Палата Сары Риверс расположена на втором этаже западного крыла, но для начала меня знакомят с лечащим доктором, потому что по телефону ранее я представилась студенткой медицинского университета Джорджии, пишущей статью о людях с ментальными расстройствами. Медкарты Риверс не было в базе, у этого места даже нет своего сайта, все их архивы написаны от руки, поэтому пришлось солгать, что моя мама знала Сару в молодости, что не слишком далеко от правды, ведь Линда Пэрриш фактически была мне приемной матерью.
Аккуратно перекладываю букет из одной руки в другую, царапая только что придуманную подпись в журнале посещений, ладони потеют, оставляя на оберточной бумаге влажные следы. Доктор Холланд воодушевленно рассказывает о методах лечения и своем прогрессе, пока ведет меня по коридору, в котором царит оглушительная тишина. Никто не слоняется, напевая странные песни, нет смирительных рубашек или санитаров в белой форме, любой мог бы войти и выйти при желании, но по какой-то причине Сара заперта здесь вот уже пять лет.
В ответ на все вопросы дверь в палату открывается, мой взгляд падает на седовласую женщину, сидящую в сгорбленной позе у окна, выходящего на густой непроглядный лес. Она не оборачивается на звук голоса доктора, не реагирует, просто сидит и смотрит вдаль, и у меня складывается впечатление, что я ошиблась палатой и вообще заведением. Сара, которую я знала, была тридцатипятилетней бойкой рыжеволосой кокеткой, которая любила ярко одеваться и нарочито громко цокала каблуками, обходя персидские ковры. Все охранники в доме провожали ее взглядом, а на званых ужинах у нее не было отбоя от мужчин, она ослепляла и привлекала внимание. Незнакомка, чье тусклое обветренное лицо отражается в оконных стеклах, похожа на тень человека, ее голубые глаза бледны, почти прозрачны, а руки, сложенные на коленях, покрыты выпуклой сеткой вен.
– Я, пожалуй, оставлю вас, – слышу голос доктора, который не переставал говорить все это время, но я была так ошеломлена увиденным, что совершенно забыла слушать. – Через час у мисс Риверс процедуры, медсестра зайдет забрать ее. Если вам что-нибудь понадобится, зовите, я буду в своем кабинете в восточном крыле.
Он удаляется, и я понимаю, что остаюсь один на один с человеком, который стал участником моего кошмара.
– Все сначала! – Мисс Риверс дважды хлопает в ладоши, проходя мимо зеркала. Ее движения практически невесомы, я никогда не смогу повторить подобное, она обучает нас актерскому мастерству, показывая все тонкости жестов и мимики, а потом мы отрабатываем сцены снова, и снова, и снова… Это похоже на то, как Генриетта учила меня соблазнять взрослых мужчин, только намного, намного хитрее и изящней; каждая новая часть игры делает меня кем-то другим, почти заставляя забыть о себе настоящей…
Ким входит в класс, не поднимая головы, через зеркало во всю стену наблюдаю бледное сияние ее меловой кожи. Светлые волосы воздушным пуховым облаком вьются вокруг ее лица, они всегда в беспорядке, но сегодня еще больше всклокочены. Она, как ангел, плывет к своему месту и сразу принимает позицию, включаясь в занятие, все еще не глядя по сторонам.
Мисс Риверс замолкает, только стук ее каблуков отражается от стен класса – медленные шаги, приближающие наказание Ким за опоздание.
– Вы должны запомнить одно очень важное правило. – Мисс Риверс четко выговаривает каждую букву, и я лишь слегка поднимаю взгляд, наблюдая, как ее отражение становится перед Кимберли. Палка, служащая одновременно для указания места и устрашения, покоится на ее ладони. – Люди не любят ждать. Пока вы нежитесь в кроватях, досматривая последний сон, жизнь проносится мимо, и вы упускаете все веселье. – Мисс Риверс делает паузу, кончиком указки поднимая голову Ким за подбородок, их взгляды встречаются, и я лишь мельком вижу страх, отражающийся в светло-зеленых радужках подруги. – Но есть еще нюанс. Я ненавижу, когда кто-то тратит мое время попусту.
Она замахивается и с силой ударяет Ким по щеке, звук пощечины такой громкий, что из меня вырывается вздох ужаса. Это не первый раз, но обычно она бьет нас по невидимым участкам тела. Слезы льются по лицу Ким, она не шевелится, чтобы вытереть жгучую соленую влагу с того места, где ее белая кожа окрасилась в алый, синяка не избежать. Ее голова снова задрана вверх, подбородок покоится на острие деревянной указки, а глаза смотрят будто бы сквозь мисс Риверс, которая злорадно улыбается.
На пороге класса появляется фигура – мистер Пэрриш смотрит на сцену перед собой с нечитаемым выражением на лице, но вот гримаса ярости мисс Риверс в мгновение растворяется, превращаясь в подобие того опустошающего ужаса, что отражается в зрачках Ким. Ей страшно, она боится своего работодателя, это видно по тому, как меняется напыщенная поза, и даже каблуки и указка уже не придают ей строгий вид.
– Занятие окончено, – тихо говорит мисс Риверс, не спеша покинуть класс. Мы все вылетаем оттуда, словно сам Сатана пустился в погоню, дверь закрывается, Ким продолжает всхлипывать и потирать щеку, а Руми стоит перед запертой дверью, прислушиваясь. Но не обязательно прижимать ухо к холодной древесине, чтобы расслышать звуки рвущейся ткани и шлепки, а за ними злой рык мистера Пэрриша.
– Ты испортила мой товар и заплатишь! – ревет он.
То, что происходит дальше, стирается временем из моей памяти, это история Сары, не моя. Я лишь помню, как после того вечера все обернулось еще большим кошмаром, масштабов которого никто не предвидел. Думаю, мисс Риверс тоже не знала, что она вовсе не волк в этой стае, а такая же жертва, как и все мы.
– Как поживаете, мисс Риверс? – подхожу ближе, замечая на столике у кровати полный графин. – Помните меня? – Сара не двигается, ни малейшего проблеска узнавания или реакции на мое присутствие. – А я очень хорошо помню тебя. Такое не просто забыть. Забавно, я не так представляла нашу встречу.
Встаю перед ней так, чтобы наши лица оказались на одном уровне. Мутные зрачки, затуманенные препаратами, слегка расширяются, полагаю, это лишь потому, что я заслонила свет, льющийся из окна. Она не помнит меня, не отвечает, и я подавляю чувство досады. Во мне так много противоречивых чувств от желания придушить ее до облегчения, что жизнь отомстила за меня. Может ли что-то быть хуже безликого одинокого прозябания в «Долине безмолвия», где каждый новый день – зацикленная картинка с одними и теми же унылыми пейзажами, сменяющимися раз в несколько месяцев, но повторяющимися из года в год?
– Выглядишь дерьмово. – Поднимаю руку, чтобы провести пальцами по ее седым прядям. Сейчас ей должно быть чуть за сорок, но как будто все шестьдесят, и мне интересно, как она превратилась в эту бесформенную массу. А еще я хочу быть уверенной, что она не притворяется – Сара всегда была прекрасной актрисой.
Поэтому вынимаю одноразовые перчатки из кармана спортивной куртки с эмблемой университета, в котором никогда не училась, и натягиваю их на руки, осторожно разворачивая принесенный букет. Сьюзан – владелица цветочного по соседству – была так любезна, что рассказала мне обо всех самых популярных видах растений, растущих в штате Джорджия. Если попытать удачу, на окраинах лесов и вдоль дорог можно найти много всего интересного, например токсикодендрон, к которому Сью строго-настрого запретила прикасаться, именовав его собратом ядовитого плюща. Майкл рассмеялся тогда на весь магазин, подмигнув жене.
Некоторые используют опасное растение для отпугивания вредителей, садоводы считают сорняком, а я нахожу весьма полезным в нынешних обстоятельствах. Человек, не разбирающийся в ботанике, такой, как доктор Холланд, никогда бы не смог отличить простое цветочное дополнение от листьев ядовитого растения, поэтому вместо вазы ставлю букет в графин с водой. Отрываю один листок, разминая в пальцах, и подношу к щеке мисс Риверс.
Женщина лишь слегка дергается от легчайшего прикосновения, ее лицо морщится, но расфокусированный взгляд остается неподвижным. Могу лишь представить, какой дискомфорт причиняет порхание листка по коже, потому что увядшая щека уже через минуту начинает покрываться красноватой сыпью, но я продолжаю водить по ее рукам, шее и лицу, пытаясь получить больше. Ничего.
– Ну, я хотя бы попыталась. – Чувствую себя отвратительно, но воспоминания все еще свежи, и они перевешивают мою совесть. Вынимаю лилии, заворачивая их в бумагу, и выбрасываю в мусорное ведро, вода уже достаточно напиталась, чтобы повредить пищевод Сары. Это не приведет к смерти, но станет небольшой компенсацией за причиненный ею вред. Мне больше нечего здесь делать, поэтому собираюсь уходить. – Надеюсь, ты сдохнешь в этой дыре.
Быстрым шагом покидаю лечебницу, сажусь в машину и выезжаю за ворота, даже не взглянув в сторону охранника, который кричит слова прощания. От парика зудит голова, так что сердито стягиваю его, бросая на пассажирское сиденье, грудь вздымается и опадает, где-то внутри нарывает источник злости. Паркуюсь на обочине, не доехав до аэропорта, в голове стоит такой шум, что не сразу слышу, как звонит телефон. Протягиваю руку, не глядя на экран, отвечаю на звонок.
– Привет, это Линкольн. Просто решил узнать, как дела. – Адреналин покинул тело, больше не осталось сил, поэтому я сижу, закрыв глаза и откинувшись на подголовник.
– У меня есть твой номер. – Не знаю, что еще ответить, я не ожидала, что он позвонит.
– Теперь тебе легче? – спрашивает он, и мое сердце, бешено ударяясь о грудную клетку, срывается, падает в желудок; я распахиваю глаза.
– Чт-то?
– Твое самочувствие. Уже полегчало? – Его голос мягкий, успокаивающий, слезы крупными каплями катятся по щекам, их так много, но они не могут смыть сотворенный грех целиком, только облегчить мое моральное состояние.
– Да, немного легче.
– Хорошо.
Повисает тишина, она давит на легкие, не давая дышать, нужен какой-то якорь.
– Ты поэтому позвонил? – спрашиваю, не желая заканчивать разговор.