Но с подписью понятно, ее и подделать можно. А вот печать…
Печать, круглая, с символом больницы, стояла чётко, как клеймо. Это как же так? Печать хранится в шкафу, рядом с сейфом, ключ — только у него и Аглаи. Кто мог?
— Подпись не моя, господа, — сказал Иван Палыч. — Похожа, но не моя. Печать… — он замялся, его пальцы сжались, — в шкафу, под замком. Надо разобраться, кто и как.
— Мы все понимаем, — согласился Лядов. — Пока никаких, кх-м… обвинений не выдвигаем, просто заостряем внимание на обнаружившееся. Мы продолжим изучать бумаги, а вы пока вспомните все. Может, запамятовали. Всякое бывает.
Лядов противно улыбнулся, а Буров зашевелил усами, став вдруг похож на жука.
И вновь подумалось про Субботина. Наверняка он имеет к этому отношение. Только вот какое? И как он выкрал печать? Аристотеля подговорил? Вряд ли, тот бы рассказал. Неплохой парень по сути оказался, не в пример отцу. Точно не он.
Заглянула Аглая, шепнула:
— Иван Палыч! Больных привезли! В телеге, во дворе! Скорей, там худо!
Доктор бросив взгляд на счетоводов:
— Господа, извините меня, но дела подождут. Больные важнее. Разберёмся с вашими бумагами, но позже.
— Да, да, конечно! Мы все понимаем, идите, времени еще будет предостаточно, — кивнул Лядов, начав шарить по бумагам длинными как паучьи лапы пальцами.
Доктор вышел.
— Солдаты опять что ли? — буркнул он, быстро направившись по коридору.
Во дворе больницы, почти у самого крыльца, стояла телега. Тощая кобыла фыркала, норовя съесть через стекло цветок на подоконнике. Губы лошаденки скользили по холодной поверхности и слизывали иней.
В телеге лежали трое, укрытые дерюгой. Артём, ожидая увидеть шинели, кровь, бинты, шагнул ближе, но замер, неприятно удивившись.
Не солдаты. Простые жители Зарного. Мужик лет сорока, с бородой, свалявшейся от пота, утробно стонал, желтоватое лицо напоминало восковую маску. Рядом — баба, молодая, с косой, выбивавшейся из-под платка. Женщина дрожала, синие губы шептали что-то бессвязное. Третий, парнишка, лет шестнадцати, лежал тихо, и лишь тяжелое надсадное дыхание говорило о том, что он еще жив.
«Черт! — выругался про себя Иван Палыч. — Совсем как в Рябиновке!»
Доктор обернулся к Аглае. Та шепнула:
— Тиф. Семья Ковалевых.
— Аглая, в изолятор их, к Ефросинье, — произнес доктор, с трудом сдерживаясь, чтобы не заругаться. — Постель готовь, воду кипяти, хинин возьми, температуру нужно сбить — горячие все как печь. Маски на всех, и девок зови, пусть моют полы карболкой. Я сейчас, с этими… — он кивнул на приёмную, где ждали счетоводы, — разберусь и начну осмотр.
Аглая метнулась в больницу, а доктор, сжав кулаки, посмотрел на телегу. Беда приходит не одна. Вот тебе, батенька, неучтенка морфия, а вот тебе еще и эпидемия тифа — разгребай как можешь.
Дав указания возничему о том, чтобы сжег солому, на которой вез зараженных, доктор вернулся в приёмную. Ревизоры по прежнему шелестели бумагами.
— Господа, в больнице карантин. Брюшной тиф. Новых больных привезли, и это не шутки, — объявил доктор. — Поэтому оставаться вам тут здесь не безопасно — рискуете заразиться. Предлагаю ревизию перенести в школу, там Анна Львовна вас примет, место выделит. Бумаги обсудим, но не среди заразы.
Лядов поднял брови, его скрипучий, как ржавый гвоздь голос царапнул:
— Тиф, говорите? Хм, серьёзно. Школа подойдёт, но где она, доктор? Мы же не местные. Нас бы проводить.
— Верно, Пётр Фомич, — кивнул Буров. — Заразу ловить не охота. Школу бы найти, да поскорей. Я вот прямо уже чувствую, как зараза липнет ко мне!
— Проводим, — кивнул Иван Палыч.
И задумался. Он не мог бросить больных — их надо было осмотреть, дать лекарства, изолировать. Аглая, его верная санитарка, уже суетилась в изоляторе, кипятила воду, раздавала маски девкам, тоже была занята. Анна Львовна? Она в школе и даже не в курсе о гостях. Кто ещё? Кого еще можно отправить?
Его взгляд скользнул к окну, где мелькнула рыжая макушка. Андрюшка, парнишка, выписанный на днях, пробегал по двору, его худые ноги мелькали, как у жеребёнка. В одной руке — деревяшка, в другой — маленький ножичек, поблёскивающий на свету.
— Андрей! — Артём, выскочив на крыльцо. — Иди сюда, дело есть!
Андрюшка, остановившись, обернулся, его круглое лицо, с щербинкой в зубах и оттопыренными ушами, расплылось в улыбке.
— Ты чего тут ходишь?
— Иван Палыч, я это, по делу! Дрова хотел поколоть, как обещал, а тут деревяшку нашёл, думаю, кораблик вырежу, для Аглаи, она ж любит, когда я… Ой, а вы чего? Больные, да? Слышал, телегу пригнали, опять война, поди? Раненные?
Иван Палыч, подавив улыбку, поднял руку, останавливая поток слов, который так и лился из пацана. Доктор взглянул на деревяшку в руках парнишки — небольшой кораблик, уже почти готовый, с тонкими мачтами, вырезанными так аккуратно, что казалось, их делал ювелир. Паруса, выточенные из коры, были прорезаны узорами, а корпус, гладкий, блестел, как лакированный. Доктор, забыв на миг о тифе и счетоводах, присвистнул:
— Андрюшка, это ты сам сделал? Кораблик-то — загляденье! Мачты, паруса, всё как настоящее. Молодец, парень, руки золотые!
Андрюшка, покраснев, заулыбался шире:
— Ага, Иван Палыч, я ж с малолетства режу! Дядька Игнат ругается, мол, ерунда, а я люблю, кораблики, лошадок, один раз крест вырезал, в церкву отнёс, батюшка похвалил! Этот кораблик я для Аглаи мастерю, она про море сказывала, вот я и…
— Молодец, — мягко прервал его Иван Палыч. — Слушай, дело есть. Проводи этих господ, — он кивнул на окно приёмной, где маячили тени Лядова и Бурова, — в школу, к Анне Львовне. Они счетоводы, проверять приехали, но тут тиф, опасно, сам понимаешь. Сможешь?
Андрюшка, выпятив грудь, кивнул, его глаза загорелись, как от важного поручения:
— Сможу, Иван Палыч! До школы мигом доведу, я там сто раз был, когда учился! А они строгие? Небось, как урядник, ворчать будут? Я их болтовнёй заговорю, не боись!
— Вот и ладно, — Иван Палыч, улыбнувшись, потрепал его по макушке. — Я скажу им, что мой помощник проводит их.
От слов «мой помощник» парнишка раскраснелся еще больше, важно поднял голову. Потом, сунув кораблик за пазуху, рванул в приёмную.
— Иван Палыч, не отвлекайтесь по пустякам, вам важным делом заниматься нужно — людей лечить нужно! Я сам их позову. Эй, господа, за мной! Школа недалече, я вас проведу, а то тут хворь, Иван Палыч сказал, опасно!
— Веди, малец, да поживей, не охота тут дышать заразой, — прокряхтел Буров.
Паренек охотно повел гостей прочь из больницы. Доктор проводил их взглядом, вернулся к больным. День предстоял суматошный.
Изолятор — тесная горница с земляным полом, — уже гудел от суеты: Аглая раскладывала чистые дерюги на койки, а две девки, помощницы, мели полы, чадя карболкой. Трое новых больных, привезённых на телеге, лежали на лавках, тихо постанывая.
Семейство Ковалевых — отец, мать и сын. Повезло еще, что трех дочерей глава семейства неделю назад свез к тетке погостить — те и не заразились. Остальных же удача прошла стороной.
Иван Павлович подошел к мужчине.
— Федор, — подсказала имя Аглая.
Тот дышал тяжело. Доктор коснулся его лба, отметил температуру — под сорок. Как печка!
— Фёдор, — позвал Иван Павлович. Тот слабо откликнулся, — когда занемог? Что ел, пил?
Мужчина кашлянул, его глаза, мутные, с трудом сфокусировались на лице врача:
— Позавчера, господин доктор… Живот скрутило, жар к вечеру. Думал ерунда, с кем не бывает? А ночью хуже. Днём вообще… думал помирать. Мы к Матрене ходили, травнице. Чтобы полечила. Она воду дала, заговорённую, мол, от хвори бережёт. Вся деревня брала…
Жена Федора, услышав его, кивнула:
— Точно, Матрена… Сказала, святая вода, от напасти. Пили все, я, Фёдор, Гришка… Не помогло. Грешные мы, значит, не помогает заговор.
— А где она эту воду взяла? — насторожено спросил доктор.
— Источник… у Рябиновки, Матрена там брала… Святой источник, лечебный…
— Лечебный… — сквозь зубы процедил Иван Палыч. Сомнений насчет источника заразы уже не оставалось.
Матрена-травница набрала воду из заражённого источника, разнесла тиф по Зарному. И теперь неизвестно во что это все выльется. Нужно навестить эту лекаршу, объяснить основные принципы санитарии, растолковать, что своими «добрыми» намерениями она фактически травит людей. И сделать это как можно скорее, пока Зарное не сгорело в лихорадке.
Доктор вымыл руки со спиртом, вернулся в кладовую. Глянул на сейф и вновь подумал о том, что ему совсем недавно сказали ревизоры. Морфин, печать, ключ от хранилища… Вот так дела!
Иван Палыч открыл сейф, проверил склянки — всё на месте, как он оставил днем. Печать, круглая, с гербом больницы, лежала там же, в шкафу, запертом, как всегда. Ключ от шкафа был только у него и у Аглаи. Тогда как появился этот поддельный бланк? Кто-то каким-то образом подделал ключ, чтобы достать печать? Может, выкрал, пока доктор спал, сделал слепок, потом вернул… как в шпионских фильмах.
Доктор нахмурился. А может, все проще?
Аглая? Его верная санитарка, с веснушками и карими глазами, что кипятила воду, раздавала маски, ухаживала за Ефросиньей? Она знала где лежит ключ, она открывала шкаф, когда он просил достать бинты или йод. Но зачем ей морфин? Отдавала его Субботину? Нет, в это сложно поверить. Чушь какая-то!
Иван Палыч усмехнулся и даже потряс головой, отгоняя кощунственные мысли.
Но факты…
Всё сводилось к ней — к Аглае, у которой был доступ, у которой была возможность. Иван Павлович скривился — осознание этого причиняло ему почти боль.
— Нет, этого не может быть! — прошептал он. — Просто не может быть…
Глава 4
— Здравствуй, Мефодьич, — здороваясь со школьным сторожем, Иван Палыч вежливо приподнял шляпу.
Вообще, шапку давно пора бы носить, но, сейчас, «на выход», лучше уж шляпа. И новое пальто, недавно купленное в магазине готового платья за пятнадцать рублей. Чтоб чиновные «крючкотворы-проверяльшики» видели — доктор никакой вины за собой не чувствует и уважение к себе не потерял.