За нашими спинами закричал ребенок. Я даже порадовался тому, что сейчас все внимание не на нашей семье. Родители яростно зашептались, решая, кто из них унесет ребенка из церкви.
Амелия сидела рядом. Она толкнула меня в бок и изобразила, что ей нужна ручка. Я потянулся в карман и передал ей шариковую ручку. Перевернув ладонь, дочь провела шесть крошечных веточек и петлю висельника. Я улыбнулся и написал на ее коленке букву «А».
Она написала: «_А_А_А».
«М», — вывел я пальцем в воздухе.
Амелия покачала головой.
«Т»?
«_АТА_А».
Я попробовал «Л», «П» и «Р», но безуспешно. «С»?
Амелия просияла и добавила в ребус «САТА_А».
Я громко засмеялся, и Шарлотта недовольно посмотрела на нас; в ее глазах сквозил упрек. Амелия взяла ручку и дописала «Н», потом подняла руку, чтобы я мог увидеть слово. В тот момент ты громко и отчетливо спросила: «Что такое Сатана?», а твоя мать покраснела, схватила тебя на руки и поспешила наружу.
Через несколько секунд за вами последовали и мы с Амелией. Вы с Шарлоттой сидели на ступеньках церкви, держа ребенка, который прокричал всю мессу.
— Что вы здесь делаете? — спросила она.
— Решили, что здесь безопаснее, если ударит молния. — Я улыбнулся, глядя на младенца, который тянул в рот траву. — У нас прибавление в семье?
— Его мать в дамской комнате, — сказала Шарлотта. — Амелия, пригляди за своей сестрой и малышом.
— Мне за это заплатят?
— Не верю, что тебе хватило наглости спросить это после того, что ты только что учинила во время мессы. — Шарлотта поднялась. — Давай прогуляемся.
Я пошел рядом с женой. От Шарлотты всегда пахло сахарным печеньем — позже я узнал, что это ваниль, которую она втирала в запястья и за ушами, идеальный парфюм для кондитера. Отчасти из-за этого я влюбился в нее.
Вот новости для прекрасной половины человечества: если вы считаете, что нам нужна девушка вроде Анжелины Джоли, худая и угловатая, правда в том, что мы скорее удобно устроимся в объятиях женщины вроде Шарлотты — мягкой и уютной, которая может не замечать следы муки на юбке весь день или не переживать об этом, даже когда идет на встречу с родительским комитетом. Ее можно сравнить не с экзотическим отпуском, а скорее с домом, в который хочется вернуться.
— Знаешь что?! — радостно воскликнул я, обнимая ее. — Жизнь чудесна. Сегодня прекрасный день, я вместе с семьей, а не сижу в этой церкви, как в пещере…
— Уверена, преподобному Грейди тоже понравилась маленькая выходка Уиллоу.
— Поверь мне, у преподобного Грейди куда более серьезные проблемы.
Мы пересекли парковку, идя по заросшему клевером полю.
— Шон, — сказала Шарлотта, — мне нужно кое в чем признаться.
— Может, следовало сделать это внутри церкви.
— Я снова ходила к юристу.
Я замер:
— Что ты сделала?
— Я встречалась с Марин Гейтс, насчет иска о неправомерном рождении.
— Боже мой, Шарлотта!
— Шон! — Она метнула взгляд в сторону церкви.
— Как ты могла? Пошла туда, не спросив меня, будто мое мнение ничего не значит.
Она скрестила руки на груди:
— А что насчет моего мнения? Разве оно не важно для тебя?
— Конечно важно, но мнение какого-то паразитирующего юриста меня, черт подери, не волнует! Разве не видишь, что им нужно? Деньги, все просто и понятно. Им нет дела до тебя, меня или Уиллоу, их не волнует, кто проиграет во время процесса. Мы лишь средство достижения цели. — Я шагнул к ней. — Да, у Уиллоу есть проблемы, но у кого их нет? Есть дети с СДВГ[4] и дети, которые убегают ночью из дому, чтобы покурить и выпить, дети, которых бьют в школе за то, что они любят математику. Где их родители, которые винят других, чтобы получить деньги?
— Как же ты собирался засудить «Дисней уорлд» и государственные учреждения во Флориде ради денег? В чем разница?
Я вздернул подбородок:
— Они принимали нас за дураков.
— Что, если и врачи тоже? — возразила Шарлотта. — Что, если Пайпер допустила ошибку?
— Тогда она допустила ошибку! — Я пожал плечами. — Могло ли это изменить конечный результат? Знай ты обо всех переломах, о вызовах неотложки, обо всем, что нам придется сделать ради Уиллоу, ты бы меньше желала ее появления на свет?
Она открыла рот и тут же раздумала продолжать.
Это чертовски меня напугало.
— Ну и пусть она все время в гипсе, — сказал я, потянувшись к руке Шарлотты. — Она также знает название каждой косточки в чертовом теле, ненавидит желтый цвет и сказала мне вчера вечером, что, когда вырастет, хочет стать пчеловодом. Она наша малышка, Шарлотта. Нам не нужна помощь. Мы пять лет прожили с этим, дальше справимся сами.
Шарлотта отстранилась:
— Что значит «мы», Шон? Ты уходишь на работу. Вечером идешь играть с друзьями в покер. А говоришь так, будто проводишь с Уиллоу двадцать четыре часа в сутки, но ты и понятия не имеешь, каково это.
— Тогда мы наймем медсестру. Помощника…
— И чем будем платить? — фыркнула Шарлотта. — Если так подумать, сможем ли мы позволить себе новую машину, достаточно просторную для кресла, ходунков и костылей Уиллоу, когда наш фургон пройдет двести тысяч миль? Чем будем платить за операции, которые не покроет страховка? Как убедимся, что у нашей дочери в доме будет пандус для инвалидов и достаточно низкая кухонная раковина для инвалидного кресла?
— Хочешь сказать, я не могу обеспечить своего ребенка? — спросил я на повышенных тонах.
Шарлотта лишилась всего запала:
— Ох, Шон! Ты самый лучший отец на свете. Но ты… не мать.
Раздался визг, и, повинуясь инстинктам, мы с Шарлоттой побежали через парковку, ожидая увидеть Уиллоу на тротуаре с торчащей из кожи костью. Вместо этого Амелия держала плачущего младенца на расстоянии вытянутой руки, на ее кофте появилось пятно.
— Он срыгнул на меня! — завыла она.
Из церкви к ним спешила мать ребенка.
— Простите меня, — сказала она нам, а Уиллоу сидела на земле и смеялась над неудачей сестры. — Возможно, он приболел…
Шарлотта шагнула вперед и забрала ребенка у Амелии.
— Может, это вирус, — сказала Шарлотта. — Не беспокойтесь. Так бывает.
Она отступила на шаг, а женщина протянула Амелии салфетки, чтобы стереть пятно.
— Разговор закончен, — буркнул я Шарлотте. — И точка.
Жена покачала ребенка на руках.
— Конечно, Шон, — легко согласилась она. — Как скажешь.
К шести вечера Шарлотта подхватила ту же заразу, что и ребенок; ее выворачивало наизнанку. Она заперлась в ванной комнате, опустошая желудок. Я собирался идти в ночную смену, но теперь стало ясно как день, что этому не бывать.
— Амелии нужно помочь с домашним заданием по естествознанию, — выдохнула Шарлотта, вытирая лицо холодным полотенцем. — И девочкам нужно пообедать…
— Я об этом позабочусь, — сказал я. — Что еще тебе нужно?
— Умереть? — простонала Шарлотта и отпихнула меня с дороги, чтобы снова обняться с унитазом.
Я попятился из ванной, закрывая за собой дверь. Ты сидела на диване в гостиной и ела банан.
— Ты испортишь аппетит, — сказал я.
— Я не ем банан, папочка. А чиню его.
— Чинишь, — повторил я.
На столе перед тобой лежал нож, которого здесь быть не должно: я сделал мысленную пометку поругать за это Амелию. По центру банана шел разрез.
Ты открыла ремонтный чемоданчик, который мы привезли из номера отеля во Флориде, достала иглу с ниткой и стала зашивать банановую кожуру.
— Уиллоу, что ты делаешь?
Ты заморгала, глядя на меня:
— Операцию.
Ты сделала несколько швов под моим надзором — я хотел убедиться, что ты не поранишься, потом пожал плечами. Разве мог я встать на пути науки.
Амелия сидела за кухонной столешницей с маркерами, клеем и куском ватмана.
— Не хочешь сказать, откуда у Уиллоу нож для фруктов?
— Она попросила.
— А если бы она попросила бензопилу, ты бы принесла ее из гаража?
— Для банана это перебор, не находишь? — Амелия вздохнула, глядя на свой проект. — Какая чушь! Я должна сделать настольную игру о системе пищеварения. Все будут смеяться надо мной, потому что известно, в какую дыру все утекает!
— Забавно, что тебе придется говорить об этом.
— УЖАСНО, пап!
Я вынул посуду из-под столешницы, поставил на плиту сковороду:
— Как насчет блинов на обед?
Выбора особого не было: я знал лишь, как готовить блины, а еще сэндвичи с арахисовым маслом и вареньем.
— Мама пекла блинчики на завтрак, — пожаловалась Амелия.
— Вы знаете, что рассасывающиеся нити делают из кишок животных? — вклинилась в разговор ты.
— Нет, и лучше бы не знал…
Амелия намазала клей на постер.
— Маме лучше?
— Нет, малыш.
— Но она обещала нарисовать пищевод.
— Я могу помочь, — сказал я.
— Ты не умеешь рисовать, пап. Когда мы играем в картинки-ассоциации, ты всегда рисуешь дом, хотя это никак не связано с ответом.
— Разве тяжело нарисовать пищевод? Это ведь труба, верно? — Я порылся в поисках коробки «Бисквик».
Раздался грохот, нож закатился под диван. Ты неловко повернулась.
— Стой, Уиллс, я подниму! — крикнул я.
— Мне он больше не нужен, — сказала ты, все еще извиваясь.
Амелия вздохнула:
— Уиллоу, перестань вести себя как ребенок, иначе надуешь в штаны.
Я перевел взгляд с твоей сестры на тебя:
— Тебе нужно в туалет?
— Она делает такое лицо, когда терпит…
— Амелия, хватит! — Я прошел в гостиную и сел на корточки рядом с тобой. — Милая, тебе не нужно смущаться.
Ты поджала губы:
— Я хочу, чтобы меня отвела мама.
— Мамы тут нет, — фыркнула Амелия.
Я подхватил тебя с дивана, чтобы отнести в ванную комнату на первом этаже. Просунул в проем твои нелепо расставленные из-за гипса ноги, когда ты сказала:
— Ты забыл мусорные пакеты.
Шарлотта рассказывала, как подкладывала их под гипс перед походом в туалет. За все время твоего пребывания в «ортопедических штанах» эта обязанность обходила меня стороной. Ты очень смущалась, что мне придется снимать твои штаны. Я завернул за угол к шкафчику, где Шарлотта хранила коробку мусорных пакетов для кухни.