— Аглая! — крикнул он в коридор. — Позови Андрюшку, пусть зайдёт.
Раздались глухие стуки валенок по полу — санитарка пошла звать мальца.
Иван Палыч тем временем достал из ящика кораблик, что Андрюшка подарил Аглае, положил его на стол. Гладкий корпус, тонкие мачты, паруса с узорами — работа мастера, тонкая, детальная. Умеет же!
Дверь скрипнула, и в комнату вошел Андрюшка. Его армячок, мокрый от снега, свисал с худых плеч, а серые глаза, обычно веселые, теперь бегали, как у загнанного зверька. Мальчик скинул шапку, рыжая макушка растрепалась. Увидев кораблик, парень замер, словно бы о чем-то подозревая.
— Садись, Андрей, — Иван Палыч указал на стул. — Разговор есть.
Тот сел, спросил:
— Иван Палыч, карточки будем заполнять?
— Нет, не карточки, — покачал тот головой. — Видишь, кораблик твой? Аглая хвалила, да и я повторюсь — мастер ты. Мачты, паруса, всё тонко, аккуратно. Умение редкое.
Андрюшка широко улыбнулся.
— Спасибо! Я старался.
— Но не только кораблики ты режешь, правда? — Иван Палыч, понизив голос, подвинул кораблик ближе. — Печати тоже. Из бука, ясеня. Тонкая работа, Андрей. Как та, что на бумагах с морфином стояла.
Андрюшка, вздрогнув, побледнел. Глаза паренька, вдруг в миг наполнившиеся слезами, округлились. Парень вскочил, затараторил:
— Иван Палыч, я… я не хотел! Клянусь, не хотел! Он сказал просто бумажку подписать, для дела, мол, никому худо не будет! А потом… потом печать велел, я не знал, что… говорит, сможешь повторить… — он всхлипнул, слёзы покатились по щекам, худые плечи затряслись. — Не сдавайте меня, Иван Палыч, дядька убьёт, в полицию отдаст, я ж не вор, клянусь! Я больше не буду.
— Тихо, Андрей, не плачь. Сядь. Я не сдам тебя Лаврентьеву, не бойся. Но правду расскажи мне, всю. Кто «он»? Что велел? И про печать, и про подпись. Всё, как было.
Андрюшка, шмыгнув носом, кивнул.
— Расскажу…
— Что за дядька, про которого ты говоришь? — спросил Иван Палыч.
— Мой, родной, — ответил парнишка.
— Постой, ты же говорил, что у тебя нет родных.
— Говорил. Но выяснилось, что есть!
Андрюшка, вытерев слёзы рукавом, поднял голову, улыбнулся:
— Он сам сказал, Иван Палыч! Я у трактира стоял, дрова для Аглаи нёс, а он подошёл, здоровый такой, в шубе. Спросил, кто я, откуда, что тут делаю. Говорит, что не видел меня тут раньше. Я сказал, что сирота, в больнице помогаю, родителей не помню. Он тогда засмеялся, хлопнул по плечу, говорит: «Я, Андрей, брат твоего отца, твой дядя родной получаюсь! Кровь родная!». Я так обрадовался, Иван Палыч, у меня ж никого, кроме дядьки Игната, так он ведь дальний родственник, двоюродный, и то сводный. А тут — родня, близкая!
— Вон значит как, — нахмурился Иван Палыч.
— Ага. Я говорю, что не помню его, а он говорит, что редко приезжал к нам, когда я еще совсем маленький был. Про папку мне рассказал, говорит, хороший человек был. Сказал, что я на него похож. Только велел мне молчать, никому не говорить, мол, дела у него казённые, секретные, а родство потом объявит, как время придёт. Наверное, он в советниках Императора работает, я так думаю. Шпионов ловит, поэтому и секретность такая.
— Эх, Андрюша… — тяжело вздохнул доктор. И усмехнулся: — А зовут твоего дядьку как? Случаем не Субботин Егор Матвеич?
— Нет, отчего же? И вовсе не так.
— А как? — удивился доктор.
— Дядя Сильвестр…
В помещении повисла пауза.
— Сильвестр? — удивленно пробормотал Иван Палыч, не ожидав такого поворота.
— Ага.
— Вот так номер… Ну, и что же дальше, Андрей? Про печать, подпись — как было?
Андрюшка, проглотив ком, продолжил:
— Он узнал, что я вырезаю кораблики, лошадок. Похвалил, сказал, что у отца у моего тоже так же получалось. Спросил, могу ли печать сделать, деревянную, для дела, мол, казённого. Я сказал, могу. Он дал рисунок, показал, как герб больницы сделать. Я вырезал, Иван Палыч, за ночь, думал, для добра, все-таки дядька, родня. Разве он плохое сделает? А потом он бумагу принёс, сказал, подпиши, как ты, мол, умеешь писать, я ж грамотный, в школе учился. Я подписал, он сказал, это для учёта, для больницы, а я поверил…
Иван Палыч выдохнул, прикрыл глаза.
Сильвестр… вот ведь гниль болотная! Пацаненка в свои грязные делишки втянул!
— Верю, Андрей, — ответил доктор, видя, что паренек вновь начинает дрожать. — Ты не вор, тебя обманули. Но дело серьёзное, Сильвестр обманул тебя подло — не дядя он тебе никакой, и не для добра он это все затеял. Молчи пока, никому ни слова, даже Аглае. Понял?
— Понял, Иван Палыч… Спасибо, что не сдаёте… Я больше не буду, клянусь!
Артём, хлопнув его по плечу.
— Ладно, беги. Не расстраивайся. И с Сильвестром больше не пересекайся.
Паренек убежал, оставляя доктор наедине со своими мыслями.
Это что же получается?
Не Субботин главный в этом мутном деле, а Сильвестр. Неожиданно. Тогда зачем Субботин ездил в аптеку Евтюхова, где Иван Палыч видел его, когда выбирал пластинки?
Пазлы головоломки сошлись довольно быстро.
Сильвестр, наживаясь на контрабанде спирта, решил сыграть крупнее — на морфине. Казённый, строго учтённый, наркотик — золотая жила. Тем более когда есть такой рынок сбыта в виде богатенького и зависимого Субботина.
Подделав документы с помощью Андрюшки, наивного сироты, что поверил в «дядю», Сильвестр состряпал накладные: пятьдесят склянок вместо десяти, печать больницы, подпись, похожая на подпись главного врача. Эти бумаги Сильвестр продал Субботину, для которого морфин — дороже жизни. А тот и затарился в аптеке. Отсюда и нехватка, о которой сообщили ревизоры: в аптеке морфин отпущен по документам больницы, а вот до больницы он так и не дошел.
Иван Палыч почувствовал, как злость сжимает грудь. Вот кого нужно брать под белы рученьки и вести в клетку! Только…
Иван Палыч понимал, что ничего у него на Сильвестра нет, кроме показаний мальчонки. А что эти слова против матерого вора? Сильвестр сразу же пойдет в отказную. И самого парня же и подставит — мол сам пацан все делал, а он тут ни при чем.
Нет, тут надо иначе. Только вот как? Эх, с Гробовским бы переговорить. Он больше в этих делах смыслит, опыта имеется у него. Однако сегодня уже до него не пойдешь — поздно. Завтра, с самого утра — к нему! А сейчас…
Спать не хотелось, да и нельзя было — его дежурство в больнице. Иван Палыч достал из ящика тетрадь, принялся водить затейливые каракули, погруженный в думы.
За стеной стонали больные. Эх, лекарства бы им дать…
Иван Палыч вспомнил, что хотел кое-что попробовать.
Пенициллин, насколько Иван Палыч помнил, изобретен был в 1928 году Флемингом. Получается, еще двенадцать лет ждать. Так может, ускорить процесс?
Иван Палыч не сдержался, улыбнулся. Сколько всего можно сделать пораньше! И даже не только лекарства. Например, «придумать» какую-нибудь песню Beatles. Или написать «Гарри Поттера». «Открыть» рок-н-ролл, выдав его за «народные танцы индустриальной эпохи». Защитить диссертацию про строение атома, правда если начнут задавать вопросы, он едва ли суметь объяснить, как работает даже паровой двигатель. Послание потомкам оставить, вроде катренов Нострадамуса «Не связывайтесь с художником из Австрии, у него идеи… плохие».
Или, хотя бы, все тот же пенициллин получить — вещь в больнице весьма нужная.
Но есть проблемка… Даже можно сказать ряд трудностей.
Пенициллин — это антибиотик, производимый плесневыми грибами рода Penicillium, эффективен против бактерий, таких как стафилококки и стрептококки. Незаменимое лекарство, которое спасло жизни миллионам людей. Спасет, если быть точным…
Основная задача его получения — найти подходящий штамм плесени и выделить активное вещество. Звучит просто, но в условиях Зарного, где нет микробиологических лабораторий — нереально. А ведь нужно еще и культивировать и извлечь этот самый пенициллин. А очистка и стабилизация… Пенициллин крайне нестабилен: разрушается при нагревании, в кислой или щелочной среде. Нужны низкие температуры. А еще нужны фильтры, хроматограф, ферменты… много чего нужно.
Нет, нужно быть объективным. С пенициллином пока не получится.
Тогда, может… вакцина? Она, правда, уже есть, изобретена, но даже в городе ее не найдёшь, а уж цена ее — продай всю больницу вместе с мотоциклом, и то не хватит людей вакцинировать. Да и эффективность ее очень далека от современных стандартов. Вот если бы улучшить ее, сделать доступнее…
Иван Палыч нацарапал пером в тетрадке слово «План» и принялся дрожащей от возбуждения рукой писать.
Для начала нужно понимание поставленной задачи. Вакцина — это инактивированная (иными словами убитая) бактерия, вводимая инъекционно. Она стимулирует иммунный ответ организма, который начинает вырабатывать антитела против патогена, не вызывая болезни.
Что нужно для ее создания?
Иван Палыч вывел в тетрадке: «Микроскоп, автоклав, центрифуга, стеклянные сосуды, спиртовая горелка».
Написал — и задумался. Микроскоп можно выписать из города. С горелками и сосудами тоже проблем не будет. А вот автоклав и центрифуга… Тут нужно подумать.
Что еще?
Иван Палыч продолжил записывать: «Материалы: агар (для выращивания бактерий), желатин, питательные бульоны (на основе мяса или зерна), химикаты (формалин, фенол, спирт)».
С болезнью, если можно так выразиться, «повезло» — микробы Salmonella typhi, которые вызывают брюшной тиф, обычные, их легче культивировать вне клеток. Значит мороки меньше будет. Образцы можно взять у больных. Материала предостаточно!
Дальше. Полученные бактерии подселить на агар для культивирования. Тут важна постоянная температура в 37°C. Этого тоже можно добиться. Дежурство, строгий контроль.
Далее — инактивация бактерии. Для этого нужно убить саму бактерию, сохранив ее антигены. Для этого можно использовать нагревание до 60°C в течение 30–60 минут. Это убьёт Salmonella typhi, но сохранит структуру бактериальной стенки.