А значит, к ней можно было доехать на машине из моего дома в Бэнктоне.
«Позвольте мне стать вашим мостом в прошлое».
Прежде чем пойти на попятную, я нажала на адрес электронной почты и отправила сообщение, объясняя свои поиски биологической матери. Через тридцать секунд я получила ответ:
Марин, я думаю, что смогу вам помочь. Вы свободны завтра днем?
Я не стала спрашивать, почему эта женщина сидит онлайн в три часа ночи. И не стала удивляться, отчего успешная гадалка так легко нашла свободное время для встречи. Вместо этого я согласилась на взнос в шестьдесят долларов и распечатала указания, как проехать к ней.
Через пять часов после выезда из дому утром я подъехала к Мешинде Дауз. Она жила в крохотном домике с лиловой штукатуркой и алой отделкой. Женщине перевалило за шестьдесят, но волосы, доходившие ей до пояса, она красила в угольно-черный цвет.
— Должно быть, вы Марин.
Ух ты, она уже все угадывала!
Женщина провела меня в комнату, отделенную от коридора занавеской из шелковых шарфов. Внутри напротив друг друга стояли два дивана, а между ними квадратный белый пуф, на котором лежали перо, веер и колода карт. На полках стояли куклы «Бини бейбис», каждая запечатана в крошечный целлофановый пакетик с ярлычком в виде сердца. Казалось, они задыхаются внутри.
Мешинда села, и я последовала ее примеру.
— Сперва деньги, — сказала она.
— Э-э-э… — Я порылась в сумке и достала три купюры по двадцать долларов, которые она свернула и бросила в карман.
— Почему бы вам сперва не рассказать, зачем вы здесь?
Я заморгала:
— Разве вы этого не знаете?
— Дар ясновидения не всегда так работает, милая. Вы немного нервничаете?
— Наверное.
— Не стоит. Вы под защитой. Вокруг вас духи. — Она зажмурилась. — Ваш… дед? Он хочет передать вам, что теперь ему дышится легче.
Я открыла рот от удивления. Мой дед умер, когда мне было тринадцать, от тяжелой формы рака легких. Я слишком сильно боялась навещать его в больнице и видеть, как он угасает.
— Он знал что-то важное про вашу биологическую мать, — сказала Мешинда.
Что ж, удобно, раз уж дедушка не мог подтвердить или опровергнуть это.
— Она худая, с темными волосами, — проговорила ясновидящая. — Она была очень молода, когда это случилось. Я слышу акцент…
— Южный? — спросила я.
— Нет, не южный… Не могу определить. — Мешинда посмотрела на меня. — Еще я слышу имена. Странные. Аллагаш… и Уиткомб… нет, скорее Уиттер.
— «Аллагаш Уиттер» — это юридическая фирма в Нашуа.
— Думаю, у них есть информация. Возможно, их юрист занимался удочерением. Я бы с ними связалась. И Мейси. Кто-то по имени Мейси тоже владеет информацией.
Мейси — так звали служащую из округа Хиллсборо, которая отправила мне сертификат об удочерении.
— Уверена в этом, — сказала я. — У нее целая папка.
— Я говорю про другую Мейси. Тетю или кузину… Она удочерила ребенка из Африки.
— У меня нет тети или кузины по имени Мейси.
— Есть, — настойчиво проговорила Мешинда. — Но вы еще с ней не встречались. — Она сморщилась, будто съела лимон. — Вашего биологического отца зовут Оуэн. Он имеет отношение к закону.
Я заинтригованно подалась вперед. Может, поэтому меня влекло к этой профессии?
— У него с вашей биологической матерью было еще трое детей.
Было это правдой или нет, но сердце у меня защемило. Как случилось, что эти трое остались, а меня отдали? Мне рассказывали одну и ту же историю — биологические родители любили меня, но не могли обо мне позаботиться, но это никогда не казалось мне правильным. Если они так сильно любили меня, почему я оказалась брошенной?
Мешинда коснулась головы:
— Вот и все. Больше ничего не приходит. — Она похлопала меня по колену. — Тот юрист. С него стоит начать.
По дороге домой я заехала в «Макдоналдс» что-нибудь перекусить. Села возле игрового комплекса, напоминающего лабиринт для хомяков, где находилось множество маленьких детей и тех, кто присматривал за ними. Я набрала 411, и меня соединили с «Аллагаш Уиттер». Сказав, что я работаю на Роберта Рамиреса, я смогла миновать помощников юриста и поговорить с необходимым мне специалистом.
— Марин, — сказала мне женщина, — что я могу для вас сделать?
Сидя на узкой скамейке, я вся подобралась, будто так могла сделать наш разговор более личным.
— Это немного странная просьба. Я пытаюсь найти информацию о клиенте вашей фирмы, который работал у вас в начале семидесятых. Это была молодая девушка шестнадцати-семнадцати лет.
— Это не так уж сложно. У нас немного подобных случаев. Какая у нее фамилия?
Я замешкалась:
— Я не знаю фамилии.
На линии повисла тишина.
— Это дело о приемной семье?
— Да. Обо мне.
Голос женщины стал ледяным.
— Лучше вам связаться с судом, — сказала она и повесила трубку.
Я стиснула в ладонях телефон и уставилась на мальчика, который с визгом съезжал с изогнутой фиолетовой горки. Он имел азиатскую внешность, его мать нет. Был ли он усыновлен? Будет ли он однажды сидеть здесь, как я, зайдя в тупик?
Набрала номер 411 снова, через несколько секунд меня соединили с Мейси Донован, служащей по поиску приемных детей в округе Хиллсборо.
— Возможно, вы меня не помните. Несколько месяцев назад вы прислали мой сертификат об удочерении…
— Имя?
— Как раз это я и ищу…
— Ваше имя, — сказала Мейси.
— Марин Гейтс, — сглотнув ком в горле, сказала я. — Это, конечно, безумие, но сегодня я говорила с ясновидящей. В смысле, я не из тех сумасшедших, что ходят к гадалкам… но я не против, если кто-то иногда это делает, ничего страшного… в любом случае я ездила к той женщине, и она сказала, что кто-то по имени Мейси владеет информацией о моей биологической матери. — Я натянуто усмехнулась. — Она не сказала подробностей, но вот в этом точно угадала, да?
— Мисс Гейтс, — ровным голосом сказала Мейси, — чем я могу вам помочь?
Я уставилась себе под ноги.
— Я не знаю, куда двинуться дальше, — призналась я. — Не знаю, что делать.
— За пятьдесят долларов я могу предоставить вам информацию, не допускающую установления личности, в письме.
— Что это значит?
— Все, что есть в вашем досье, где не упоминаются имена, адреса, телефонные номера, дата рождения…
— Все неважное, — сказала я. — Думаете, я могу там что-то узнать?
— Ваше удочерение прошло не через агентство, а через частное лицо, — объяснила Мейси, — поэтому вряд ли там будет много информации. Возможно, вы узнаете, что вы белая.
Я подумала о сертификате об удочерении, который она мне прислала.
— Я уверена в этом, как и в том, что я женщина.
— За пятьдесят долларов буду рада подтвердить это.
— Да, — услышала я свой голос, — давайте.
Записав на ладони адрес, куда нужно отправить чек, я повесила трубку и стала смотреть, как прыгают кругом дети, напоминая молекулы в нагретом растворе. Мне было сложно представить себя матерью. И невозможно, что я бы смогла отдать ребенка.
— Мамочка! — крикнула на верху лестницы маленькая девочка. — Ты смотришь?
Вчера ночью среди других сообщений в чате я впервые увидела обозначения «п-мама» и «б-мама». Это не являлось какой-то градацией, как я сперва подумала, просто сокращение для приемной матери и биологической. Как выяснилось, из-за терминологии развернулись огромные споры. Некоторые биологические матери чувствовали себя свиноматками, а не матерями из-за таких обозначений и хотели бы называться первыми матерями или естественными матерями. Но, следуя этой логике, моя мама должна была зваться второй и неестественной. Разве сам акт рождения делал тебя матерью? Терял ли ты этот ярлык, когда отдавал ребенка? Если людей судили по их поступкам, то на одной чаше весов была женщина, которая решила бросить меня, а на другой — женщина, которая сидела со мной ночами, когда я болела в детстве, которая плакала вместе со мной из-за парней, которая остервенело хлопала на моем выпускном из юридической школы. Какие именно поступки делали тебя матерью?
«И те и другие», — поняла я. Быть родителем значит не только выносить ребенка, но и стать свидетелем его жизни.
Вдруг я подумала о Шарлотте О’Киф.
Пайпер
Пациентка находилась на тридцать пятой неделе беременности и только переехала в Бэнктон с мужем. Я не видела ее на стандартных приемах для беременных, но ее вписали в мой график во время обеденного перерыва, потому что она жаловалась на температуру и другие тревожные признаки инфекции. Со слов врача, который вел ее беременность с самого начала, у женщины не было проблем со здоровьем.
Я открыла дверь с улыбкой на лице, надеясь успокоить взволнованную будущую мать.
— Я доктор Риис, — представилась я, пожав ей руку, и села. — Кажется, вы неважно себя чувствуете.
— Я думала, это грипп, но он не проходит…
— При беременности лучше сразу выяснить такие вещи. До этого беременность протекала нормально?
— Очень легко.
— И как давно у вас симптомы?
— Где-то с неделю.
— Дам вам время переодеться в рубаху, и мы посмотрим, в чем дело.
Я вышла и перечитала ее медицинскую карту, ожидая, когда она переоденется.
Мне нравилась моя работа. По большей части акушеры могут присутствовать при самых счастливых моментах в жизни женщины. Конечно, были случаи не такие радостные: мне приходилось говорить беременной женщине, что у нее замерший плод, я делала операции, где вросшая плацента приводила к ДВС-синдрому и пациентка не приходила в себя. Но я старалась не думать об этом, сосредоточиваясь на моменте, когда младенец, скользкий и извивающийся, как рыбешка, делал свой первый вдох в этом мире.
Я постучалась:
— Вы готовы?
Она сидела на гинекологическом кресле; живот упирался в колени, словно подношение.
— Отлично! — произнесла я, вставляя в уши стетоскоп. — Сначала послушаем вашу грудь. — Я подышала на металлический диск — я всегда осторожно относилась к холодным металлическим предметам, которые прислоняешь к человеку, — и аккуратно приложила его к спине женщины. Ее легкие были идеально чистыми, никаких хрипов. — Все хорошо. Теперь давайте перейдем к сердцу.