— Помнишь Полетту? — сказала я. — Сиделку?
— Не хочу, чтобы она приходила…
— Знаю, малыш, но у нас нет выбора. Мне нужно сегодня уехать по важным делам, и ты не можешь остаться одна.
— А папа?
— А я? — сказал Шон, забирая тебя из моих рук и перенося вниз, будто ты ничего не весила.
Вместо формы он надел пальто и костюм с галстуком. «Он поедет со мной в суд», — подумала я, внутренне расцветая.
— Амелия в душе, — бросил Шон через плечо и посадил тебя на диван. — Я сказал ей, что сегодня придется ехать на автобусе. Уиллоу…
— С ней останется сиделка.
Он посмотрел на тебя:
— Будет здорово.
— Ага, — скорчила ты рожицу.
— Как насчет блинчиков на завтрак, чтобы загладить нашу вину?
— Это все, что ты можешь приготовить? — спросила ты. — Даже я знаю, как сделать лапшу рамен.
— Хочешь рамен на завтрак?
— Нет…
— Тогда не жалуйся на блинчики. — Шон с серьезным видом посмотрел на меня. — Важный день.
Я кивнула и крепче затянула пояс халата:
— Я буду готова через пятнадцать минут.
Шон замер, накрывая тебя одеялом:
— Я подумал, что мы поедем на разных машинах. — Он замешкался. — Мне нужно встретиться с Гаем Букером заранее.
Если он встречался с Гаем Букером, значит он все же планировал давать показания в пользу Пайпер.
Если он встречался с Гаем Букером, значит ничего не поменялось.
Я врала себе, это было проще, чем признать правду: секс не то же, что любовь, и одна искрометная ночь не может залечить разрушенный брак.
— Шарлотта? — позвал Шон, и я поняла, что он задавал мне вопрос. — Хочешь блинчиков?
Он вряд ли знал, что блины являлись самой давнишней выпечкой в Америке, что в восемнадцатом веке, когда не было разрыхлителя или соды, тесто заквашивали, вбивая воздух в яйца. Вряд ли он знал, что блины появились еще в Средние века, когда их подавали в «жирный вторник», перед Великим постом. Если сковорода будет слишком горячей, то блины получатся твердыми и резиновыми, а если слишком холодной, то станут сухими.
Он вряд ли помнил, что именно блины я приготовила ему на первый наш завтрак, став его женой, когда мы вернулись из медового месяца. Сделала тесто и положила его в кондитерский мешок, отрезала кончик и вылила на сковороду в форму сердца. Я напекла Шону целую стопку сердец.
— Я не голодна.
Амелия
Позволь рассказать, почему тем утром я не поехала на автобусе: никто не потрудился выглянуть за дверь, и только когда приехала сиделка Полетта и с ужасом пробилась сквозь армию фотографов и журналистов, мы поняли, сколько людей собралось, чтобы запечатлеть желанные кадры — как родители уезжают в суд.
— Амелия, — резко сказал папа. — В машину! Скорее!
Впервые я просто сделала то, что он велел.
Будто этого было мало, некоторые из них следовали за нами до школы. Я смотрела на них сквозь пассажирское окно.
— Разве не так умерла принцесса Диана?
Отец не произнес ни слова, но так стиснул челюсть, что я думала, он сломает зуб. На красном светофоре он повернулся ко мне:
— Будет непросто, но тебе нужно сделать вид, что это обычный день.
Знаю, что ты можешь подумать: на этом моменте Амелия делает непристойное дерзкое замечание вроде «Да, так говорили и про одиннадцатое сентября», но у меня внутри ничего не осталось. Мои руки так сильно тряслись, что пришлось сунуть их под колени.
— Я уже не знаю, что такое обычный, — услышала я свой тонкий голос.
Папа дотянулся до меня и убрал с лица волосы:
— Когда все закончится, захочешь ли ты переехать ко мне?
От этих слов мое сердце сделало тройное сальто. Я была нужна кому-то, меня выбрали! И в то же время мне хотелось вызвать рвоту. Милая фантазия, но, если думать реалистично, какой суд даст опеку мужчине, который не связан со мной кровными узами? А значит, я застряну с мамой, которая к тому моменту будет знать, что я не выбрала ее. И что с тобой? Если я буду жить с папой, то наконец получу внимание, но в то же время придется оставить тебя. Будешь ли ты ненавидеть меня?
Я ничего не ответила, загорелся зеленый свет, и папа поехал дальше.
— Подумай об этом, — сказал отец, но я видела, что он обиделся.
Спустя пять минут мы были на круглом пятачке перед школой.
— Журналисты последуют за мной и сюда?
— У них нет разрешения.
— Ладно.
Я положила на колени рюкзак. Он весил тридцать три фунта, треть моего собственного веса. Я знала это наверняка, потому что на прошлой неделе школьная медсестра установила весы, где можно было взвеситься с рюкзаком и без, поскольку в моем возрасте не следовало носить слишком тяжелые сумки. Если разделить вес рюкзака на вес тела и получить больше пятнадцати процентов, то можно заработать себе сколиоз, рахит, круп и бог знает что еще. Сумки всех ребят оказались слишком тяжелыми, но учителя по-прежнему задавали столько же домашнего задания.
— Хорошего дня, — сказала я.
— Хочешь, я зайду и поговорю с школьным психологом или директором? Скажу, что сегодня тебе нужна помощь…
В этом я совершенно не нуждалась — выделяться, как бельмо на глазу.
— Все в порядке, — сказала я и открыла дверь фургона.
Машины, следовавшие за внедорожником отца, отстали, и я перевела дух. По крайней мере, я так думала, когда кто-то позвал меня по имени.
— Амелия, — сказала женщина, — что ты чувствуешь из-за этого иска?
За ней стоял мужчина с телевизионной камерой на плече. Идущие в школу дети обнимали меня, будто я была их другом.
— Эй, подруга, — сказал кто-то из них, — можно показывать это по телевизору? — Парень показал средний палец.
Из-за кустов с левой стороны материализовалась другая журналистка.
— Твоя сестра сказала, что чувствует из-за иска вашей матери о неправомерном рождении?
Это было семейным решением?
Ты будешь давать показания?
Я даже и забыла про это: мое имя значилось в каком-то дурацком списке. Мама и Марин сказали, что, скорее всего, мне не придется давать показания, это лишь на всякий случай, но мне не нравилось быть в списке. Будто на меня кто-то рассчитывал, а как я могла их подвести?
Почему они не ходили хвостом за Эммой? Она ведь тоже училась в этой школе. Но я уже знала ответ. Все считали Пайпер жертвой. Я же была связана родственными узами с вампиром, которая решила выпить кровь своей лучший подруги до последней капли.
— Амелия?
Сюда, Амелия…
Амелия!
— Оставьте меня в покое!
Я закрыла уши ладонями и протолкнулась к входу в школу, мимо ребят у шкафчиков и учителей с кружками кофе, парочек, воркующих друг с другом, будто они прощались на веки вечные, а не на сорок пять минут урока. Я свернула в первый коридор — в учительский туалет — и закрылась там. Посмотрела на фарфоровый ободок унитаза.
Я знала название своим действиям. Об этом показывали фильм на уроке здоровья, это называлось пищевым расстройством. Вот только они ошибались: когда я так поступала, все вставало на свои места.
Например, становилось легко ненавидеть себя. Кто не будет ненавидеть человека, который поглощал пищу как Джабба Хатт, а потом исторгал содержимое желудка? Кто избавлялся от еды внутри себя, но все равно был толстушкой? Я поняла, что это не так плохо, как в случае девочки-анорексички из моей школы. Ее конечности напоминали зубочистки, скрепленные сухожилиями, никто в своем уме не спутал бы меня с ней. Я делала это не потому, что смотрелась в зеркало и видела толстуху, хотя была худой. Я и была толстой. Я даже не могла довести себя до голодного изнеможения.
Но я поклялась, что прекращу это. Поклялась, что перестану вызывать рвоту, если моя семья останется целой.
Ты обещала.
Меньше двенадцати часов назад.
Но вот я уже сунула палец в горло и исторгла содержимое желудка, ожидая знакомого облегчения.
На этот раз его не было.
Пайпер
От Шарлотты я узнала, что выпечка непосредственно связана с химией. Закваска происходит биологически, химически или механически, создавая пар или газ, от которого вещество подымается. Секрет хорошей выпечки — в подборе правильного разрыхлителя для теста, чтобы у хлеба была ровная пористая структура, как у безе или суфле.
Когда я помогала ей с тортом ко дню рождения Амелии, Шарлотта сказала, что таков механизм выпечки. Она написала на салфетке:
KC4H5O6 + NaHCO3 → CO2↑ + KNaC4H4O6 + H2O
— У меня четверка по органике, — сказала я.
— Винный камень плюс гидрокарбонат натрия дает углекислый газ, тартрат калия-натрия и воду, — ответила она.
— Ты просто хочешь покрасоваться.
— Я лишь говорю, что все не так просто — взбить яйца и муку, — сказала Шарлотта. — Я пытаюсь показать, что к чему.
— Передай мне чертов экстракт ванили, — попросила я. — Этому действительно учат в кулинарной школе?
— Скальпели дают не только студентам медицинского, ясно? Нужно узнать, зачем ты делаешь то, что делаешь.
Я пожала плечами. Могу поспорить, Бетти Крокер не узнала бы научного уравнения, если бы оно вылетело из ее духовки.
Шарлотта принялась замешивать тесто. Она знала, как все должно быть: начинать следует с одного ингредиента в миске. Два ингредиента — это целая история.
Вот что Шарлотта не упомянула: иногда даже самый аккуратный пекарь может допустить ошибку. Баланс кислоты и соды может быть нарушен, ингредиенты не смешаются, соли окажутся в ловушке.
И тогда на языке останется лишь привкус горечи.
Наутро в день суда я стояла под душем так долго, как только могла, позволяя воде хлестать меня по спине, будто в наказание. Вот и настал тот момент, когда мне придется встретиться с Шарлоттой в суде.
Я уже и забыла звук ее голоса.
Кроме очевидных отличий, не было большой разницы между тем, чтобы потерять лучшего друга или возлюбленного: все дело в близкой привязанности. Ты делил с человеком свои величайшие триумфы и провалы, но теперь приходилось держать все внутри. Ты набираешь ее номер, чтобы рассказать новости или посетовать на ужасный день, даже не осознавая, что у тебя больше нет на это права, а спустя мгновение забываешь сам номер ее телефона.