочную дорогу. — Ах, Анна, держись! Вернешься домой — не отпущу уже никуда!».
С этими делами последних дней — похищением, угрозами, допросами, — нервы шалили, даже у него, привыкшего к стрессу на работе.
«Сердце не на месте», — подумал Артем, чувствуя, как глухо оно бьет в уши.
И вдруг задумался.
Сердце… не на месте…
Ну конечно! Вот же в чем дело!
Артем едва не въехал в сугроб — пришлось резко снижать скорость и выкручивать руль. Но это сейчас было неважно. Важное другое — он понял! Понял!
— Сердце не на месте! — радостно воскликнул он и рванул через поле прямиком в Зарное. — Все болезни от нервов!
Ведь все было так просто! А он еще голову ломал — почему так странно ведет себя пульс мальчика? Ведь мощное лекарство начали давать, должно быть замедление, а оно как у воробышка…
Теперь осенило.
Василий всю жизнь прожил в доме отца, никуда не выходил, не показывался. Даже сам Иван Палыч увидел мальчика впервые, когда его принес кузнец к нему в больницу. А что каждый ребенок, тем более такой замкнутый, как Вася, будет испытывать к больнице, где хмурые тети и дяди так и норовят сделать болючий укол?
Конечно же будет бояться! Только вот Василий настоящим мужчиной оказался — страх свой не показывал, все храня в себе, стиснув зубы. Вот ведь какой, весь в отца! Тот тоже на эмоции скуп.
А волнение и тревога, как известно, дают выброс адреналина, который в свою очередь сужает сосуды, гормон способствует значительному усилению и учащению сердечных сокращений, повышению автоматизма сердечной мышцы, что может привести к возникновению аритмий. Той самой аритмии, что Иван Палыч фиксировал в больнице некоторое время, после приема препарата!
Вот и все!
Страх новой обстановки, страх новых людей и жутких уколов — вот что провоцировало сбои сердца даже тогда, когда был назначен препарат.
Нужно отправить парня лечится домой! И лекарство подействует!
Иван Палыч влетел в палату подобно вихрю. Снег с сапог посыпался на пол, оставляя лужицы на дощатом полу. Где-то в углу тихо заворчала Аглая.
Василий лежал бледный, грудь тяжело вздымалась. Рядом, на табурете, сидел кузнец Никодим, хмурый, как туча, борода топорщилась.
Иван Палыч огляделся. Вон на подносе шприцы лежат с иголками, вон на стене плакат висит с жутким больным, демонстрирующим стадии болезни сифилиса, вон тряпки окровавленные сохнут — да тут взрослому впору испугаться, не то, что мальчику!
Увидев доктора, кузнец встал, сжал кулачищи. Тихо спросил:
— Что, Иван Палыч, не помогает лекарство? Аглая говорила, опять хуже стало.
Артём улыбнулся, снял шапку, отряхнул снег.
— Никодим, не хмурься! Радостная весть: Василий едет домой!
Кузнец замер, брови поползли вверх.
— Домой? — переспросил он, недоверчиво. — А как же… сердце-то? Отказываешься лечить? Домой отправляешь помирать?
— Да что ты такое говоришь⁈ На лечение домой отправляю!
Василий приподнялся на локтях, глаза загорелись.
— Правда, доктор? Домой, к батяне?
— Правда, — кивнул Артём, подходя к койке. — В больнице тебе не по себе, парень. Тревожишься, хоть и молчишь, терпишь. А все болезни, как известно, от нервов. Это адреналин сердце твое гонит, аритмию создает. Дома, с отцом, тебе лучше будет, уверен. Родные стены, говорят, лечат. Книжек возьмете в библиотеке — и читайте. Но только хорошие книжки, чтобы не тревожно было.