Я спустилась ниже, только чтобы увидеть большой шрам от срединной стернотомии — вертикальную линию, которая рассекала грудь.
— А это от чего?
— Это мой новый аппарат искусственного сердца.
Я изогнула брови:
— Мне казалось, вы сообщили медсестре, что у вас нет проблем со здоровьем.
— Их нет, — просияла пациентка. — Мое новое сердце работает отлично.
Шарлотта не наблюдалась у меня до тех пор, пока не стала планировать беременность. До этого мы были лишь мамочками, которые смеялись над тренерами по фигурному катанию наших дочерей. Мы занимали друг другу места на родительских собраниях, иногда ужинали с супругами в хорошем ресторане. Однажды, когда девочки играли наверху, в комнате Эммы, Шарлотта сказала, что они с Шоном уже год пытаются завести ребенка, но безуспешно.
— Я все перепробовала, — призналась она. — Вычисляла дни овуляции, садилась на особые диеты, покупала сапоги на плоской подошве, сама понимаешь.
— Ты ходила к врачу?
— Собралась записаться к тебе.
Я не брала пациентов, которых знала лично. Что бы кто ни говорил, но невозможно быть объективным врачом, если на операционном столе лежит дорогой тебе человек. Можно возразить, что для акушера ставки всегда высоки и нельзя давать стопроцентных гарантий, заходя в родильную палату, но ставки возрастали чуть сильнее, если ты знал пациента. Стоило допустить ошибку, и ты подводил не только своего пациента. Ты подводил подругу.
— Шарлотта, не думаю, что это хорошая мысль. Не стоит пересекать эту черту.
— Ты о том, что твоя рука сейчас на моей шейке матки и как же ты посмотришь мне в глаза, когда мы пойдем по магазинам?
Я заулыбалась:
— Не об этом. Видел одну матку — видел все. Просто врач должен держаться на расстоянии и не иметь эмоциональной привязанности к пациенту.
— Но именно поэтому ты идеальная кандидатура для нас, — возразила Шарлотта. — Другой врач попытался бы помочь нам, но ему было бы наплевать. Мне нужен человек, который не станет проявлять безразличие, свойственное вашей профессии. Кто желает, чтобы у нас был ребенок, не меньше нас самих.
Если так рассудить, как я могла ей отказать? Я звонила Шарлотте каждое утро, чтобы мы могли прочитать письма редактору в местной газете. Именно к ней я в первую очередь мчалась, когда злилась на Роба и хотела остыть. Я знала, каким шампунем она пользуется, на какой стороне у ее машины топливный бак, какой кофе она пила. Шарлотта просто была моей лучшей подругой.
— Хорошо.
Ее лицо озарила улыбка.
— Начнем?
Я рассмеялась:
— Нет, Шарлотта, я не стану проводить гинекологический осмотр на полу своей гостиной, пока наши дочери играют наверху.
Вместо этого я позвала ее к себе в кабинет на следующий день. Как выяснилось, не было никаких медицинских показателей, по которым они с Шоном не смогли бы завести детей. Мы разговаривали о том, как яйцеклетки качественно ухудшаются у женщин за тридцать, а значит, на зачатие потребуется больше времени, но оно все равно возможно. Я назначила ей фолиевую кислоту и посоветовала следить за температурой тела. Сказала Шону (в его самом любимом разговоре со мной), что им чаще надо заниматься сексом. Шесть месяцев я вела менструальный календарь Шарлотты в собственном ежедневнике, на двадцать восьмой день звонила и спрашивала, начались ли у нее месячные, и шесть месяцев она отвечала утвердительно.
— Может, нам стоит обсудить лекарства от бесплодия, — предложила я, а в следующем месяце, до встречи со специалистом, Шарлотта забеременела старым проверенным методом.
Учитывая, как долго они этого ждали, сама беременность проходила гладко. Анализы крови и мочи Шарлотты всегда показывали норму, давление не поднималось. Ее тошнило круглыми сутками, и она звонила мне в полночь, опустошив содержимое желудка, чтобы спросить, какого черта это называется утренней тошнотой.
На одиннадцатой неделе беременности мы впервые услышали сердцебиение. На пятнадцатой я сделала четверной тест крови, чтобы проверить плод на мозговые отклонения и синдром Дауна. Через два дня, когда пришли ее результаты, я отправилась к ней домой во время своего перерыва на ланч.
— Что случилось? — спросила она, когда увидела меня у порога.
— Результаты твоих анализов. Нам надо поговорить.
Я объяснила, что четверной тест не застрахован от ошибок, что тест сделан так, чтобы оставалась пятипроцентная погрешность из-за техники. Это означало, что пять процентов всех женщин, которые прошли тест, услышали, что подвержены более высокому риску иметь ребенка с синдромом Дауна.
— Из-за возраста риск родить ребенка с синдромом Дауна один к двумстам семидесяти, — сказала я. — Но анализ крови показал, что твоя степень риска выше среднего… один к ста пятидесяти. — (Шарлотта скрестила руки на груди.) — У тебя несколько вариантов. Ты записана на УЗИ через три недели. Мы можем посмотреть во время этого исследования, есть ли что-то тревожное. Если что-то найдем, то отправим тебя на повторное УЗИ. Если нет, то уменьшим вероятность до двухсот пятидесяти, что практически является средним показателем, и предположим, что анализ был ошибочным. Но помни, что УЗИ не дает стопроцентного спокойствия. Если тебе нужен точный ответ, то придется пройти амниоцентез.
— Мне казалось, это может привести к выкидышу, — сказала Шарлотта.
— Может. Но риск один к двумстам семидесяти — сейчас даже меньше, чем вероятность, что у ребенка синдром Дауна.
Шарлотта потерла лицо ладонью:
— И этот амниоцентез. Если обнаружится, что у ребенка… — Она промолчала. — Тогда что?
Я знала, что Шарлотта католичка. Также, будучи врачом, я знала, что моя обязанность — предоставить точную информацию. Что они будут с ней делать, зависит от личных верований родителей; решать в любом случае им.
— Тогда ты решишь, прерывать беременность или нет, — спокойно сказала я.
Она посмотрела на меня:
— Пайпер, я столько всего сделала, чтобы забеременеть. Я не сдамся так просто.
— Тебе нужно обсудить это с Шоном.
— Давай сделаем УЗИ, — решила Шарлотта. — Начнем с этого.
Я очень отчетливо помню, как впервые мы увидели тебя на экране. Шарлотта лежала на кушетке, Шон держал ее за руку. Джанин, специалист УЗИ, которая работала в моей клинике, делала измерения, до того как в палату вошла я, чтобы самой проверить результаты. Мы искали признаки гидроцефалии, открытый предсердо-желудочковый канал, дефект стенки брюшной полости, толщину воротниковой зоны, короткую или отсутствующую носовую кость, гидронефроз, эхогенный кишечник, укороченные плечевые кости или бедра — все маркеры, которые использовали на УЗИ для диагностирования синдрома Дауна. Я проверила, что мы делаем исследование на аппарате, который привезли совсем недавно, совершенно новом, — последние технологии на тот момент.
Джанин зашла в мой кабинет, как только закончила УЗИ:
— Я не вижу обычных признаков синдрома Дауна. Единственное отклонение от нормы — это бедра, они в шестом процентиле.
У нас уже встречались такие показатели — малейшая доля миллиметра для плода могла показаться намного короче нормы, а на следующем УЗИ быть в полном порядке.
— Возможно, дело в генетике. Шарлотта миниатюрная.
Джанин кивнула:
— Хорошо, отмечу, что за этим нужно присмотреть. — Она замешкалась. — Хотя было кое-что странное.
Я тут же подняла голову от бумаг, которые заполняла:
— Что?
— Проверьте снимки мозга, когда будете там.
Мое сердце ушло в пятки.
— Мозга?
— Анатомически все в порядке. Но он невероятно… отчетливый. — Она покачала головой. — Я еще ничего подобного не видела.
Значит, аппарат УЗИ был исключительно хорош в своем деле: я понимала, почему Джанин так радовалась, но у меня не было времени восхвалять новое оборудование.
— Сообщу им хорошие новости, — сказала я и направилась в палату.
Шарлотта все поняла, как только увидела мое лицо.
— Слава богу! — сказала она, и Шон наклонился поцеловать ее. Она потянулась к моей руке. — Ты уверена?
— Нет. УЗИ не является точным инструментом. Но могу сказать, что вероятность родить здорового ребенка только что сильно увеличилась. — Я посмотрела на экран, где на застывшем снимке ты сосала большой пальчик. — Твой ребенок, — сказала я, — выглядит идеально.
В моей клинике не одобряли дополнительные УЗИ — обывательским языком — УЗИ, которые не были медицински оправданны. На двадцать седьмой неделе Шарлотта зашла за мной, чтобы пойти в кино, а я все еще принимала роды в больнице. Через час я нашла ее в своем кабинете: она сидела, задрав ноги на стол, и читала свежий выпуск журнала по медицине.
— Удивительные вещи пишут. «Современный контроль гестационных трофобластических новообразований». Напомни мне взять один номер в следующий раз, когда я не смогу уснуть.
— Прости. Не думала, что так задержусь. Сначала открытие на семь сантиметров, а потом остановилось намертво.
— Ничего страшного. Я не очень-то хотела смотреть фильм. Ребенок весь день танцует на моем мочевом пузыре.
— Будущая балерина?
— Или кикер, если верить Шону.
Она взглянула на меня, пытаясь по лицу прочесть намеки о поле ребенка.
Шон и Шарлотта решили не узнавать об этом заранее. Когда родители просили нас об этом, то мы делали запись в карте. Чего мне только стоило не подглядеть результаты УЗИ, иначе я бы случайно разболтала секрет.
Было семь часов. Секретарь на ресепшене уже ушла домой, пациенты разошлись. Шарлотте разрешили остаться и подождать меня только потому, что знали о нашей дружбе.
— Мы не станем говорить ему, что знаем.
— Что знаем?
— Пол ребенка. То, что мы пропустили кино, не значит, что мы не можем посмотреть еще одно…
Глаза Шарлотты округлились.
— Ты про УЗИ?
— А почему нет? — пожала я плечами.
— Это безопасно?
— Абсолютно, — улыбнулась я. — Давай, Шарлотта. Что тебе терять?
Через пять минут мы уже были в кабинете УЗИ Джанин. Шарлотта задрала рубашку, подминая ее под бюстгальтер, приспустила штаны, освобождая живот. Я намазала его гелем, и она взвизгнула.