Я вошел в подъезд и поднялся по лестнице наверх. Постучался, и мне сказали:
— Войди.
Я вошел и остановился посреди комнаты. Человек, к которому я пришел, сидел за столом и раскладывал пасьянс.
— Я насквозь мокрый, — сказал я. — Заляпаю тебе пол.
— Под дождем все собаки мокрые, — сказал он. — Где твой пес?
— Он нам пока не нужен. Понадобится недель через шесть. Самое раннее через месяц.
— Хочешь чаю?
— Лучше бы коньяку, — сказал я. — Холодно.
— Коньяку я тебе не дам, — сказал он. — Если хочешь сегодня ночью работать, пить нельзя. Налей себе чаю. Он еще горячий.
Я пошел на кухню и налил себе чаю, а потом вернулся в комнату и сел напротив него, глядя на его тяжелое неподвижное лицо.
— С чего ты взял, что я сегодня ночью буду работать? — спросил я. — И почему мне нельзя выпить коньяку?
Тогда он впервые взглянул на меня.
— Раз сюда пришел, значит, тебе нужны башли, — сказал он.
— Да. На месяц. Можешь дать взаймы?
— Нет. Могу дать заработать.
— Это будет не просто, правда?
— Тебя не загребут. Будь спокоен.
— Ясно. Уж ты-то знаешь, что делать, чтобы не загребли. Выкладывай.
— Хочу тебе сказать, что у меня транспортная фирма.
— Я даже знаю, что твоя фирма процветает, — сказал я. — И готов объяснить почему: никто не умеет при уплате налогов жульничать так, как ты. Если верить тому, что ты пишешь в декларациях, фирма твоя терпит сплошные убытки.
— Так оно и есть.
— Потому что ты играешь.
— Какая разница, почему.
Мне было холодно, и чай ничуточки не помог. Я смотрел на стоящую перед ним бутылку «Стока».
— Не валяй дурака, Исаак, — сказал я. — Дай глотнуть. Если тебе и впрямь от меня сегодня ночью что-то понадобится, наверняка это будет уголовщина.
Он протянул бутылку; я налил себе стакан и выпил, а потом выпил еще полстакана, и только тогда мне полегчало. Я отдал ему бутылку.
— Ты сегодня что-нибудь ел? — спросил он.
— Нет.
— Поешь по дороге.
— Куда я еду?
— Куда надо.
— С тобой?
— Один. С малым, который будет ехать за тобой следом.
Я рассмеялся.
— Но не доедет, правда?
— Доедет, — сказал он. — В ад, если в него верит. Хотя это лишнее. Достаточно, чтобы угодил в больницу. — Он замолчал и через минуту добавил: — Этого, впрочем, нельзя угадать наперед. Если б можно было заранее знать, чем все кончится, то и полиция вела бы себя куда умнее. Возможно, вообще бы ни с кем ничего не случалось.
— Но тогда бы мне сегодня ночью нечего было делать, правильно?
— Что ж, стоял бы до утра под дождем.
Я подошел к столу и снова плеснул из бутылки себе в стакан. Не знаю почему, но глядя в его тяжелое и неподвижное лицо, я успокаивался. И тут я вспомнил про Роберта, который уже час стоит в вестибюле и выпрашивает у Гарри ключ, а Гарри на него даже ни разу не посмотрел и, верно, сидит сейчас, задрав ноги на стол и тупо уставившись перед собой. Это потому, что Гарри начитался детективов и насмотрелся фильмов, в которых ковбои часами сидят без движения, положив ноги на стол. Ну и еще потому, что Гарри — подонок. Мы все подонки: Гарри, Роберт и те двое, что нас обчистили. Только у этого человека, сидящего за столом и раскладывающего пасьянс, были деньги, и ему уже не требовалось быть подонком. У него ведь имелся я; и еще куча таких, как я.
— Если мне ехать сегодня ночью, говори скорей. Уже вечер.
— Завтра в Иерусалиме аукцион, — сказал он. — Продаются две хорошие машины. И я хочу их купить.
— Придется съездить в Иерусалим.
— Вся беда в том, что кроме меня туда собирается человек, который будет набивать цену. Я не могу заплатить столько, сколько он, а упускать случай жаль. Один малый там, в Иерусалиме, разорился, и все его имущество идет с молотка. Машины можно купить по дешевке.
— Что от меня требуется?
— Этот человек поедет сегодня ночью. У него новая машина с необкатанным движком, и ехать он будет ночью, когда дорога пустая, чтобы не перегружать мотор. И еще одно: он никудышный водитель. Ты его обгонишь, и он потащится за тобой. Обычное дело. Называется: сидеть на хвосте. Когда ты тормозишь, он видит твои стоп-сигналы и тоже притормаживает. И так всю дорогу — катит и горя не знает. Я сам когда-то так ездил. Ты, наверно, тоже.
— Да, — сказал я. — Я тоже. Но почему ты думаешь, что я для тебя это сделаю?
Он посмотрел на меня.
— Ты ведь знаешь, чем я занимался, пока не основал фирму.
— Знаю. Служил в полиции. Откуда тебя вышибли. За взятки. Именно поэтому теперь ты — владелец транспортной фирмы.
— Только поэтому. А знаешь ли ты, что такое line up?
— Предпочел бы не знать.
Он в первый раз улыбнулся.
— Это еще почему? Не знал бы, не явился б сегодня ко мне. Сигаретой не угостишь?
— Нет, — сказал я. — Выкурил последнюю по дороге.
— Будь добр, спустись вниз и купи. Магазин на углу еще открыт. Потом рассчитаемся.
Я не шелохнулся. Теперь я смотрел в окно; дождь не унимался, и я знал, что здесь, в Тель-Авиве, лить будет еще недели три. Но уже через месяц можно будет поехать в Эйлат, а через полтора — в Тверию. И я подумал о человеке, с которым спала та девушка из автобуса, и об этой моей невесте из Тверии, и еще подумал, что им бы стоило приехать сюда сейчас. Хотя, надо полагать, они бы и сейчас потели.
— Ну что, сходишь за сигаретами? — спросил Исаак.
— Исаак, — сказал я. — Достаточно, что я сегодня сделаю за тебя грязное дело. И ты мне за это заплатишь. Но зачем ноги об меня вытирать?
— Ты спросил, почему я думаю, что ты можешь для меня это сделать, — сказал он. — И заодно напомнил о моей службе в полиции. Вот я и отвечу тебе как полицейский. Предположим, у нас сейчас line up[3], ты стоишь в ряду, и какие-то люди тебя разглядывают, а я громко называю твою фамилию. Возраст — тридцать два года. Первый грабеж совершил в пятнадцать лет, но не был пойман. Затем последовало двадцать семь краж со взломом — это о которых известно, — притом на протяжении одного только года, что весьма недурственно для пятнадцатилетнего пацана. Потом вы с приятелем обокрали кого-то во Вроцлаве на Центральном вокзале, и тут тебя накрыли. Потом ты дезертировал из армии. Потом тебя привлекали в Германии за пьянство, в Швейцарии за пьянство, за измывательство над проституткой — в Израиле, за стрельбу — на Сицилии. Потом ты довольно долго был сутенером, пока твоя девушка не выбросилась из окна. После этого ты завязал и зарабатываешь на жизнь как брачный аферист. Твои приметы: рост — метр восемьдесят три, вес — восемьдесят килограммов, зеленые глаза, светлые волосы, продолговатое лицо, слева на лбу шрам. Это твои главные козыри, которые помогают тебе зарабатывать на хлеб обещаниями жениться. — Он задумался и, помолчав, продолжил: — Господи, вот что значит потерять сноровку. Забыл добавить, что, водя грузовик в горах нашей прекрасной и далекой Польши, ты подрабатывал контрабандой. Это ведь было на чешской границе.
— И еще об одном ты забыл, — сказал я. — Что и здесь, в нашем любимом Израиле, я подрабатываю контрабандой. Доводилось возить разные вещи с разных границ. Благо у нашего любимого Израиля полно соседей. Но не это главное. Работал-то я на тебя.
— Угрожаешь? Совсем сдурел?
— Раз уж мы говорим начистоту…
— Тоже верно. Но ведь тебе сказано: я больше не полицейский и много чего забыл. Да и настоящим профессионалом никогда не был. Я всегда считал, что в работе полицейского воображение куда важней сноровки. Потому и разругался с начальством.
— Потому, да не только. У твоих начальников просто не хватило воображения представить себе, что полицейский время от времени…
Он перебил меня:
— Не надо повторяться. Именно благодаря этому возникла моя фирма.
— Кто этот человек?
— Какой человек?
— Тот, который будет в Иерусалиме.
— Мы друг друга не поняли. Задача в том, чтобы этого человека в Иерусалиме не было.
— Ты не дал мне договорить. Против городской больницы в Иерусалиме у тебя нет возражений?
— Фишбайн.
— Это у него, что ли, самосвалы?
— Он работал на строительстве стадиона.
— Я его знаю, — сказал я. — На какой он будет машине?
— Зеленый «шевроле».
— Номер?
Он назвал номер и спросил:
— Этот человек тебя знает?
— Нет, — ответил я.
Тогда он опять усмехнулся:
— Ты не умеешь врать.
— Я не вру, — сказал я. — Как-то я нанимался к нему на работу. Давно, когда ходил голодный, еще до того, как стал альфонсом. Мне сказали, чтоб я пошел к нему, и он даст мне работу. Работы он не дал и даже на меня не взглянул.
— Да, — сказал Исаак, — извини. Ты не соврал. Таких не запоминают.
— Какую машину ты мне дашь сегодня на ночь?
— «Додж». Полторы тонны.
— Слишком легкий. Дай «джи-эм-си», без крыши.
— У него маловата скорость. Этот тип будет стараться тебя обогнать.
— Не обгонит. Именно за это ты мне заплатишь. Будь спокоен. Я три года ездил на такой машине в горах.
— Наверно, в ту пору, когда подрабатывал контрабандой?
— В ту пору, когда ты брал у контрабандистов взятки. Не будем повторяться.
— И как ты хочешь это сделать?
— Я хочу еще выпить, — сказал я.
— Тебе вести машину.
— Не бойся. Я так легко не пьянею. Дай еще полстакана и кусок провода. Обычный шнур от лампы.
Он плеснул бренди в стакан, а потом вырвал из стоящей на письменном столе лампы шнур и протянул мне.
— Как я раньше не додумался, — сказал он. — Простые вещи редко приходят в голову.
Я отставил стакан и сказал:
— Точно. Кроме того, ты ведь вступил на праведный путь.
— Кто тебя этому научил?
— Однажды мы таким способом избавились от одного партийца, который был к нам приставлен. Как раз когда я работал в горах. Приехала комиссия экспертов из мотоклуба, ребята из органов, из милиции и еще комиссия от профсоюзов. Все пришли к одному выводу: погиб в результате собственной неосторожности. И что самое забавное, были правы. Просто он оказался никудышным стукачом.