– Д-да, – едва слышно проговаривает Руми, и они уходят, поэтому остальной разговор теряется в стенах дома.
Шок разгоняет сердце до скорости света, в ушах шумит, и я наконец заставляю себя выйти. Но вместо того, чтобы пойти утешить подругу, иду в том направлении, откуда был слышен выстрел. Стараюсь держаться вдоль стены, чтобы в случае чьего-нибудь появления снова спрятаться. Здесь на удивление нет ни одного охранника, и теперь воцарилась зловещая тишина.
Подхожу ближе, дотрагиваясь кончиками пальцев до закрытой двери и прикладываю ухо. Голоса по ту сторону принадлежат моему опекуну и его правой руке мистеру Генриху Хольцману, они раздражены. Заглядываю в замочную скважину: в кресле перед камином сидит еще один мужчина, который мне не знаком. Он курит сигару, взбалтывая в руках низкий стакан с алкоголем. Миссис Пэрриш суетится перед мужем, пытаясь унять его негодование.
– Я подготовлю ее лучше, – щебечет она. – В конце концов, у нас есть еще две.
– Этим еще рано, – рявкает мистер Пэрриш. – Безмозглые никчемные дети много болтают, мы не можем на них полагаться. – Затем он тяжело вздыхает.
– Я начну их обучение прямо сейчас, дорогой, они будут готовы раньше. Самая младшая хорошо поддается давлению, ты ведь видел ее личное дело, я знаю, что делать, доверься мне. – Она усаживается к мужу на колени и осыпает его шею поцелуями, не стесняясь посторонних. Следы от помады окрашивают его кожу в алый цвет, но мистер Пэрриш даже не реагирует, глядя через плечо жены на мужчину в кресле.
– Что скажете, мистер Каллахан? – Он задумчиво прищуривается.
– Избавиться от этих уже не вариант, они засветились, и полтора месяца – слишком маленький срок, – говорит его гость, затягиваясь сигарой. – Начинайте обучение, миссис Пэрриш, но только для старших девочек. Младшую пока оставьте в покое, Фэллон может подождать, а Маркус прав, дети слишком наивны, когда им задают вопросы. И проследите, чтобы две другие молчали.
– Наоми любопытна, – говорит мистер Хольцман. Он чаще других находится рядом с нами, поэтому я задаю ему целую кучу вопросов, когда есть возможность.
– Тогда отвлеки ее, Генрих, – говорит мистер Пэрриш, сбрасывая жену со своих колен. – Узнай, чем она интересуется, и преврати это в достойный навык.
Советник задумывается, а потом улыбка расползается по его губам:
– Хорошо, я посмотрю, что можно сделать.
– Только не заиграйся, – говорит тот, кого назвали мистером Каллаханом. – Девчонка должна быть полезна, не преврати ее в обузу.
– Не беспокойся, Карсон, – сухо подмечает мистер Хольцман. – В отличие от тебя, я умею превращать детей в оружие.
Я ни черта не понимаю, и этот разговор кажется еще одной версией радиопостановки, он такой же нереальный и даже абсурдный. Шаги вдалеке заставляют меня отступить и бежать как можно дальше отсюда, так что я не слышу финал разговора. И как бы я ни взывала к фантазии, на этот раз мне видится лишь один исход этой пьесы, и он, увы, печален.
Линкольн
Мое раздражение растет с каждой минутой, и вместо того чтобы спуститься на нижний этаж, где прямо сейчас Джош выбивает дерьмо из какого-то только что пойманного ублюдка, я стою у окна в своем кабинете, играя с жалюзи. Некоторые мои сотрудники замирают посреди коридора, пытаясь уловить, не посылаю ли я сообщение азбукой Морзе, но с большей долей вероятности все они думают, что я спятил. По правде говоря, степень потери моей концентрации и контроля над собой почти приравнивается к помешательству, регулятор в моей руке щелкает, но это не помогает, потому что прозрачное стекло кабинета напротив меня показывает все то же пустующее место, сколько бы раз я ни закрывал и открывал проклятую штору, Наоми не появляется.
И она не появится, я знаю это, потому что наблюдал за ней с тех пор, как отправил файлы ФБР на ее компьютер. Все выходные она просидела дома, изучая полученную информацию, а сегодня утром прислала моему помощнику сообщение о том, что заболела. Это стопроцентная ложь, о чем свидетельствовал билет до Атланты, купленный на ее имя вчера вечером. Такая умная, но такая чертовски глупая мисс Маленькая Всезнайка решила в одиночку поквитаться со своими обидчиками.
Я, блядь, знаю, просто знаю, что она вскрыла этот гнойник из своего прошлого не просто так, потому что тоже хорошенько во всем покопался. И то, что нашел, злит меня еще сильнее, чем тот факт, что она была готова трахнуться со мной в том клубе, распадаясь на части на моем языке, но даже не удосужилась попросить помощи у организации, членом которой является. Любой из нас счел бы честью живьем закопать людей, причастных к ее разрушению. У меня вновь чешутся руки от желания перевернуть свой рабочий стол, что я чуть не сделал, пока читал досье семьи Пэрриш и их приспешников.
Эта чертова картинка для общества не имела ничего общего с реальностью, поскольку ублюдки занимались шпионажем и вели подпольные игры, но не своими руками, нет. Пока они попивали коктейли с высокопоставленными членами элиты, мафиозными кланами и правительственными снобами, три маленькие девочки вели кровавую войну, в которую ввязались не по собственному желанию. И самым ужасным стало то, что коррумпированные сукины выродки прикрывали задницы Пэрришей и всех, с кем они были связаны, потому что слишком боялись стать следующими и потому что были жадными до денег и положения в обществе.
Не выдержав собственного гнева, хватаю ключи и выбегаю из кабинета: не могу позволить Наоми натворить глупостей, потому что, если она окажется в опасности, я вряд ли смогу сдерживать себя еще хоть сколько-нибудь. Когда дело касается этой женщины, я становлюсь ведомым вовсе не логикой и здравым смыслом. Именно поэтому вместо того, чтобы просто поговорить и объясниться, я затеял эту нелепую извращенную игру, а теперь уже просто не могу остановиться, особенно когда в моей власти дать ей то, что она ищет, и проследить, чтобы последствия не ударили по ее уязвимым местам.
Поездка не занимает много времени, но мне нужен какой-то предлог, поэтому спустя двадцать минут я стою за дверью ее квартиры с двумя пакетами. Что-то тяжелое падает, звуки хорошо слышны через тонкую деревянную перегородку, разделяющую нас, поток ругательств подсказывает, что она все еще дома.
Слава богу!
Стучу в дверь, на мгновение повисает тишина, а потом торопливые шаги заставляют мое сердце пуститься в быстрый бег. Когда дверь открывается, я с трудом сдерживаю улыбку и удивление. Наоми стоит на пороге, одетая лишь в мешковатую толстовку, при виде меня ее глаза расширяются, пакет с чем-то, похожим на печенье, зажат в ее кулаке, который она стыдливо прячет за спину, вытирая рот тыльной стороной второй руки.
– Что ты здесь делаешь? – удивленно восклицает она, заслоняя дверной проем.
– Ты не пришла на работу. – Стараюсь говорить мягко, но чувствую себя придурком, когда одна ее бровь взлетает. То, какой потерянной она выглядит, почти весело.
– Это все еще не отвечает на мой вопрос. – Она воинственно складывает руки на груди, от чего мне хочется напомнить ей, какой покорной она бывает при достаточной мотивации.
Поднимаю пакеты повыше, чтобы она видела логотипы аптеки и доставки еды.
– Мне сказали, что ты заболела, а поскольку Элси в медовом месяце, вряд ли есть кто-то, кто готов о тебе позаботиться.
На секунду она открывает рот, словно собирается выплюнуть в меня очередную порцию яда, а потом начинает театрально покашливать, помогая мне чувствовать себя меньшим лицемером.
– Ну да, я немного приболела, поэтому есть шанс, что я могу тебя заразить, спасибо за заботу, уверена, что ты навещаешь всех своих сотрудников. – Она тянется, чтобы выхватить пакеты.
– У меня крепкий иммунитет. – Отодвигаю подношение, проталкиваясь мимо нее в квартиру. – Тебе, наверно… лучше прилечь, пока я разогрею куриный суп. – Это звучит странно даже для моих собственных ушей. Оборачиваюсь, когда понимаю, что она все еще стоит возле распахнутой двери, рядом с ней небольшой чемодан и рюкзак. – Собираешься в путешествие?
Она сдвигает свое крошечное тело в сторону, безрезультатно пытаясь спрятать улику. На ее лице смесь паники и злости, ну, ко второму я уже почти привык, а вот первое очаровательно подходит под ее домашний наряд.
– Да, я собиралась навестить родственников, как только немного поправлюсь, – выдает лгунья, глядя прямо мне в лицо и захлопывая дверь без какого-либо изящества.
В ее квартире открытая планировка и слишком скудный набор мебели, поэтому моя ухмылка хорошо видна, пока я раскладываю принесенную еду на прилавок и роюсь в ящиках стола в поисках ложки для супа.
– Думал, ты сирота.
– Очень дальних родственников, – почти сдавшись, говорит она, усаживаясь напротив меня и просто наблюдая. Тоска в ее голосе что-то делает с моим сердцем.
– Тогда тебе нужно поесть и принять лекарство, чтобы ты как можно скорее выздоровела. Мы ведь не можем заставлять их ждать.
Чего я не добавляю, так это того, что частный джет «Стикса» вылетит в Атланту сегодня же вечером.
– Серьезно, Линк, это все мило и… странно, но мне не нужна нянька, – стонет Наоми, когда я ставлю перед ней порцию супа.
Мне нравится, что она не замечает, как назвала меня сокращенной версией имени. Сам факт, что Наоми оставила то дерьмовое прозвище, пробуждает новую улыбку на моих губах. Ее большие серо-зеленые глаза блуждают по моему лицу, а потом опускаются к ароматному супу, и она еле заметно сглатывает. Бегло окидываю столешницу и окружающую обстановку, замечая еще две открытые пачки печенья; готов поспорить, она больше ничего не съела. В ее деле не так много сказано о расстройстве пищевого поведения, но из того, что я заметил, ясно, что у Наоми нездоровые отношения с некоторой едой. Особенно когда в компании на тарелке остается последний кусочек, она молниеносно запихивает его в рот, а потом вылетает из комнаты наверняка для того, чтобы вызвать рвоту. Может быть, это ее версия наказания за то, что она позволила себе взять что-то, по ее мнению, ей не принадлежащее. На самом деле эта тема настолько обширна, что я не берусь делать скорые выводы, предпочитая наблюдать и действовать по ситуации.