— Прости, — сказала я. — Будет холодно.
Потом я взяла датчик и провела по ее коже.
На экране появились твои очертания. Ты напоминала русалку, выглянувшую из-под поверхности воды: черное пятно медленно сформировалось в знакомый нам образ. Вот была голова, позвоночник, твоя крошечная рука.
Я передвинула датчик к паховой зоне. Вместо скрещенных костей эмбриона, сжавшегося в утробе, твои стопы касались друг друга; ноги практически образовывали круг. Я увидела первый перелом в бедренной кости. Вместо прямой линии она была под углом, сильно изогнута. На большеберцовой кости я увидела черную линию, новую трещину.
— И?.. — радостно сказала Шарлотта, изгибая шею, чтобы посмотреть на экран. — Когда я увижу семейные драгоценности?
Я сглотнула ком в горле, передвигая датчик выше, чтобы увидеть твою грудную клетку и рахитические «четки». В ребрах было пять заживающих трещин.
Комната пошла кругом. Все еще держа в руках датчик, я подалась вперед, опустив голову на колени.
— Пайпер? — сказала Шарлотта, приподнявшись на локтях.
Я узнала про несовершенный остеогенез в медицинском училище, но никогда не видела вживую. Я лишь помнила снимки эмбрионов с внутриутробными трещинами, как у тебя. Младенцы погибли при рождении или вскоре после него.
— Пайпер? — повторила Шарлотта. — Ты в порядке?
Заставив себя выпрямиться, я сделала глубокий вдох.
— Да, — сказала я надломленным голосом. — Но, Шарлотта… твоя дочь не в порядке.
Шон
Впервые я услышал слова «несовершенный остеогенез», когда Пайпер привезла Шарлотту домой в истерике после внепланового УЗИ. Жена рыдала в моих объятиях, а я пытался осознать слова, которые, словно ракеты, устремляла в меня Пайпер: нехватка коллагена, агулированные и затвердевшие кости, рахитические «четки». Она уже позвонила коллеге, доктору Дель Соль, которая была специалистом по пренатальным рискам. Нас записали на очередное УЗИ в половину восьмого утра.
Я только пришел домой с работы — кошмарное дежурство у строительной бригады, потому что весь день до самого вечера шел дождь. Мои волосы были мокрыми, рубашка липла к спине. Амелия смотрела телевизор в нашей спальне наверху, а я поедал мороженое прямо из ведерка, зачерпывая ложкой, когда домой пришли Пайпер и Шарлотта.
— Черт подери! Вы застукали меня с поличным.
Затем я понял, что Шарлотта плачет.
Меня всегда удивляло, как самый обычный день может в мгновение ока обернуться катастрофой. Мать, передающая ребенку игрушку на заднее сиденье, могла в следующую секунду оказаться в крупной автомобильной аварии. Парень из студенческого братства потягивал пиво на крыльце, когда мы подъехали арестовать его за изнасилование. Или жена открывает дверь полицейскому и узнает о смерти мужа. По долгу службы я часто становился проводником в ситуациях, когда знакомый мир рушился, но еще никогда не оказывался в них сам.
В моем горле словно набухла вата.
— Насколько все плохо?
Пайпер отвернулась:
— Я не знаю.
— Этот остеопато…
— Несовершенный остеогенез.
— Как его вылечить?
Шарлотта отстранилась от меня, лицо ее опухло, глаза покраснели.
— Никак, — сказала она.
Той ночью, после того как ушла Пайпер и Шарлотта наконец провалилась в беспокойный сон, я залез в Интернет и прогуглил НО. Было четыре типа плюс еще три, которые обнаружили совсем недавно, но только в двух случаях в утробе были видны трещины. Младенцы второго типа умирали до рождения или вскоре после. Третий тип выживал, но младенцы могли пострадать от переломов ребер, которые ставили под угрозу жизнь ребенка из-за проблем с дыханием. Костные аномалии дальше только ухудшались. Дети могли никогда не встать на ноги.
На экране появились и другие слова:
Вормиевы кости. Позвоночник трески. Костномозговые стержни.
Невысокий рост — некоторые люди не вырастали выше трех футов.
Сколиоз. Потеря слуха.
Респираторная недостаточность является самой частой причиной смерти, на втором месте — травмы при происшествиях.
Поскольку НО является генетическим заболеванием, лечения не существует.
А еще:
В случае диагностирования в утробе большинство беременностей прерывается.
Ниже была фотография мертвого младенца со вторым типом НО. Я не мог оторвать взгляда от крючковатых ног, изогнутого тельца. Таким будет наш ребенок? Разве не лучше тогда родиться мертвым?
При этой мысли я зажмурился и стал молиться Господу, чтобы Он не послушал меня. Я бы любил тебя, даже родись ты с семью головами и хвостом. Любил бы тебя, если бы ты никогда не сделала вдоха и не открыла глаз, чтобы посмотреть на меня. Я уже любил тебя, и это не могло прекратиться только из-за проблем с твоими костями.
Я наспех очистил историю поисковика, чтобы Шарлотта не увидела фотографию, когда будет заходить в Интернет, потом тихо поднялся наверх. В темноте разделся и лег в постель рядом с твоей матерью. Когда я обнял ее, она придвинулась ко мне. Я опустил ладонь ей на живот, как раз когда ты толкнулась, будто просила меня не волноваться, не верить ни слову из того, что я прочел.
На следующий день, после очередного УЗИ и рентгена, доктор Джианна Дель Соль встретила нас в своем кабинете, чтобы посвятить в результаты обследования.
— Ультразвуковое обследование показало деминерализованный череп, — объяснила она. — В длине костей три отклонения, они ангулированы и уплотнены, так что видны заживающие переломы и новые. Рентген показал нам более полную картину перелома ребер. Все это указывает на то, что у вашего ребенка несовершенный остеогенез.
Шарлотта взяла меня под руку.
— Опираясь на то, что мы видим многочисленные переломы, можно говорить о втором или третьем типе.
— Один из них хуже другого? — спросила Шарлотта.
Я опустил взгляд, зная ответ.
— Дети второго типа обычно не выживают после родов. Третий имеет значительные отклонения и иногда раннюю смертность.
Шарлотта снова разрыдалась; доктор Дель Соль передала ей коробку салфеток.
— Сейчас сложно сказать, принадлежит ребенок ко второму или третьему типу. Второй тип иногда можно диагностировать на УЗИ на шестнадцатой неделе, третий тип на восемнадцатой. Но все случаи разные, а ваше раннее УЗИ не выявило переломов. В связи с этим мы не можем дать вам совершенно точных прогнозов. Лучший сценарий будет крайне тяжелым, а худший — летальным.
Я взглянул на нее:
— Даже если вы считаете, что это второй тип и что ребенок не имеет шансов на выживание, все может измениться?
— Такое бывало, — ответила доктор Дель Соль. — Я читала про случай, когда родителям сделали прогноз с летальным исходом, но они решили продолжить беременность и в итоге у них родился ребенок с третьим типом. Но дети третьего типа все равно имеют сильные отклонения. За всю свою жизнь они переживут сотни переломов. Возможно, они не смогут ходить. Могут быть респираторные проблемы, проблемы со связками, ломота в костях, слабость в мышцах, деформация черепа и позвоночника. — Она замешкалась. — Есть заведения, где вам могут помочь, если вы хотите рассмотреть прерывание.
Шарлотта была на двадцать седьмой неделе беременности. Какая клиника станет делать аборт на двадцать седьмой неделе?
— Нас не интересует прерывание, — сказал я и посмотрел на Шарлотту, ища подтверждения, но она пристально смотрела на врача.
— Рождался ли здесь когда-нибудь ребенок со вторым или третьим типом? — спросила она.
Доктор Дель Соль кивнула:
— Девять лет назад. Я еще здесь не работала.
— Сколько было переломов у того ребенка, когда он родился?
— Десять.
Впервые за сутки Шарлотта улыбнулась:
— У моего ребенка всего семь. Значит, это уже лучше?
Доктор Дель Соль замешкалась.
— Тот ребенок, — сказала она, — не выжил.
Как-то утром, когда машина Шарлотты была в сервисе, я отвез тебя на физиотерапию. Очень приятная девушка с щербинкой между зубами, которую звали Молли или Мэри (я все время забывал), заставляла тебя балансировать на большом красном шаре, что тебе нравилось, а еще делать приседания, что тебе совсем не нравилось. Каждый раз, когда ты перекатывалась на сторону заживающей лопатки, то поджимала губы, а из уголков глаз текли слезы. Думаю, ты даже не знала, что плачешь, но, посмотрев на это десять минут, я не выдержал. Тогда я сказал Молли / Мэри, что у нас еще одна запись (наглая ложь), а потом усадил тебя в инвалидное кресло.
Ты ненавидела кресло, и я тебя не винил. Хорошее педиатрическое кресло лучше подходило, когда оно было хорошо настроено, потому что обеспечивало комфорт, безопасность и подвижность. Но такое стоило свыше двух тысяч восьмисот долларов, а страховка выплачивалась на него раз в пять лет. Кресло, в котором ты передвигалась сейчас, настроили под тебя, когда тебе было два, а с тех пор ты сильно выросла. Я даже представить себе не мог, как ты будешь ездить на нем в семь лет.
На спинке я нарисовал розовое сердце и слова «ОБРАЩАТЬСЯ ОСТОРОЖНО». Я подвез тебя к машине и пересадил в автомобильное кресло, потом сложил инвалидное и поместил в багажник фургона. Когда я устроился за рулем и взглянул на тебя в зеркало заднего вида, ты баюкала свою больную руку.
— Папочка, — сказала ты, — я не хочу сюда возвращаться.
— Знаю, милая.
И тут я понял, что должен сделать. Проехал мимо нашего поворота на шоссе к отелю «Комфорт инн» в Довере, заплатил шестьдесят девять долларов за номер, которым не собирался воспользоваться, и повез тебя на инвалидном кресле к крытому бассейну.
Утром во вторник тут было пустынно. В помещении стоял запах хлорки, тут и там в различных позициях стояли шесть шезлонгов. От дневного света по воде разбегались сверкающие блики. На скамье лежала стопка бело-зеленых полотенец, а на стене значилась надпись: «ПЛАВАЙТЕ НА СВОЙ СТРАХ И РИСК».
— Уиллс, — сказал я, — мы с тобой идем плавать.
Ты удивленно посмотрела на меня: