— Дважды в год, если не случается перелом между этими приемами. И скажем, еще не было такого, чтобы я видел Уиллоу только два раза в год.
— Как долго вы используете памидронат для лечения детей с НО?
— С начала девяностых.
— И вы сказали, что перед применением памидроната для пациентов с НО у таких детей была более ограниченная жизнь в плане передвижений, верно?
— Совершенно верно.
— Можете ли вы сказать, что медицинский прогресс в вашей области способствовал улучшению здоровья Уиллоу?
— Очень сильно, — сказал доктор Розенблад. — Она может делать то, что дети с НО не могли делать еще пятнадцать лет назад.
— Если бы это слушание проходило пятнадцать лет назад, картина, которую вы описали в отношении жизни Уиллоу, была бы намного более мрачной, не так ли?
Доктор Розенблад кивнул:
— Верно.
— Учитывая то, что мы живем в Америке, где процветают медицинские исследования в лабораториях и больницах вроде вашей, разве не вероятно, что Уиллоу может испытать и другие медицинские новшества в своей жизни?
— Протестую! — воскликнула я. — Отклонение от темы.
— Он профессионал в своей области, Ваша честь, — возразил Букер.
— Он может представить свое мнение, — сказал судья Геллар, — основываясь на знании того, какие медицинские исследования сейчас ведутся.
— Это возможно, — ответил доктор Розенблад. — Но я так же упомянул, что чудо-лекарство, которым мы считали бисфосфонаты, может в долгосрочной перспективе привести к проблемам со здоровьем у пациентов с НО, о которых мы и подумать не могли. Мы пока просто не знаем.
— Но есть ли вероятность, что Уиллоу достигнет зрелого возраста? — спросил Букер.
— Совершенно точно.
— Она сможет влюбиться?
— Конечно.
— Сможет ли родить ребенка?
— Вероятно.
— Может ли она работать вне дома?
— Да.
— Может ли жить независимо от своих родителей?
— Возможно, — ответил доктор Розенблад.
Гай Букер сомкнул руки на перилах скамьи присяжных.
— Доктор, вы лечите болезни, так?
— Конечно.
— Вы когда-нибудь стали бы лечить сломанный палец ампутацией руки?
— Это крайности.
— А разве не крайность лечить НО тем, чтобы препятствовать пациенту появиться на свет?
— Протестую! — выкрикнула я.
— Протест принимается. — Судья взглянул на Гая Букера. — Советник, я не позволю превращать свой зал суда в дебаты о защите прав человеческой жизни.
— Я перефразирую. Вы встречали родителя, ребенку которого поставили диагноз НО в утробе и мать решила прервать беременность?
— Да, — кивнул доктор Розенблад. — Обычно это касается летальной формы НО второго типа.
— А что с тяжелыми формами?
— Протестую! — сказала я. — Какое отношение это имеет к истцу?
— Я бы хотел услышать ответ, — сказал судья Геллар. — Вы можете ответить на вопрос, доктор.
Розенблад заговорил осторожно, словно ступал по минному полю:
— Прерывание желанной беременности не первое решение женщины, но, столкнувшись с тем, что плод может развиться в тяжелобольного ребенка, разные семьи демонстрируют разные уровни толерантности. Некоторые семьи знают, что могут обеспечить ребенка с ограниченными возможностями, другие со всей ответственностью понимают, что у них не получится.
— Доктор, вы могли бы назвать рождение Уиллоу О’Киф неправомерным? — спросил Букер.
Я ощутила, как дрожит рядом со мной Шарлотта.
— Я не в том положении, чтобы решать подобное, — ответил Розенблад. — Ведь я всего лишь врач.
— Я о том и говорю, — сказал Букер.
Пайпер
Я не видела своего специалиста УЗИ Джанин Вайсбах с тех пор, как четыре года назад она ушла из моей клиники и уехала работать в больницу Чикаго. Прежде светлые волосы стали блестящими каштановыми, а вокруг рта пролегли морщинки. Интересно, выглядела ли я для нее такой же, как и раньше, или предательство подруги изменило меня до неузнаваемости.
У Джанин была аллергия на орехи, и однажды разразилась настоящая война между ней и медсестрой, которая заварила кофе с лесным орехом. От одного запаха, наполнившего приемную, у Джанин начались спазмы. Медсестра клялась, что даже не догадывалась о том, что запах орехов тоже вызывает аллергическую реакцию, а Джанин спросила, как та в принципе сдала экзамены. На самом деле тот скандал был самым большим огорчением за всю мою практику… конечно, до этого иска.
— Как вы узнали истца данного дела? — спросила адвокат Шарлотты.
Джанин придвинулась к микрофону, сидя на месте свидетеля. Я вспомнила, что она любила петь в караоке в местных ночных клубах. Она описывала себя как патологическую одиночку. Но сейчас на ее пальце было обручальное кольцо.
Люди меняются. Даже те, которых, как тебе казалось, ты знал как себя самого.
— Она была пациентом в клинике, где я работала, — сказала Джанин. — Женская консультация Пайпер Риис.
— Вашим работодателем была ответчица?
— Три года, но сейчас я работаю в Северо-Западной мемориальной больнице.
Адвокат смотрела на стену, словно не слушала.
— Мисс Гейтс, — позвал судья.
— Простите, — сказала она, возвращаясь к реальности. — Значит, вы работали на ответчицу.
— Вы только что меня об этом спрашивали.
— Верно. Э-э-э… могли бы вы назвать обстоятельства, при которых встретились с Шарлоттой О’Киф?
— Она пришла на УЗИ на восемнадцатой неделе.
— Кто еще там был?
— Ее муж, — сказала Джанин.
— А ответчица присутствовала?
Джанин впервые посмотрела мне в глаза:
— Не сразу. Так было заведено, я делала УЗИ и обсуждала потом с ней, она изучала результаты и разговаривала с пациентом.
— Что произошло во время УЗИ Шарлотты О’Киф, миссис Вайсбах?
— Пайпер попросила меня внимательно отслеживать все, что может быть признаком синдрома Дауна. Четверной тест пациентки выявил немного завышенные показатели. Я была так рада поработать на новом оборудовании, оно только приехало и было произведением искусства. Я уложила миссис О'Киф на стол, нанесла гель на живот и потом стала передвигать прибор, чтобы получить четкое изображение плода.
— И что вы увидели? — спросила юрист.
— Кости бедра приближались к нижнему показателю, что иногда может указывать на синдром Дауна, но не было других индикаторов.
— Что-то еще?
— Да. Некоторые снимки были невероятно четкими. Особенно с мозгом плода.
— Вы указали это в отчете для ответчицы?
— Да. Она сказала, что бедренные кости не выходили за пределы нормы, что показатели могли быть такими из-за низкого роста матери, — сказала Джанин.
— А что насчет ясности изображений? Ответчица сказала что-то про них?
— Нет. Не сказала.
Тем вечером, когда я отвезла Шарлотту домой после УЗИ на двадцать седьмой неделе, когда были видны уже все сломанные кости, я перестала быть ее подругой и превратилась во врача. Я сидела за столом и сыпала медицинскими терминами, которые сами по себе выступали как успокоительное: боль в глазах Шарлотты и Шона притупилась, когда я вывалила на них информацию, которую они не могли понять. Я переговорила с ними о враче, с которым уже проконсультировалась по телефону.
В какой-то момент на кухню забежала Амелия. Шарлотта наспех смахнула слезы с глаз.
— Привет, милая! — произнесла она.
— Я пришла пожелать спокойной ночи малышке, — проговорила Амелия и подбежала к Шарлотте, села рядом и обхватила живот матери.
Шарлотта издала тихий вздох, похожий скорее на мяуканье.
— Не так крепко, — сказала она, и я сразу поняла, о чем думала Шарлотта: могло ли это страстное проявление чувств служить причиной твоих переломов?
— Но я хочу поскорее увидеть ее, — заявила Амелия. — Уже устала ждать.
Шарлотта поднялась:
— Думаю, мне тоже пора ложиться спать.
Она протянула руку Амелии, и они вышли из кухни.
Шон опустился на место, которое его жена только что освободила:
— Это во мне дело, да? — Он поднял на меня загнанный взгляд. — Именно из-за меня ребенок такой.
— Нет…
— У Шарлотты есть абсолютно здоровый ребенок. Подумай сама.
— Это, скорее всего, спонтанная мутация. Ее невозможно предотвратить. — И я не могла предотвратить. Но, как и Шон, я все же испытывала вину. — Тебе нужно заботиться о ней, потому что сейчас она может не вынести этого в одиночку. Не позволяй ей залезать в Интернет, пока она не увидится завтра с врачом, не говори, что ты переживаешь.
— Я не могу врать, — сказал Шон.
— Что ж, тебе придется, если ты ее любишь.
Столько лет спустя почему я не могла простить Шарлотту за то, что она последовала этому совету?
Мне не нравился Гай Букер, но когда обращаешься в компанию для страхования медицинских ошибок, то выбираешь не тех ребят, которых пригласил бы на рождественский обед. Этот адвокат мог заставить любого извиваться на месте свидетеля, словно насекомое, приколотое коллекционером булавкой для подробного изучения.
— Миссис Вайсбах, — сказал Букер, поднявшись для перекрестного допроса, — вы когда-либо видели другой плод с похожими результатами в показателях бедренной кости?
— Конечно.
— Вы знаете исход?
Адвокат Шарлотты поднялась:
— Протестую, Ваша честь! Свидетель — специалист УЗИ, а не врач.
— Она видит подобное каждый день, — возразил Букер. — У нее опыт в расшифровке эхограмм.
— Протест отклоняю.
— Что ж, — уязвленно произнесла Джанин, — не так просто расшифровать результаты ультразвукового исследования. Может, я и специалист по технике, но так же могу подмечать детали, которые указывают на проблему. — Она кивнула в мою сторону. — Пайпер Риис была моей начальницей. Я просто делала свою работу.
Джанин больше ничего не сказала, но я слышала между строк: в отличие от тебя.
Шарлотта
С моим адвокатом что-то случилось. Она нервничала: пропускала вопросы и забывала ответы. И я задумалась: возможно, сомнения заразны? Может, Марин сидела рядом со мной весь день, пока я пыталась побороть желание встать и положить этому конец, а по