Я вдруг увидел эту картину — мы столпились в крошечной ванной на первом этаже, Роб кричал на дочь, которая подговорила Амелию помочь ей выбросить сухой собачий корм в унитаз.
Пайпер расхохоталась:
— Эмма все повторяла, что они бросили всего чуть-чуть.
Но корм впитал воду и забил унитаз. Удивительно, как быстро все вышло из-под контроля.
Смех Пайпер вдруг дошел до следующей стадии, эмоции переступили черту, и она разрыдалась:
— Боже, Шон! Как мы здесь оказались?
Я неуклюже встал и спустя мгновение обхватил ее руками:
— Все хорошо.
— Нет, вовсе нет! — всхлипнула Пайпер и зарылась лицом на моем плече. — Я никогда в жизни не была злодейкой. Но каждый раз, когда захожу в зал суда, чувствую себя именно так.
Я и раньше обнимал Пайпер Риис. Так поступали супружеские пары: ты приходил в гости, приносил традиционную бутылку вина и целовал хозяйку дома в щеку. Отдаленно я осознавал, что Пайпер выше Шарлотты, что от нее пахло незнакомым парфюмом, а не грушевым мылом с ванильным экстрактом, как от Шарлотты. В любом случае объятия выходили по касательной: ты прислонялся щекой, потом отстранялся.
Но сейчас Пайпер прижималась ко мне вплотную, на шее я ощутил ее слезы. Я чувствовал изгиб ее тела, ее вес. И уловил тот миг, когда она ощутила то же самое.
И вот она целовала меня, а может, я целовал ее губы со вкусом вишни. Закрыл глаза и тут же увидел перед собой Шарлотту.
Мы оба отстранились друг от друга, отвели взгляды. Пайпер прижала ладони к щекам. «Я никогда в жизни не была злодейкой», — сказала она.
Все бывает в первый раз.
— Прости, — произнес я, и Пайпер тоже заговорила:
— Мне не стоило…
— Ничего не было, — перебил ее я. — Давай просто договоримся, что ничего не было, хорошо?
Пайпер с грустью посмотрела на меня:
— Если ты не хочешь чего-то видеть, Шон, не значит, что этого не существует.
Я не понимал, говорила она об этом моменте или об иске, а может, сразу обо всем. Мне хотелось сказать Пайпер много всего, но все начиналось и заканчивалось извинениями, и вместо этого с губ сорвалось другое:
— Я люблю Шарлотту. Я люблю свою жену.
— Знаю, — прошептала Пайпер. — Я тоже ее любила.
Шарлотта
Фильм, который сняли, чтобы показать день из твоей жизни, был последним козырем, который предложила Марин жюри присяжных. Эмоциональный ответ холодным грубым фактам, представленным актуарием касательно того, во сколько обходится содержание ребенка с ограниченными возможностями в стране. Казалось, прошли годы с тех пор, как съемочная бригада ходила за тобой по школе, и, честно говоря, я волновалась за результат. Что, если жюри посмотрит на наш обычный день и не найдет никаких отличий от всех остальных?
Марин сказала, что позаботится о том, чтобы презентация была в нашу пользу. Как только на экране появились первые кадры, я поняла, что мне не стоило волноваться. Обработка творила чудеса.
Все началось со снимка твоего лица, отраженного в окне, сквозь которое ты смотрела. Ты не говорила, но этого и не требовалось. В твоих глазах застыла самая настоящая тоска.
В кадре появилось окно, потом камера нацелилась на твою сестру, катавшуюся на коньках по пруду.
Затем раздались первые аккорды песни, когда я села на колени, чтобы перед школой пристегнуть твои ортезы, потому что ты сама не могла дотянуться. Спустя мгновение я узнала песню: «I Hope You Dance».
В кармане у меня завибрировал телефон.
В зал суда не разрешалось приносить телефоны, но я сказала Марин, что мне нужно быть на связи на всякий случай — на этом мы и договорились. Я сунула руку в карман и посмотрела на экран, узнать, кто звонит.
«ДОМ», — прочитала я.
На экране проектора ты была в классе, другие дети обходили тебя, словно косяк рыб, выполняя что-то вроде паучьего танца в кругу, пока ты сидела неподвижно в инвалидном кресле.
— Марин, — прошептала я.
— Не сейчас.
— Марин, у меня звонит телефон.
Она наклонилась ко мне:
— Если вы возьмете телефон, вместо того чтобы смотреть фильм, жюри присяжных решит, что вы бессердечная.
Я подложила руки под колени, все больше и больше нервничая. Может, жюри решит, что я не могу смотреть? Телефон перестал вибрировать, но через секунду начал снова. На экране я видела тебя на физиотерапии, ты шла вперед, к мату, закусив губу. Телефон снова завибрировал, и я чуть ли не вскрикнула.
А что, если ты упала? Что, если медсестра не знала, что делать? А что, если это серьезнее обычного перелома?
Я услышала позади себя всхлипывание, женщины открывали сумочки и искали салфетки. Я видела, как привлекли внимание судьи твои слова, твое эльфийское личико.
Телефон снова зажужжал, электрошок для моего организма. На этот раз я достала мобильник из кармана и увидела сообщение. Спрятала телефон под столом и открыла сообщение.
УИЛЛОУ ПЛОХО — ПОМОГИ.
— Мне нужно уйти, — шепнула я Марин.
— Через пятнадцать минут… Нельзя сейчас отступать.
Я снова посмотрела на экран, и мое сердце бешено застучало. Плохо? Как? Почему медсестра ничего не делала?
Ты сидела на мате, по-лягушачьи сложив ноги. Над тобой висело красное кольцо. Ты поморщилась, потянувшись к нему. Можем мы остановиться?
Давай же, Уиллоу, я знаю, что ты сильнее этого… обхвати кольцо и сожми.
Ты постаралась ради Молли. Но по твоим щекам заструились слезы, а из груди вырвался резкий вскрик. Прошу, Молли… можно мне остановиться?
Телефон снова завибрировал. Я накрыла его ладонью.
А потом на мате рядом с тобой появилась я, взяла на руки, покачала и сказала, что все улажу.
Если бы я обратила внимание на окружающих, то увидела бы, что все женщины в жюри присяжных рыдали, а также несколько мужчин. Я бы увидела телевизионные камеры, которые снимали это и готовили для вечерних новостей. Я бы увидела, как судья Геллар закрывает глаза и качает головой. Но как только экран потух, я сорвалась с места.
Все смотрели на меня, пока я бежала по ряду, распахивая двойные двери. Возможно, люди решили, что меня переполнили эмоции или я не могла смотреть на тебя в цветном кино. Как только я протолкнулась мимо судебных приставов, то нажала на кнопку вызова на телефоне.
— Амелия? Что случилось?
— Она истекает кровью! — в истерике рыдала Амелия. — Повсюду кровь, она не двигалась и…
Вдруг на линии раздался незнакомый голос:
— Это миссис О’Киф?
— Да…
— Я Хал Чен, сотрудник отделения неотложной помощи…
— Что с моей дочерью?!
— Она потеряла много крови, это все, что мы знаем. Можете подъехать в больницу Портсмута?
Не знаю, успела ли я ответить «да». Я даже не попыталась что-то сказать Марин. Просто побежала через холл, вылетела из дверей. Протолкнулась мимо репортеров, застав их врасплох, а они вовремя устремили свои камеры на женщину, которая бежала из здания суда и направлялась к тебе.
Амелия
Когда я была очень маленькой и за окном ночью бушевал ветер, я не могла уснуть. Папа приходил и говорил, что наш дом не из соломы или прутиков, что он кирпичный, а значит, его не сдует, как было известно трем поросятам. Вот чего не понимали поросята: большой злой волк был лишь началом их проблем. Самая большая угроза находилась в доме, невидимая для всех. Никакого радона или угарного газа, а всего лишь три разные личности в одном тесном пространстве. Разве мог поросенок-лентяй, который построил дом из соломы, поладить с требовательным поросенком-каменщиком? Вряд ли. Могу поспорить, что если бы сказка продолжилась на десять страниц, то все три поросенка захотели бы перерезать друг другу глотку и в итоге дом взлетел бы на воздух.
Когда я ударила в дверь ванной ногой, как ниндзя, она поддалась на удивление легко, но опять же — у нас был старый дом, косяк треснул. Ты лежала в поле видимости, но я не видела тебя. Как я могла, если повсюду была кровь?
Я закричала, а потом вбежала в ванную и сжала твои щеки:
— Уиллоу, очнись! Очнись!
Это не помогло, но твои руки дернулись, и из ладони выпало мое лезвие.
Сердце забилось чаще. Ты видела меня вчера, когда я делала надрез, я так разозлилась, что даже не проверила, спрятала ли бритву на место. Что, если ты скопировала то, что увидела?
А значит, все это моя вина.
На твоем запястье был порез. Я перешла на истеричные рыдания. Я не знала, надо ли зажать рану полотенцем, чтобы остановить кровь, или позвонить в «скорую», или позвонить маме.
Я сделала все сразу.
Когда приехали спасатели и «скорая», они забежали наверх, их ботинки громко стучали по полу.
— Осторожнее! — выкрикнула я, застыв в дверном проеме ванной. — У нее болезнь хрупких костей. Если вы ее передвинете, то может быть перелом.
— В противном случае она истечет кровью, — буркнул спасатель.
Поднялся сотрудник «скорой» и закрыл мне обзор.
— Расскажи, что произошло.
Я так сильно плакала, что глаза опухли, не желая открываться.
— Не знаю. Я учила уроки в спальне. Была еще сиделка, но она ушла домой. А Уиллоу… Она… — Из носа текло, слова путались. — Она была в ванной очень долго.
— Как долго? — спросил спасатель.
— Может минут десять… пять?
— Так сколько именно?
— Не знаю, — всхлипнула я. — Я не знаю.
— Откуда у нее бритва? — спросил спасатель.
Я сглотнула ком в горле и заставила себя посмотреть на него.
— Понятия не имею, — соврала я.
Бакл: пирог с одним слоем, где ягоды утопают в тесте.
Когда у тебя нет того, что нужно, стоит захотеть то, что есть. Это было первым правилом колонистов, которое они запомнили, приехав в Америку и обнаружив, что они не могут сделать трюфели и пудинги, которые так любили в Англии, поскольку таких ингредиентов не было на месте. Это открытие привело к множеству нововведений. Поселенцы стали использовать сезонные фрукты и ягоды для приготовления более быстрых блюд, которые подавали на завтрак или даже на обед. У них появлялись новые названия: «бакл» и «грант», «крамбл» и «кобблер», рассыпчатый «крисп», яблочный пудинг «Браун Бетти», «сонкер», пирог-перевертыш «сламп» и «пандауди». О происхождении этих названий написаны книги: «грант» — от звуков приготовляемых фруктов. Луиза Мэй Элкотт с любовью называла свой родной дом в Конкорде, штат Массачусетс, «Яблочный сламп», однако некоторые странные названия так и не нашли объяснения.