И да, возможно, я немного зациклился на ней.
Вместо того чтобы признать вину, я веду себя как засранец.
– Пока что ты только и делаешь, что споришь, как капризный ребенок, докажи, что достаточно взрослая для серьезной работы.
Вот оно – тот блеск, что вспыхивает в ее глазах в моменты наших перепалок, возвращается, и я облегченно выдыхаю, усиливая игру, нависая над ее столом.
«Давай же, Наоми, борись со мной», – мысленно прошу, глядя, как пульс чуть быстрее бьется у основания ее тонкой шеи, пока она делает медленные глубокие вдохи, чтобы выровнять его.
– Знаешь, думаю, ты прав, – удивляет она, в два щелчка выключая компьютер, и я почти удерживаю себя от того, чтобы встряхнуть ее. Это не похоже на Наоми ни капельки. Она не спорит, не язвит и, мать его, подчиняется, вставая и начиная собирать свои вещи. – Вот, я иду домой, смотри.
Я не могу оставить это так, мне нужно узнать, что в последнем фото заставило ее потерять часть себя в моменте и стать такой замкнутой. Не помогает и то, что найденные мною отчеты заставляют видеть Наоми совсем в другом свете, и я бы предпочел никогда не знать всего этого, но память не так-то просто стереть одним лишь усилием воли.
– У тебя появилась машина? – Я знаю ответ, но все равно спрашиваю.
– Ты же знаешь, что нет, а что? – почти безразлично отвечает она, останавливаясь у лифта.
– Я отвезу тебя домой. Уже поздно. – Нажимаю на кнопку, чтобы занять руки, пока жду хоть какой-нибудь комментарий, но все, что она делает, – молча ждет, а потом заходит в кабинку, прислоняясь спиной к холодному металлу. Она выглядит такой маленькой в отражении в зеркале по сравнению со мной, смотрит в пол и, кажется, находится вообще где угодно, только не здесь. Никогда не думал, что скажу это, но меня бесит эта ее сторона, я хочу вернуть ту выскочку и занозу обратно. – Забавно, – говорю, идя следом за ней по парковке.
– Что забавно?
– То, что ты не возражала целых пять минут.
Она даже не закатывает глаза, открывая дверь и забираясь в салон, а мне хочется хлопнуть дверью в знак протеста. Какого хрена вообще происходит?
Я знаю, что может вызвать ее реакцию, поэтому включаю радио на частоту, которая чаще всего ей не нравится, но она откидывается на сиденье, вслушиваясь в слова исполнителя, и это последняя капля в переполненной чаше моего терпения.
Выкручиваю руль, паркуясь на обочине, а потом разворачиваюсь так, чтобы видеть все ее лицо.
– Какого хрена, ты думаешь, что делаешь? – Возможно, я перегибаю палку, и она просто вымоталась, но даже тогда ее поведение все равно странно. Может, она заболела, а я зря набрасываюсь с расспросами, как последний идиот?
– Я ничего не делаю.
Вот уж хрен!
– Не играй со мной, Наоми. Ты не споришь, не обзываешь меня и вообще ведешь себя не как обычно, засиживаешься допоздна, чего ты добиваешься?
– Я просто хочу домой, вот и все. – Ее голос дрожит, и у меня возникает новое желание притянуть ее к себе и просто обнять, потому что я вижу уязвимую часть ее души, которая нуждается в том, чтобы ее согрели. Но, скорее всего, после нелепых нападок и нашего обычного общения за пределами этого вечера я где-то в самом конце ее списка людей, которых она выбрала бы для утешения, если вообще в него попадаю.
Заведя мотор, я несколько минут обдумываю все, что узнал и увидел, а потом решаю, что единственный способ разгадать правду может быть только через сближение с ней. Напрасно я пытался держать ее подальше, это с самого начала было дурацкой затеей, но теперь возникла новая переменная, включающая в себя чудовищную часть ее прошлого и то, что все еще скрыто от меня.
– Завтра ты получишь задание. – Наоми в неверии смотрит на меня, словно пытаясь разгадать шараду, но ее нет, я действительно дам ей работу и буду следить тщательней.
– Что заставило тебя передумать? – спрашивает она, пока я смотрю в эти бесцветные глаза, разрываясь между тем, чтобы дать честный ответ и солгать. Выбираю второе, решив, что правда оттолкнет ее теперь, когда этот вариант неприемлем.
Машина останавливается, и я снова смотрю на нее, впитывая тень одиночества, которое, скорее всего, ждет ее дома. Так же как лжец узнает лжеца, потерянный человек сразу замечает другого такого же хаотично дрейфующего в пространстве. Это было ясно с первого дня ее появления в «Стиксе», а сегодня я лишь увидел несколько подтверждений своей теории, вот почему меня тянет узнать ее, даже когда рациональная часть мозга этому противится.
– Доброй ночи, Наоми, – говорю, прежде чем перегнусь через консоль и совершу какую-нибудь глупость вроде запоздалых объятий или, не дай бог, поцелуя.
– Сладких снов, Ботаник, – выпрыгивая из машины, бросает она, и я улыбаюсь, потому что это прозвище показывает, что еще не все потеряно. Уверен, это ее нестандартная, понятная только нам двоим благодарность за мое обещание.
Она даже не знает, что эта услуга не для нее, а для меня и моей более темной сущности, которой не понравилось видеть ее сломленной.
Наоми
Среди всех невест, которых я когда-либо видела, моя подруга бесспорный лидер, и я ни капельки не преувеличиваю. Видите ли, страсть к потоковым видео может завести в такие дебри, что ты и не заметишь, как окажешься смотрящей все сезоны шоу «Скажи платью “да”», просто пока передвигаешь мебель в гостиной или красишь ногти на ногах. Так что я с восхищением наблюдаю, как Уэйд ведет Элси по проходу, а Джош почти не дышит, стоя у алтаря. Без пяти минут миссис Холл облачена в струящееся платье цвета сирени, букет из которой держит в руках, и всю маленькую часовню наполняет тот же аромат.
В детстве я верила, что, если среди многочисленных крошечных цветов отыскать тот, что с пятью лепестками, а потом положить его в рот и загадать желание, проглотив целиком, это желание непременно исполнится. Надо ли говорить, что я была чемпионом по поеданию сирени, наблюдению за траекторией движения пауков и всему, что могло гарантировать стопроцентный результат привлечения удачи, по мнению маленькой меня. В нашем доме никогда не было свободно валяющихся монеток, чтобы бросать их в фонтан, но, будучи всего лишь девочкой, готовой на все, чтобы ее мечта сбылась, я бы проделала и это. Когда-то я верила в волшебство, и потребовались годы, чтобы осознать, как много лжи маскируют под звездную пыль.
Линкольн кладет руку на плечо друга в знак поддержки, и мой взгляд на одно затяжное мгновение падает на него. Иногда, злясь без особой причины, я почти забываю, как он красив и высок и как мне нравится цвет его аккуратно уложенных волос. Такой же оттенок я видела всего однажды, проезжая мимо живописной фермы в Остине. Там как раз собирали урожай пшеницы, и колосья играли на солнце, колышась под порывами ветра. Я смотрела на них через двойное стекло автобуса, представляя, как бегу через поле, а они хлещут меня по лицу, и я смеюсь, потому что удары похожи на щекотку, они не сравнимы с пощечинами, которые оставляла Генриетта. Кто знает, может быть, так и должна выглядеть реальная свобода.
Витая в облаках, я не заметила, как Элси оказалась перед женихом, демонстративно тряся букетом перед моим лицом. Тем самым букетом, который я, как примерная подружка невесты, должна была забрать, но вместо этого целую вечность пялилась на Линкольна как одержимая. Прекрасно, просто прекрасно.
Уэйд что-то шепчет Линкольну на ухо, и тот усмехается, глядя на меня и отмахиваясь от друга. Мне не привыкать к насмешкам, и скорее всего, шутка была безобидной, но противный злой червяк прогрызает дыру в моей голове. Прищуриваюсь, целясь воображаемыми лазерами в их глупые головы, и церемония начинается. Время от времени ловлю на себе взгляд серых глаз, но сразу же отвожу свой, чувствуя себя не в своей тарелке, одетая в бледно-лавандовое вечернее платье, облегающее тело. Ерзаю внутри собственной кожи и жалею, что не накинула на оголенные плечи какой-нибудь воздушный модный шарф. Губы Линкольна истончаются, когда его глаза улавливают мои движения, продиктованные нервозностью, и он опускает взгляд, слегка качая головой в неодобрении.
Что я не так сделала?
Раздаются радостные крики, и Джош впивается поцелуем в губы своей новоиспеченной жены. Не уверена, что они дослушали слова священника, и это заставляет меня рассмеяться, присоединяясь к радостным воплям толпы приглашенных гостей. В церкви немного шумно, смех и подбадривания вкупе со свистом не умолкают. Быть частью чего-то такого всеобъемлюще-прекрасного волнующе и не сравнимо ни с чем из того, что мне доводилось испытывать ранее. Частички счастья пары молодоженов, кажется, распространяются со скоростью света, оставляя свой след в виде улыбок и слез радости на лицах гостей. Маленькие мурашки покрывают мою кожу, заставляя крохотные волоски на руках встать дыбом, кто-то встает рядом.
– Ты замерзла, – говорит он, и мне не надо смотреть или даже слышать этот глубокий голос, чтобы понимать, что это Линкольн. Он смотрит на счастливую пару перед нами, а не на меня.
– С чего ты взял? – Я тоже избегаю смотреть на него.
Вместо ответа он стаскивает темно-серый пиджак и накидывает его на мои плечи легко, непринужденно, словно мы пара и это в порядке вещей. А потом просто уходит, я почти открываю рот, чтобы окликнуть его и спросить, какой бес в него вселился, но мои слова на полувдохе обрывает запах его одеколона, легкий и ненавязчивый, такой, словно его и нет. Но он совершенно точно присутствует в воздухе, попадая в мои ноздри, как дурманящий шлейф чего-то, что я уже никогда не смогу выкурить из своей головы, как и тот факт, что на самом деле мне понравился этот простой в своей бесцеремонной резкости архаичный заботливый жест.
Мой мочевой пузырь – самый никудышный компаньон на любых вечеринках, где слишком много народу, чтобы бегать в туалет по первому зову, но против собственного тела сражаться бессмысленно, поэтому вот уже во второй раз я нетерпеливо постукиваю ногой в коридоре, ведущем в уборные. Здесь играет приглушенная тихая музыка, как одна из тех заунывных мелодий, что Линкольн ставит в своей машине. Если не поработать над его музыкальным вкусом, однажды он заснет и врежется в какой-нибудь столб, хотя како