Я ожидала, что Роб скажет что-то вроде того: «Давай скорее с этим покончим и не будем выходить за деловые рамки», но когда он накинул мне на плечи салфетку, то спросил:
— Амелия, у тебя все в порядке?
Боже, почему Роб не мог быть моим отцом? Почему я не могла жить в доме семейства Риис, а Эмма в моем, чтобы я могла ее ненавидеть, а не она меня?
— Смотря с чем сравнивать. С концом света?
Он был в маске, но я представила себе, что он улыбнулся. Роб мне всегда нравился. Он был странноватый и худощавый тип, совсем не похожий на моего отца. Когда я ночевала у Эммы, она говорила, что мой отец напоминал красавчика-кинозвезду, а я говорила, что отвратительно даже думать об этом, и тогда она шутила, что ее отцу дали бы роль в фильме «Месть ботаников». Может, это и правда, но он был не против сводить нас в кино на Аманду Байнз или Хилари Дафф, а еще разрешал играть с воском для брекетов и делать из них маленьких медвежат и пони, когда нам становилось скучно.
— Я и забыл, какая ты забавная, — сказал Роб. — Хорошо, открой пошире рот… Ты можешь почувствовать небольшое давление. — Он взял щипцы и стал ломать перемычки между скобами и моими зубами; я казалась себе биомеханическим роботом. — Больно? — (Я покачала головой.) — Эмма теперь почти ничего о тебе не рассказывает.
Я не могла говорить, потому что его руки были в моем широко распахнутом рту. Но вот что бы я сказала: «Все потому, что она стала сверхстервой и ненавидит меня до мозга костей».
— Очевидно, что ситуация неловкая, — сказал Роб. — Должен признаться, что не думал, будто твоя мать отпустит тебя ко мне как к ортодонту.
Она и не отпускала.
— Знаешь, ортодонтия напоминает физику. Если бы брекеты или ортезы находились только на кривых зубах, то это не решило бы проблему. Но, когда применяешь силу с разных сторон, все меняется. — Он посмотрел на меня сверху вниз, и я поняла, что он уже говорит не о зубах. — На каждое действие есть противодействие.
Роб принялся чистить мои зубы от композита и пломбы. Я подняла руку и положила ему на запястье, чтобы он убрал электрическую зубную щетку. Слюна казалась металлической на вкус.
— Она разрушила и мою жизнь, — сообщила я, а из-за обильного количества слюны прозвучало это так, будто я тону.
Роб отвел взгляд:
— Тебе придется носить зубную пластину, иначе может быть смещение. Давай сделаем снимок, чтобы подобрать тебе подходящую… — Он нахмурился, поднося инструмент к задней стенке моих передних зубов. — Эмаль здесь сильно сточилась.
Еще бы, я вызывала рвоту три раза в день, о чем ты, конечно, не знала. Я была, как всегда, ужасно толстой, и в свободное от рвоты время я впихивала еду в свой отвратительный рот. Я затаила дыхание, гадая, настал ли момент, когда мое тайное занятие станет явным. А может, я как раз этого и ждала.
— Ты пьешь много газировки? — (От этого предположения все мое тело расслабилось, и я быстро кивнула.) — Не стоит. Колу используют для очистки асфальта на шоссе от крови. Хочешь, чтобы это попало в твой организм?
Такое могла сказать мне ты, вычитав в одной из своих энциклопедий. Мои глаза наполнились слезами.
— Прости, — произнес Роб, поднимая руки. — Не хотел тебя обидеть.
«И я», — пронеслось в мыслях.
Закончив полировать мои зубы пастой, похожей на песок, он позволил мне прополоскать рот.
— Теперь у тебя замечательный прикус, — сказал он, поднимая зеркало. — Амелия, улыбнись.
Я провела языком по зубам, что не могла делать почти три года. Зубы казались мне огромными, будто принадлежали другому человеку. Я изобразила скорее не улыбку, а волчий оскал. Девочка из зеркала могла похвастаться ровными зубами, похожими на нить жемчуга в шкатулке с драгоценностями моей матери, но я и чувствовала себя так же, идеальной и целостной, будто по моим плечам маршировала маленькая армия. Девочка в зеркале могла быть даже симпатичной.
А значит, это не я.
— Вот что мы даем детям, которые прошли полный курс лечения, — сказал Роб, передавая мне небольшой пластиковый пакет с его именем.
— Спасибо, — буркнула я и выпрыгнула из кресла, скидывая с себя салфетку.
— Амелия… подожди. Твоя зубная пластина… — начал Роб, но к этому времени я уже выбежала в приемную и за порог клиники.
Вместо того чтобы выйти из здания, я помчалась наверх, где меня бы не нашли, хотя вряд ли они стали бы искать, я же вовсе не так важна, и закрылась в уборной. Открыла пакет с подарком. Там были жевательные конфеты, мармеладные мишки и попкорн, все, что я так долго не ела и забыла уже даже вкус. А еще футболка с надписью «СДВИГ СЛУЧАЕТСЯ, НОСИ ПЛАСТИНУ».
На унитазе было черное сиденье. Одной рукой я придержала свои волосы, указательный палец второй сунула в горло. Вот чего не заметил Роб: небольшую болячку на этом пальце, от соприкосновения с моими передними зубами.
И вот мои зубы вновь стали неидеальными, грязными, знакомыми. Я ополоснула рот водой из-под крана и посмотрела на себя в зеркало. Щеки покраснели, глаза ярко сверкали.
Я не выглядела той, чья жизнь рушилась на части. Кто вызывал рвоту, чтобы доказать, будто может сделать хоть что-то правильно. Не выглядела дочерью, которую ненавидела мать и игнорировал отец.
Если честно, я уже не знала, кто я такая на самом деле.
Пайпер
За четыре месяца я переродилась. Раньше я бумажным сантиметром определяла высоту дна матки, теперь я знала, как измерить проем окон с помощью рулетки. Раньше я использовала стетоскоп, чтобы услышать сердцебиение плода, теперь я могла с помощью детектора неоднородностей определить центр удара в гипсовой стене. Раньше я делала скрининги, теперь устанавливала защитные навесы. Я с таким же рвением обучалась ремонтному делу, как раньше медицине, и могла бы уже получить сертификат в качестве подрядчика.
Сначала я сделала ремонт в ванной комнате, потом в столовой. Убрала ковролин из спален второго этажа, чтобы положить паркетные доски. На этой неделе я собиралась приступить к покраске стен на кухне. После завершения комната снова попадала в мой список для ремонта.
Конечно, моему безумию сопутствовала методичность. Я осваивала новое дело и вряд ли могла сильно напортачить. Я думала, что если поменяю вокруг себя все до последнего кусочка, то смогу найти место, где мне снова станет комфортно.
Моим приютом стал «Обушон хардвер». Никто из моих знакомых не отправлялся за покупками в «Обушон». Если в магазине или аптеке я могла наткнуться на бывших пациентов, то в «Обушоне» я безмятежно гуляла по рядам, сохраняя полную анонимность. Я ездила туда три-четыре раза в неделю и разглядывала лазерные уровни и биты для дрели, ровные, как солдатики, ряды бруса два дюйма на четыре, раздутые пузырьки клея и их изящных соседей, медные трубы. Я садилась на пол с образцами красок и шептала названия цветов: «Малбери вайн», «Ривьера ажур», «Кул лава». Они казались фотографиями с мест для отдыха, куда я всегда хотела поехать.
«Ньюберипорт блю» был из коллекции исторических цветов Бенджамина Мура. Темно-синий цвет с серым оттенком, похожий на океан во время дождя. Вообще-то, я бывала в Ньюберипорте. Как-то летом мы с Шарлоттой сняли домик на Плам-Айленд для наших семей. Ты была еще маленькой, и поехать на отдых с вещами казалось тогда проще, как и пробираться сквозь высокую траву до пляжа. Казалось бы, идеальное место для отпуска: мягкий песок смягчил бы твое падение, Эмма и Амелия могли притвориться русалками, вплетая в волосы водоросли, которые выбрасывало на берег, а Шон и Роб могли приезжать к нам в свой выходной. Мы не предусмотрели лишь один пункт: от ледяной воды пронзало внутренности, даже если ты стоял в ней по щиколотку. Вы, девочки, плескались в приливной заводи, достаточно мелкой, чтобы солнце успело прогреть воду, но мы с Шарлоттой там бы не поместились.
Поэтому в воскресный день, когда парни забрали вас на завтрак в «Безумную Марту», мы с Шарлоттой решили поплавать на буги-борде, хотя это могло закончиться сильной гипотермией. Мы дрожали в гидрокостюмах («Они же должны быть облегающими», — сказала я Шарлотте, когда она застонала из-за размера своих бедер), но все равно понесли доски к воде. Я окунула ногу и ахнула.
— Ни за что! — отпрыгнула я.
Шарлотта усмехнулась:
— Уже мороз по коже?
— Очень смешно, — сказала я, но, к моему удивлению, она пошла навстречу волнам, высоко шагая, такая же невозмутимая, как и они, потом поплыла до той черты, где можно было покататься.
— И как там? — крикнула я.
— Совсем как после эпидуральной анестезии. Ничего не чувствую ниже талии! — крикнула она в ответ, и вдруг океан всколыхнулся, вздулась одна длинная мышца, которая подняла Шарлотту на ее доске и отправила, вопящую, на сушу, к моим ногам.
Она встала и убрала волосы с лица.
— Трусиха, — упрекнула она, и, чтобы доказать ей обратное, я задержала дыхание и пошла в воду.
Боже, как же было холодно! Я гребла вперед на доске, покачиваясь на воде рядом с Шарлоттой.
— Мы умрем, — сказала я. — Мы умрем здесь, и кто-нибудь найдет наши тела на берегу, как вчера Эмма нашла теннисную туфлю…
— Держись! — крикнула Шарлотта; я обернулась и увидела огромную стену воды, нависшую над нами. — Греби! — проорала Шарлотта, и я сделала, как она велела.
Но я не поймала волну. Вместо этого она обрушилась на меня, выбив воздух из легких и погрузив под воду. Моя доска, привязанная к запястью, дважды ударила меня по голове, а потом я уткнулась головой в песок, мои пальцы цеплялись за битые ракушки, а океанское дно вспучилось подо мной. Внезапно меня схватили со спины, подцепив за гидрокостюм, и потянули вперед.
— Вставай! — велела Шарлотта, всем своим весом подтянув меня на песок, не давая отливу забрать меня с собой.
Я глотнула соленой воды, глаза щипало, и на щеке и ладонях была кровь.
— Господи! — произнесла я, откашливаясь и вытирая нос.
Шарлотта постучала меня по спине:
— Просто дыши.
— Проще… сказать.