авшей центральной фигурой этого иска, и я поняла нечто удивительное: ты мне понравилась. Очень понравилась. Искренняя, забавная, умная, и, хотя твои кости постоянно ломались, ты нравилась тем, что отвергала свою болезнь как нечто несущественное. Равным образом мне не нравилось, что твоя мать подчеркивала это.
— Очередь Амелии. А значит, вам бросать кубик, — сказала ты.
Я опустила взгляд на игровое поле:
— Знаешь что? Я терпеть не могу «Монополию».
Это было правдой. Я вспомнила, как в детстве мой кузен присваивал деньги, будучи банкиром, а игра длилась четыре ночи кряду.
— Хотите сыграть во что-то другое?
Повернувшись к камину и горе игрушек, я увидела кукольный домик. Он представлял собой ваш дом в миниатюре, с черными ставнями и ярко-красной дверью, здесь даже были цветочные клумбы и длинные вязаные язычки ковровых дорожек.
— Ничего себе, — сказала я, аккуратно потрогав гравий. — Потрясающе!
— Папа сделал.
Я подняла дом на платформе и поставила поверх поля «Монополии».
— Раньше у меня был кукольный домик.
Он был моей любимой игрушкой. Я вспомнила красные бархатные стульчики в миниатюрной гостиной, старинное фортепиано, которое играло музыку, когда я поворачивала заводной механизм. Ванна с разлапистыми ножками и полосатые, как леденцы, обои. Он выглядел скорее викторианским, чем современным, где я выросла. И все же когда я расставляла кровати, диваны и кухонную мебель, то делала вид, что это альтернативная вселенная, дом, в котором я могла бы жить, если бы меня не отдали.
— Посмотрите сюда, — сказала ты и показала мне крохотный фарфоровый унитаз, крышка которого приподнималась. Интересно, а мужчины в кукольном доме тоже забывали опустить стульчак?
В холодильнике были крохотные деревянные стейки и бутылки с молоком, крошечная коробка яиц, которые выстроились в ряд, словно жемчужины. Я приподняла край плетеной корзины и нашла две спицы для вязания и клубок.
— Вот где живут сестры, — сказала ты и положила матрасы на двухэтажную медную кроватку в одной из спален наверху. — А вот здесь спит их мама. — Рядом, на большую кровать, ты положила две подушки и пестрое одеяло размером с мою ладонь. Потом достала еще одно одеяло и устроила кровать на розовом атласном диване в гостиной. — А это для папочки.
«Бог ты мой, — подумала я. — Как же они тебя травмировали!»
Вдруг входная дверь открылась и внутрь зашла Шарлотта. Холод притаился в складках ее пальто. Она несла покупки в перерабатываемых зеленых пакетах.
— Ах, так, значит, это ваша машина, — сказала она, опуская пакеты с продуктами на пол. — Амелия! — крикнула она в сторону лестницы. — Я дома!
— Ага, — донесся безрадостный голос Амелии.
Может, они разрушали не только твою жизнь.
Шарлотта наклонилась и поцеловала тебя в лоб:
— Как дела, милая? Играешь с кукольным домом? Ты уже давно его не доставала…
— Нам нужно поговорить, — сказала я, поднимаясь на ноги.
— Хорошо.
Шарлотта наклонилась, чтобы взять пакеты с покупками. Я сделала то же самое и последовала за ней на кухню. Она стала раскладывать продукты: апельсиновый сок, молоко, брокколи. Макароны и сыр, средство для посудомоечной машины, пакеты «зиплок».
Изобилие, радость, жизнь: бренды, которые являлись рецептом выживания.
— Гай Букер добавил свидетеля защиты, — сообщила я. — Вашего мужа.
Шарлотта держала в руках банку с маринованными огурцами, которая в следующую секунду разлетелась по полу.
— Что вы сказали?
— Шон дает показания против вас, — ровным голосом проговорила я.
— Он ведь не может, да?
— Ну, он как-то попросил исключить его из участников иска…
— Что он сделал?
В воздухе повис запах уксуса, на кафеле растеклась лужица рассола.
— Шарлотта, — ошарашенно проговорила я, — он сказал, что сперва поговорил с вами.
— Он уже несколько недель со мной не разговаривает. Как он мог? Как мог поступить так со всеми нами?
Тогда на кухню зашла ты:
— Что-то разбилось?
Шарлотта опустилась на четвереньки и принялась собирать осколки.
— Уиллоу, выйди с кухни.
Я взяла рулон бумажных полотенец, когда Шарлотта вскрикнула: стекло впилось ей в палец.
Пошла кровь. Твои глаза расширились, и я поспешила отвести тебя в гостиную.
— Принеси маме бинт, — попросила я.
Когда я вернулась на кухню, Шарлотта прижимала окровавленный палец к кофте.
— Марин, — сказала она, пристально глядя на меня. — Что же мне теперь делать?
Наверное, для тебя было в новинку ехать в больницу не из-за своих травм. Вскоре стало ясно, что порез у твоей матери довольно глубокий и бинтом тут не обойдешься. Я отвезла ее в травмпункт, вы с Амелией сидели сзади, твои ноги лежали на коробках с юридическими документами. Я подождала, пока на кончик безымянного пальца Шарлотты наложили два шва, а ты сидела рядом с ней и крепко держала за здоровую руку. Я предложила заехать в аптеку, чтобы забрать прописанный врачом тайленол и кодеин, но Шарлотта сказала, что у вас дома остались горы обезболивающего после твоего прошлого перелома.
— Со мной все хорошо, — сказала она. — Правда.
Я почти поверила Шарлотте, но вспомнила, как она стискивала твою руку, когда ей накладывали швы, и то, что она собиралась сказать о тебе жюри присяжных через несколько недель.
Я вернулась в офис, хотя день уже пошел наперекосяк. Взяла из верхнего ящика стола рекомендации Мейси для составления письма своей биологической матери и в последний раз перечитала их.
Семьи не всегда оказываются такими, как нам хотелось бы. Мы все хотели то, чего не могли получить: идеального ребенка, слепо любящего мужа, мать, которая выпустила бы нас в мир. Мы жили в наших взрослых кукольных домиках, совершенно не подозревая о том, что в любой момент чья-то неведомая рука может изменить все, к чему мы привыкли.
Здравствуйте!
Я переписывала это письмо, наверное, тысячу раз в своей голове, переделывала его, чтобы оно звучало правильно. Я ждала тридцать один год, чтобы начать свои поиски, хотя меня всегда интересовало, откуда я родом. Возможно, сперва мне нужно было понять, зачем я ищу Вас. И наконец я знаю ответ. Я обязана своим биологическим родителям жизнью. Мне кажется также, Вы обязаны знать, что я жива, счастлива и в добром здравии.
Я работаю в юридической фирме в Нашуа. Я училась в колледже УНХ, а потом поступила в юридическую школу при Университете Мейна. Ежемесячно я выступаю волонтером и даю юридические консультации тем, кто не может себе этого позволить. Я не замужем, но надеюсь, что однажды это изменится. Мне нравится плавать на байдарках, читать и поглощать шоколад.
Я много лет оттягивала Ваши поиски, потому что не хотела вмешиваться и разрушать чью-то жизнь. Потом у меня возникла проблема со здоровьем, и я с ужасом поняла, что ничего не знаю о том, откуда я. Поэтому я хотела бы встретиться с Вами и сказать спасибо, что дали мне возможность стать тем, кто я сейчас, но также я уважаю Ваше решение, если Вы не готовы встретиться со мной.
Я несколько раз переписывала и перечитывала это письмо. Оно неидеальное, как и я сама. Но наконец я набралась смелости, и мне хотелось бы думать, что я унаследовала это от Вас.
Искренне Ваша,
Шон
Парни, которые ремонтировали этот отрезок шоссе 4, провели последние сорок минут, споря, кто горячее, Джессика Альба или Памела Андерсон.
— У Джессики все на сто процентов натуральное, — сказал один из парней в мотоциклетных перчатках и с прорехами в зубах. — Никаких имплантов.
— Ты откуда знаешь? — поинтересовался старшина дорожной бригады.
Рядом с полосой движения другой рабочий держал знак уменьшения скорости, который предупреждал машины о ведущихся работах.
— У Пэм грудь в три раза больше самой большой, а формы — тридцать шесть, на двадцать два, на тридцать четыре, — сказал он. — Вы знаете кого-нибудь с такими же размерами? Чертова кукла Барби!
Я прислонился к капоту внедорожника, упакованный в свою зимнюю полицейскую куртку, и сделал вид, что оглох. Дежурство на стройке я любил в своей профессии меньше всего, но приходилось терпеть. Без мигания сирены повышался риск, что какой-нибудь болван заденет рабочего. Подошел другой парень, пронзая воздух белыми облачками пара от дыхания.
— Я бы ни одну из них не выкинул из постели, — сказал он. — А еще лучше, чтобы там оказались обе.
Вот что забавно: спросите любого из этих парней, и он ответит, что я несгибаемый человек. Полицейского значка и «глока» было достаточно, чтобы повысить мой статус. Они сделали бы то, что я им скажу, и ждали, что и водители поступят так же. Но они не знали, что я худший из трусов. На работе я мог выкрикивать приказы, ловить за шкирку преступников или демонстрировать свою силу. Дома же я сбегал, прежде чем кто-то проснется. Я удалился из иска Шарлотты, даже не набравшись мужества сказать ей об этом.
По ночам я не спал, пытаясь убедить себя, что это проявление храбрости: я пытался создать островок, где ты будешь знать, что любима и желанна, но, по правде говоря, я и сам с этого кое-что получал. Вместо парня, который не мог обеспечить семью, я снова стал героем.
— Хочешь проголосовать, Шон? — спросил бригадир.
— Не буду лишать вас удовольствия, — сдержанно сказал я.
— Ясно. Ты же женат. Нельзя смотреть так далеко, даже в Google…
Проигнорировав его, я шагнул вперед и тут увидел мчащуюся машину, летящую к перекрестку, вместо того чтобы снизить скорость. Стоило мне махнуть водителю, и он бы убрал ногу с педали газа. Все так просто: обычно страха перед штрафом хватало и заставляло задуматься. Но водитель не снизил скорости, и когда машина с визгом остановилась в центре перекрестка, я понял сразу две вещи: 1) водителем была женщина, 2) машина принадлежала моей жене.
Шарлотта выпрыгнула из фургона и хлопнула дверцей.