— Э-э-э… — подала голос мать. — Может, нам стоит оставить вас наедине.
— Миссис Спифилд…
— Все в порядке, — сказала она и поднялась, собирая всю семью на выход. — Мы можем немного подождать.
Они заторопились прочь из кабинета, ожидая, что я в любой момент разрыдаюсь. Наверное, они были недалеки от истины.
— Ты счастлива? — взорвался Роб. — Возможно, ты лишила меня нового клиента.
— А что насчет Пайпер и того, что с ней произошло? «Чем мне тебе помочь, дорогая?»
— Прости, но я так часто изображал сочувствие, что лицо уже устало. Господи, я пытаюсь вести здесь дела!
— Я только что натолкнулась на Шарлотту на катке.
Роб заморгал, глядя на меня:
— И что?
— Ты шутишь?
— Вы живете в одном городе. Маленьком городе. Чудо, что ваши дороги еще не пересеклись. Что она сделала? Бежала за тобой с мечом? Вызвала на поединок на детской площадке? Пайпер, пора тебе повзрослеть.
Я чувствовала себя быком, которого выпустили из загона. Свобода, облегчение… а потом приходит пикадор и бросается на него с копьем.
— Я ухожу, — тихо сказала я. — Я заберу Эмму. Надеюсь, прежде чем вернуться сегодня вечером домой, ты подумаешь о том, как обращался со мной.
— Как я с тобой обращался? — повторил Роб. — Я только и делал, что поддерживал тебя. Я и слова тебе не сказал, хотя ты забросила свою клинику и превратилась в женскую версию Тая Пеннингтона. Мы получаем счет на строительные материалы на две тысячи долларов? Без проблем. Ты забыла про репетицию в хоре Эммы, потому что болтаешь про сантехнику в «Обушон хардвер»? Забыли. С каких пор ты стала королевой ремонта? Тебе не нужна наша помощь. Тебе нужно, чтобы тебя пожалели.
— Это не жалость.
Мои щеки горели. Слышат ли нашу ссору сидящие в приемной Спифилды? А ассистент стоматолога?
— Пайпер, я знаю, что тебе нужно от меня. Я просто не уверен, что могу это дать. — Роб прошел к окну и посмотрел на парковку. — Я много думал о Стивене, — спустя секунду сказал он.
Когда Робу было двенадцать, его старший брат покончил с собой. Именно Роб нашел его, висящего на штанге в гардеробной. Я знала все об этом, знала до того, как мы поженились. Не сразу я убедила Роба завести детей. Он переживал, что умственное заболевание брата сидит у них в генах. Однако я не знала, что эти несколько месяцев, проведенных со мной, отбросили Роба в детство.
— Тогда никто не знал, что такое биполярное расстройство и как его лечить. Семнадцать лет мои родители провели как в аду. Все мое детство зависело от настроения Стивена: хороший для него день или плохой. И поэтому у меня так хорошо получается заботиться о тех, кто погружен в себя.
Мое сердце треснуло от угрызений совести. Шарлотта навредила мне, а я в ответ навредила Робу. Может, так мы поступаем с теми, кого любим: стреляем в темноту и слишком поздно понимаем, что ранили тех, кого пытались защитить.
— Как только на тебя подали иск, я стал думать об этом. А что, если бы мои родители знали обо всем заранее? — сказал Роб. — Что, если бы им еще до рождения Стивена сказали, что он покончит с собой до своего восемнадцатилетия? — (Я застыла на месте.) — Согласились бы они на эти семнадцать лет? На все хорошее, что случалось бы в перерыве между кризисами? Или избавили бы себя — и меня — от этих эмоциональных качелей?
Я представила, как Роб заходит в спальню, чтобы позвать Стивена на обед, и находит старшего брата на двери в гардероб. За время нашего знакомства с моей свекровью я ни разу не видела, чтобы радость касалась ее глаз. Может, причина как раз в этом?
— Это несправедливое сравнение, — напряженно сказала я.
— Почему?
— Биполярное расстройство нельзя диагностировать в утробе. Минус балл.
Боб посмотрел на меня:
— Разве?
Марин
Февраль 2008 года
— Просто будьте самими собой, — наставляла я. — Мы не хотим от вас ничего особенного перед камерой. Представьте, что ее нет.
Я хихикнула и посмотрела на двадцать два круглых лица, которые уставились на меня в ответ: класс мисс Уоткинс.
— У вас есть вопросы?
Маленький мальчик поднял руку:
— Вы знаете Саймона Коуэлла?
— Нет, — с улыбкой сказала я. — А кто-то знает?
— Уиллоу — кинозвезда?
Я посмотрела на Шарлотту. Она стояла позади, с видеооператором, которого я наняла сделать фильм «День из жизни Уиллоу» для жюри присяжных.
— Нет, — ответила я. — Она просто ваш друг.
— Я здесь! Я здесь!
Невероятно симпатичная девочка, которой суждено стать чирлидером, подняла руку, и я указала на нее.
— Если я сегодня притворюсь, что дружу с Уиллоу, меня покажут в «Развлечениях сегодня вечером»?
Вперед шагнула учительница:
— Нет, Сапфира. И не надо притворяться, что ты с кем-то дружишь. Мы здесь все друзья, верно?
— Да, мисс Уоткинс, — отозвался класс.
Сапфира? Девочку и правда звали Сапфира? Когда мы впервые пришли сюда, я обратила внимание на липкую ленту над деревянным домиком для игр — там были такие имена, как Флинт, Фриско и Кэссиди. Неужели никто больше не называл детей Томми или Элизабет?
Уже не в первый раз я задумалась, выбирала ли моя биологическая мать имя для меня. Называла она меня Сара или Абигейл, тайна только для нас двоих. Но потом пришли мои приемные родители и начали мою жизнь с нуля.
Сегодня ты была в инвалидном кресле, и дети уходили с дороги, чтобы пропустить тебя, когда ты направлялась к столу для творчества или за счетными палочками Кюизенера.
— Это так странно, — тихо сказала Шарлотта. — Я ни разу не видела ее на уроках. Меня будто впустили в святилище.
Я наняла целую съемочную бригаду, чтобы целый день снимать фильм о тебе. Хотя ты была достаточно многословной, чтобы выступить в качестве свидетеля в суде, но сажать тебя на скамью не казалось человечным. Я не могла допустить, чтобы ты находилась в зале суда, когда твоя мать будет давать показания о желании прервать беременность.
Мы появились на пороге вашего дома в шесть утра, как раз в тот момент, когда Шарлотта вошла в вашу спальню, чтобы разбудить тебя и Амелию.
— О боже, какая гадость! — простонала Амелия, когда открыла глаза и увидела оператора. — Весь мир увидит, как я выгляжу с утра.
Она подскочила и побежала в ванную, но с тобой утренний подъем занял больше времени. Каждое передвижение проходило с осторожностью — от кровати до ходунков, от ходунков до ванной комнаты, от ванной комнаты обратно до спальни, чтобы одеться. Поскольку утро было для тебя самым мучительным временем — приходилось спать с заживающим переломом, — Шарлотта дала тебе обезболивающее за тридцать минут до нашего прибытия, затем подождала, когда оно подействует, чтобы облегчить боль в руке, и ты немного поспала перед тем, как она помогла тебе встать с постели. Шарлотта достала толстовку с молнией спереди, чтобы тебе не приходилось поднимать руки и натягивать ее через голову, — твой гипс сняли всего неделю назад, а предплечье все еще было закостенелым.
— Кроме руки, что сегодня болит? — спросила Шарлотта.
Ты словно делала умственную инвентаризацию.
— Бедро, — ответила ты.
— Как вчера или хуже?
— Так же.
— Хочешь прогуляться? — спросила Шарлотта, но ты покачала головой.
— От ходунков у меня болит рука, — сказала ты.
— Тогда я схожу за инвалидным креслом.
— Нет! Я не хочу в кресло…
— Уиллоу, выбора нет. Я не могу носить тебя на руках целый день.
— Но я ненавижу кресло…
— Тогда тебе придется еще больше стараться, чтобы выбраться из него, верно?
Шарлотта объяснила на камеру, что ты оказалась между молотом и наковальней — травма руки являлась старой раной, которая все еще заживала, а боль в бедре новой. Адаптационное оборудование — ходунки, которые помогали тебе стоять с опорой, — приводило к давлению на руки, которое ты могла терпеть не очень долго, а в качестве альтернативы оставалось лишь ненавистное складываемое вручную инвалидное кресло. Тебе не меняли его с двухлетнего возраста. В свои шесть ты переросла его вдвое и жаловалась на боль в спине и мышцах после целого дня использования — страховая компания могла поменять кресло только по достижении тобой семи лет.
Я ожидала суетливой утренней рутины, еще более оживленной из-за твоих нужд, но Шарлотта двигалась по дому методично — пропускала Амелию, которая бегала кругами в поисках школьной тетради, пока она расчесывала твои волосы и заплетала в две косы, готовила яйца пашот и тосты на завтрак, потом относила в машину вместе с ходунками, тридцатифунтовым инвалидным креслом, столиком и ортезами для использования во время физиотерапии. Вы не ездили на автобусе: из-за кочек могли образоваться микротрещины, и Шарлотта отвозила тебя сама, по пути подбрасывая Амелию.
Я последовала за вами в собственном фургоне.
— Из-за чего весь сыр-бор? — спросил оператор, когда мы остались в машине одни. — Она просто маленькая и с ограниченными возможностями, и что с того?
— А еще у нее может случиться перелом, если резко затормозить, — сказала я.
Но в глубине души я знала, что оператор прав. Когда жюри присяжных будет смотреть, как Шарлотта завязывает шнурки своей дочери и пристегивает ее в автомобильном кресле, будто та еще малышка, то решат, что твоя жизнь не хуже любого другого ребенка. Нам требовалось что-то более драматичное — падение, а еще лучше — перелом.
Боже, что я за человек, раз желала такое шестилетней девочке?!
В школе Шарлотта выгрузила оборудование из фургона и поставила в углу класса. Дальше была короткая встреча с твоей учительницей и сопровождающей. Шарлотта объяснила, что тебя сегодня беспокоит. А ты тем временем села на стул рядом с деревянным домиком; дети обходили тебя, чтобы повесить куртки и снять ботинки. У тебя развязались шнурки, и хотя ты пыталась нагнуться и завязать их, тебе не позволяли короткие конечности. Рядом склонилась маленькая девочка, чтобы помочь тебе.
— Я только что научилась их завязывать, — непринужденно сказала она, потом сделала петлю и завязала.