– Ты должна была защитить этих девочек, но вместо этого молча смотрела на их растерзание. Меня тошнит от таких, как ты. – Хруст обрывает звуки, бурлящие в передавленном горле, когда я сворачиваю хрупкую женскую шею одним быстрым движением. Бездыханное тело падает на ковер перед кроватью, и все затихает.
Оставляю все как есть, когда покидаю лечебницу, мне не нужно прятать тело или скрывать следы убийства, я хочу, чтобы остальные знали, что за ними придут, потому что это только начало.
Обратный путь занимает чуть больше четырех часов, я возвращаюсь измотанным, несмотря на короткий сон в самолете. Мысли о Наоми не покидают меня и на утренней тренировке с Дунканом, во время которой я более расслаблен, чем обычно. Тиканье в моей голове не прекратилось, но содеянное, как ни странно, принесло спокойствие и легкость.
К обеду на мой второй телефон приходит сообщение.
Маленькая Всезнайка: Мы можем встретиться?
Отрываю взгляд от экрана, пристально глядя туда, где через открытые жалюзи можно разглядеть Наоми, нервно жующую нижнюю губу. Она сосредоточена на своем телефоне, на ее лице написаны опустошение и грусть. Утром я проверял сводки из Атланты, новости об убийстве Сары Риверс не было нигде в открытом доступе.
Я: В полночь в том же месте.
Ее тонкие брови взлетают вверх, и румянец окрашивает прекрасное лицо, в то время как на моем расползается улыбка. Наоми откладывает телефон, возвращаясь к работе, но то и дело косится на него, пока что-то печатает на своем компьютере. Так проходит несколько долгих часов, и наконец рабочее время заканчивается, она подрывается с места, пулей покидая офис.
Не жду долго, мне так же, как и ей, не терпится попасть в клуб. Это место принадлежит нам с Уэйдом с тех пор, как многочисленные убийства перестали приносить покой. Я перепробовал сотни способов борьбы с тем, во что превратился, начиная со случайного секса, драк в барах и взламывания правительственных объектов, заканчивая тем, что просто созерцал, как другие приходят к собственному разрушению. Все эти действия должны были показать, что происходящее в моей больной голове – часть исковерканной нормы, но с каждым разом, покидая клуб, я ненавидел себя все больше.
До прошлого визита Наоми.
Вообще я собирался покончить с этим местом, закрыв его навсегда, но ее появление в стенах, пропитанных похотью и грехом, почему-то казалось глотком свежего воздуха. Мы оба могли притвориться кем-то другим, при этом оставаясь собой и создавая из хаоса нечто прекрасное, нормальное, по меркам нашей нелепой реальности.
И я хотел, чтобы это повторилось снова, жаждал, как никогда и ничего раньше, поэтому прибыл на место встречи за час до ее приезда, отослав часть персонала и установив жесткий контроль на этот вечер. Теперь, сидя в своем кабинете на втором этаже, я смотрю записи с камер на входе, чувствуя, как растет возбуждение от одной только мысли о ее бледной коже, медленно покрывающейся краской смущения.
Она приходит точно вовремя, но, в отличие от первого раза, не задерживается на входе, сразу пролетая мимо охранника и не глядя на разврат, творящийся внизу. Ее шаги тверды, пока она бежит по стонущей лестнице, поднимаясь на второй этаж и занимая свое место у перил в ожидании. Выключаю камеры, смакуя этот момент, и выхожу из потайной двери прямо за ее спиной.
Наоми вряд ли слышит мои шаги, но чувствует появление, потому что ее плечи расслабляются впервые за день, и почему-то кажется, что мое приближение успокаивает ее. Это странно, непривычно и лижет стенки моего сердца теплыми вспышками пламени, горящего в груди. Она рада быть здесь, а я, блядь, в восторге от перспективы быть тем, к кому она бежит, когда чувствует себя потерянной.
Мои руки заключают ее в клетку, прижимая к поручню перед нами, и в ту же секунду тело Наоми отклоняется назад, буквально вжимаясь в мое, как если бы она искала защиты, а с ее губ срывается вздох облегчения. Мне хочется спросить, как она себя чувствует, но вместо этого я произношу нечто другое:
– Ты снова пришла за услугой?
– Может быть, – неопределенно говорит она, глядя вниз, где группа из трех девушек окружила случайного посетителя: одна из них завязывает ему глаза, в то время как вторая оседлала, просунув руку под пояс его брюк. – Почему они занимаются этим?
В клубе нет запрета на близость, не обязательна приватность, если все по согласию, но есть охрана, следящая за соблюдением правил. Несколько отдельных комнат есть на первом этаже, здесь только мой кабинет, комната Уэйда и ВИП-зона, в которую не допускаются посторонние, вход только для постоянных членов клуба и тех, о ком я сообщаю охране.
– А почему не должны? – согреваю своим дыханием раковину ее маленького уха, наблюдая за россыпью мурашек, ползущих по шее и груди, приоткрытой низким вырезом блестящего топа. Ее сегодняшний наряд – синоним греха, но даже разгуливающая в бесформенных толстовках и мальчишеских джинсах она не теряет привлекательности. – Здесь они могут быть кем угодно. И ты тоже.
– Хорошо, потому что там, снаружи, я ужасный человек, – шепчет она едва слышно.
– Очень в этом сомневаюсь.
– Вчера я собиралась убить кое-кого, но у меня не хватило смелости, – признается она.
– И что из этого делает тебя плохой?
– Я слабая, – легкая дрожь проходит по ее телу. – Другие погибли, чтобы я могла жить, а я так и не отплатила за свою свободу, я ее не заслуживаю.
Ее слова ненадолго возвращают меня во времена, когда рассуждал точно так же, и я в очередной раз поражаюсь, насколько мы похожи. Где-то в недрах ада мы были выкованы из одного и того же материала, моя рука неосознанно обхватывает ее за талию, когда я снова шепчу.
– Мертвым плевать на то, как сложится жизнь после их ухода. Ты можешь их оплакивать, злиться на судьбу и проклинать все на свете, но стремление продолжать жить дальше – скорее сила, чем слабость. – А потом я говорю то, что сам слышал сотни раз и из-за чего всегда приходил в ярость: – Ты выжила, это все, что имеет значение.
Наоми молчит, но я знаю, что слезы катятся по ее щекам, падая вниз.
– Так ты окажешь мне еще одну услугу?
– Какую угодно, но не забывай, что я возьму ответную.
Она кивает самой себе, а потом поворачивается ко мне, не поднимая лица, она помнит правила. Ее холодный нос утыкается в ткань моей футболки, и я чувствую тепло ее слез и дыхания на своей коже.
– Пожалуйста, обними меня. Меня так давно не обнимали.
Это все, что она говорит, пронзая мое черствое сердце мягкостью слов. Я ждал чего угодно, будучи готовым обрушить мир, разорвавший ее на части, и швырнуть его в бездну. Но все, чего она просит, – объятия. И мои руки обхватывают ее сотрясающееся тело, крепче прижимая к себе, пока она плачет, держась за меня, как за единственное, что удерживает ее от падения. Закрываю глаза, опуская подбородок на ее макушку, всем своим существом впитывая ее горе, жаль, что у меня нет сил забрать его таким способом, поэтому просто держу ее, не обращая внимания на то, сколько времени это займет. Я готов простоять вот так вечность, если это хоть немного облегчит боль в ее груди, потому что дыра в моей собственной с каждым ее прикосновением тоже зарастает.
Наоми
Здесь так тихо и спокойно, словно кто-то надел на меня наушники, но это лучше любой самой приятной мелодии, что когда-либо звучала. Глаза закрыты, и вновь лишенная зрения, я позволяю себе чувствовать. Смесь эмоций и не совсем понятных мне вещей витает в воздухе между нами, их так много, что кружится голова, и если бы сильные руки Воина не держали меня, я упала бы в самую бездну.
Первое чувство, выбирающееся на поверхность из оков подсознания, – отчаяние, такое глубокое и гнетущее, что слезы не перестают литься, впитываясь в ткань его серой футболки. Кажется, что я предала Ким и Руми, которые пытались защитить меня в ночь своей гибели, и от этого внутренности болят и кровоточат. Я собиралась убить Сару Риверс, но, увидев ее такой беспомощной и разбитой, отступила. Быть может, причина была не в ее слабости, а в моей собственной. Получить то, чего ты так страстно хотел, – лучший способ понять, что это вовсе не для тебя. В моей голове все было просто, в реальности же оказалось гораздо сложнее, и я подавляю в себе остатки решимости, потому что наконец начинаю понимать, что не способна убить человека.
Руки Рыцаря Смерти поглаживают мою спину и плечи, покачивая тело в успокаивающей колыбели крепких объятий. Целую вечность я не испытывала подобной близости, когда меня просто утешали, обнимали, держали, пока я рассыпалась на осколки. Те самые руки, что покрыты татуировками, шрамами и кровью. Да, последняя смыта, но я ощущаю силу, гудящую в его венах под поверхностью золотистой кожи, испещренной изображениями десятков воинов. И, вопреки всему, стоя здесь, снова не чувствую ни капли опасности, только покой и умиротворение сродни тем, что ощутила в машине после звонка Линкольна.
Я росла в доме, где из-за холода и сырости стены покрывались плесенью, отравляя легкие, но, даже попав в роскошный особняк, не научилась согреваться. Сколько бы градусов ни показывала шкала на термостате в моей захудалой квартире, ощущение промозглого ветра будто гуляет вокруг, заставляя конечности зябнуть, это не физический холод, а пустота. Поэтому второе чувство, которое мне удается идентифицировать сейчас, – это наполненность. Вот что ползет по моим жилам, когда я думаю о Линкольне и эквиваленте его доброты, что все еще ждет меня в холодильнике.
– О чем ты думаешь? – полушепотом спрашивает мужчина, чьи руки теперь в моих волосах. Сомневаюсь, что у него могут возникнуть проблемы с эксклюзивностью, так что отвечаю правду:
– О супе. – Смешок вырывается из моей груди, и ком в горле отступает.
– Ты голодна? – Он отстраняется, должно быть, смотрит на меня сверху, но я не открываю глаз, потому что стоит мне сделать это сейчас, и магия рассеется.