Думаю: «Ну ладно, мне пока хватит…»
И перед Новым годом он меня приглашает к себе.
Но он в общежитии жил — а девушкам неприлично ходить по общежитиям. Он мне объясняет: это семейное общежитие, семейные пары живут, всё прилично, нет никакого борделя — а я не могу! Ну не могу я сломать своё воспитание — у меня воспитание-то военного городка: какие ещё общежития, да вы что.
Он рассказывал мне потом, что готовился, ездил несколько раз в магазины, не знал, что купить: шампанское, вино, фрукты… Мой старый холодильник бедный, говорит, одурел: в нём еды в жизни не было! Тем более такой вкусной: икра… Правда! он приготовился, он бокалы купил, и гирлянды купил, прям готовился основательно…
Но получилось, что сам Новый год он встречал с солдатами у себя в полку, а я дома… и встретились только в четыре утра, и мне как-то уже… ну, четыре утра, и шампанское, знаете, хмель такой…
А он мне говорит: «Слушай, шапку дома забыл, уши мёрзнут. Пойдём, я только шапку возьму…» А я вижу, что он мне врёт. Вот я прям по глазам вижу, что врёт! И я так оскорбилась, говорю: «Не пойду я с тобой никуда!»
Ему-то хотелось мне показать, что общежитие — это не страшно, что никакой не бордель, ничего… — а я упёрлась и не пошла.
В общем, Новый год мы провели врозь… (вздыхает)
А потом у него была связка порвана — и его увезли в Рязань в госпиталь с этой ногой. Неделю, две… — я скучать!
И он — всё, он скучать тоже начал. Он говорит: «Я до этого ничего серьёзного не хотел — а без тебя так скучать начал прям…»
А госпиталь же закрытый, я даже приехать к нему не могу: прям соскучилась вся, прям душа уже — всё… изболелась…
И в эти полтора месяца, что он лежал, мы с ним по четыре часа могли разговаривать по телефону. Он мне в восемь вечера позвонит — и до двенадцати не ложим трубки. А «Мегафон» ещё каждый час отключается…
Вот, наверное, в этот период мы очень сблизились. Очень много друг другу порассказали… сейчас даже не вспомню о чём. Да в принципе, ни о чём, понимаете? Ну вот что можно четыре часа каждый день друг другу рассказывать? «Вот, сижу в коридоре…» — «А я на балконе». — «А у меня из окна то-то видно…» А ведь разговаривали, и темы же не кончались!..
И, знаете, получилось так странно… он в гипсе был, и его должен был врач посмотреть — ну, что связки у него срослись, всё нормально. Чтоб он мог ходить с палочкой. А врача что-то не было. Он должен был уже в выходные выписываться — а врача снова нет, и опять неизвестно…
И знаете, у меня в какой-то момент прям терпение лопнуло. Как смеются, «терпелка устала». Я так долго скучала, что у меня как вот что-то оборвалось: ну не могу уже больше скучать! не хочу больше ни слышать его… Это же каждый день как рану твою дерут, дёргают… А не слышишь — и вроде быстрее время прошло.
И получилось, что у нас в фирме был типа корпоративный праздник. Мы в ресторане — и я поздно должна была возвращаться на электричке. А он переживал, как же я одна ночью, в девять часов… И смски мне целый вечер: «Ты как?» «Когда домой?»
Каждые десять минут. Я думаю: ну, наверно, отслеживает — если я каждый раз отвечаю, значит, со мной всё в порядке.
«На какой электричке?»
Я, допустим: «На 21.40».
Он: «Успеваешь?»
Я бегом на каблуках через метро, на бегу смски эти ему набираю… Всё, влетаю в вагон — и смотрю, там подружка — как-то так получилось случайно — в этой же электричке… ну тоже поздно, с каких-то там тоже ехала… Он мне пишет: «Успела?»
«Успела, всё, в электричке».
«НУ, — пишет, — ТОГДА ЗАНИМАЙ МНЕ МЕСТО».
Я думаю: ты что, шутишь, что ли?
А эта подружка мне говорит: «Я, по-моему, его видела… с сумкой и с палочкой».
А она не должна была знать, что он с палочкой!
Я сразу ему смску: «ТЫ ГДЕ???!!!»
Он мне: «В третьем вагоне».
Я вбегаю туда — он сидит! Сумка, с па… а ему вообще нельзя ещё палочку! на костылях надо было ещё! а он палочку тоненькую взял, тросточку, маме сказал, что его вызывают на службу… и ох-х-х! у меня столько счастья! что он ради меня подорвался… А он почувствовал уже, видимо, что у меня что-то не то: либо он меня сейчас потеряет…
И я вбегаю в этот третий вагон, он сидит… ну и всё… И вопросов больше не возникало.
Сейчас мы женаты — и всё равно он мне делает периодически такие сюрпризы… аж в жар кидает!
Например, накануне восьмого марта. Мы гуляем-гуляем, там у нас в городке, и он говорит: «Слушай, мне отойти надо». Думаю: «Господи, в туалет, что ль, приспичило? Ну ладно, — думаю, — всякое бывает в жизни…» И всё, пропал. Нету — нету.
Выходит потом из каких-то кустов, вообще с другой стороны — а у него цветы и игрушка! Я говорю: «Как? Откуда ты взял?!» Добежать до дома он не мог успеть.
Он мне потом сказал, что заранее спрятал эту игрушку, эти цветочки, упаковал — сыровато ещё было, весна… Я, конечно, в шоке была! У меня щёки красные — прям не знаю — я так смущаюсь… Вручил мне тюльпаны эти — и мышку, мышонка.
Потом я думаю уже: странно, мышка… Обычно мужчины, знаете, дарят в основном медвежат там, зайчат. А ещё был год мыши…
Он потом мне признался, что это был мой новогодний подарок. Он же думал, мы в Новый год будем вместе, надо подарок какой-то купить — всё ходил… Он ухаживать толком-то не умел: «Откуда? — говорит, — с ребятами выскочим, оторвёмся, напьёмся, надебоширим — и назад в казарму…» Вот, ему приходилось на мне учиться. Он купил мне сначала такое яичко, знаете, так его взбалтываешь, снег идёт… Говорит, сначала купил тебе это яйцо, а потом еду и думаю: вот, фигню какую-то купил, стыдно дарить даже. И купил мне такого мыша: вот такие пальцы держит, сердечком, а на него нажимаешь — он играет мелодию.
Но на Новый год я отказалась — а куда его деть, этого мышонка? Достался мне на восьмое марта, всё-таки до меня мышонок дошёл. И тюльпаны красные — а он знает, что на восьмое марта я очень люблю тюльпаны: он их вытаскивает, а они огромные…
И вот такие моменты… Мне раньше никто никогда так не старался, это же надо придумать такие сюрпризы!
Обычно знаете как бывает: сначала «Вау», всё красиво, а потом: «Ой, нет… тут чего-то не то…»
А он, наоборот, сначала меня настраивал, что «я деревянный военный», «я прочитал одну книгу и ту буквально не до конца»: вот как поставил передо мной такой зелёный забор крашеный — а дальше я каждый раз мужа своего открывала — и оказалось, столько в человеке скрыто душевных качеств!
Он, например, никогда не скажет плохо ни про кого. Я буду ругаться, у меня будет клокотать возмущение, а он может только сказать: «Он не прав». И всё! это максимум, что я слышала от него про людей: «Нет, ну здесь он не прав…»
Даже папа мой подведёт в очередной раз, я нажалуюсь…
Папа нам скучать не даёт. У него же эта собака, Джим, — вырос пёс-то, он умный, преданный, очень любит его, жизнь готов за него отдать… Но у него же и мама, и папа — охранные. И у него началась болезнь: охранять всё от всех! Значит, мои тапки охраняются от брата, брата тапки охраняются от меня, и от всех охраняется диван, где спит папа. То есть пройти невозможно: он рычит, это что-то невыносимое!
Вот сейчас мы живём отдельно — а всё равно мне соседки звонят: «Собака на улице, ключ в двери, дверь открыта». Это значит, папа пошёл с ним гулять где-нибудь, загулял — собака брошенная бегает, а она же большая, она же овчарка, она же охранная!..
И вот бегу с работы, с Москвы бегом: собаку загонять, отец где, неизвестно, а я ключи заберу — он в дом не попадёт… О-ох!
Или тоже звонят: «Мы не можем в подъезд войти».
«Почему?»
Оказывается, папа уснул на подоконнике, а собака его охраняет!
«Заберите вашу собаку!»
А его можно забрать только с папой — а к папе он никого не подпустит — а папа спит… И го-ос-споди! Так смешно вроде со стороны… (вздыхает) А я думаю: ну за что ж нам такое?!
С другой стороны, у каждого есть такой папа, правильно? Или дедушка, или дядя, везде народ пьёт, у всех всё то же самое…
Хотя, конечно, зависит от рода войск. Вот у папы танковые войска, ну и что там? Работа с личным составом, политподготовка, всякие эти лекции, — ну и всё, шаляй-валяй-разваляй.
А их папа в десанте — он и в Чечню ездил… Муж пришёл служить, когда в Чечню уже перестали посылать, — они попали на этот… абхазо-грузинский конфликт.
У них там дежурства, стрельбы, учения постоянно, проверки, прыжки — они минимум два раза в год ездят в Киржач на прыжки…
Я с работы приеду, спать лягу — он ещё не пришёл. Я уезжаю — он ещё спит, потому что он только в два ночи вернулся с работы. Мы можем не видеться сутками, живя в одной комнате, представляете?
И то: мама мужа рассказывала, раньше вообще выходной у военных бывал раз в месяц. Так что мы-то ещё, оказывается, неплохо живём…
Зато знаете, как десантники к своим жёнам относятся?
Муж рассказывает, как сидят на собрании все эти матёрые офицеры, которые по всем горячим точкам бывали: какой-нибудь боевой офицер там чихвостит своих подчинённых, «да вашу м-мать!!..» — и звонок из дома:
«Да, дорогая… Конечно, дорогая… Ребёнка из садика? — ну конечно, забрал из садика… И штанишки забрал… И машинку забрал!..»
Ему стыдно, а он не может сказать ей: «Жена, отстань от меня».
Хоть там пьянка, не пьянка, жена звонит: «Ты когда будешь дома?» — «Уже иду!»
А так смотришь — девчонки обычные, может, худенькая какая-нибудь, а прям держат их — ух!..
Может быть, потому что они не верят, что за них кто-то выйдет, — кому это надо, по полгода ждать из этих командировок, горячих точек…
Когда в Грузии они были, перевернулся БэТээР с их полка: то ли мост подломился… кто сверху был, выскочили, а изнутри не успели выбраться, и ребята погибли.
И даже не обязательно боевые действия: перед прошлым Новым годом были учения, кидали боевую гранату. Один кинул солдат — вроде уже контрактник был — а вот то ли рука дрогнула, то ли что, поскользнулся, и граната упала в окоп. Один мальчик выпрыгнул, а второго накрыл командир — накрыл собой, чтобы уберечь солдатика, и его осколками посекло. Но благо их успели спасти, доставили вовремя. У него ногу там… всё распороло. «А как, — говорит, — потом в глаза смотреть матери, объяснять, что её ребёнок погиб?» Вот такие мирные как бы учения: ни диверсия, ничего… то есть, эти войска реагирования — они очень, конечно, травмоопасны.