– Водитель отвезет тебя. Ты вернешься домой, примешь ванну и доставишь себе удовольствие этими пальцами. – Его язык облизывает указательный и средний палец на моей руке, и я извиваюсь от прилива возбуждения. – Перед этим ты позвонишь мне и включишь громкую связь, я хочу слышать каждый твой стон.
Иисусе!
Пока я сижу с открытым ртом, он помогает мне одеться, снова целуя в губы; я не спрашиваю, почему бы ему самому не повторить тот чудо-фокус с языком на моей киске, потому что слишком ошеломлена всем происходящим. Он доводит меня до двери, а перед тем, как открыть ее, наклоняется, чтобы прошептать:
– Она больше не сможет причинить тебе боль. – Я не успеваю спросить, о ком идет речь, потому что дверь распахивается и меня выводят к перилам, вновь он исчезает еще до того, как я успеваю осознать, что произошло.
Когда я все же собираюсь с силами, сбрасывая оцепенение и снимая повязку, шоу подо мной внизу уже в самом разгаре. Будь я смелее и глупее, спустилась бы, оседлав первого случайного парня, который не прочь забыться, но правда в том, что, судя по всему, лишь один человек способен доставить мне истинное удовольствие.
Поэтому я возвращаюсь домой, погружаюсь в теплую ванну и набираю номер, который уже успел отпечататься на подкорке сознания. Звонок принимают, и, не заботясь о приветствии, я делаю то, что было сказано, зная, что он слушает, и лелея надежду, что его рука сейчас тоже обернута вокруг члена с тем же огнем, с каким моя проводит по влажным складкам.
Я кончаю так громко, что завтра будет стыдно взглянуть в глаза соседям, надеюсь, что никогда их не встречу. Но сейчас мне плевать, я снова забыла обо всем на свете, кроме тех восхитительных теплых объятий и чувства, которое пришло им на смену, – покой.
Линкольн
Как же здесь воняет.
Гнилостный воздух почти затуманивает зрение, мешая продвигаться по водостоку, чувствую себя Энди Дюфрейном, покидающим Шоушенк[6]. Я сказал им, что отойду от дел, как только закончу с бандой мерзавцев, орудующей на северо-западе страны. Мне осточертело натыкаться на сводки о них, сеть насилия и жестокости по всему городу разрастается, как чума по средневековой Европе.
Но я чертовски устал. Кровь более полутора тысяч человек въелась в мои поры, их предсмертные взгляды давно перестали посещать в кошмарах, меня тошнит от самого себя и этой работы, она больше не усмиряет зверя внутри.
Год назад мы с Уэйдом купили помещение, а в прошлом месяце открыли в нем клуб, где такие же потерянные и извращенные темными сторонами жизни неудачники, как мы, могли бы забыться. Не могу сказать, что это сильно помогает, но, по крайней мере, там не приходится возиться с чужим дерьмом, для этого есть специально нанятые люди. Время от времени я прихожу туда и просто наблюдаю или трахаю кого-нибудь на одну ночь, потому что на большее просто не способен. Я покончил с попытками построить что-нибудь серьезное еще до того, как у меня появился шанс. Последняя девушка, задержавшаяся более чем на месяц, не выдержала уклончивых ответов о работе, и я ее не виню, поскольку честность с гражданскими противоречит кодексу «Стикса», а в его пределах обзавестись парой практически нереально. Редкие из нас образуют семьи, большинство довольствуется случайными связями и одиночеством, а я уже по горло сыт своим пустым домом и тишиной, единственный звук в которой – мерное тиканье таймера.
Тик-так, тик-так…
Проползая еще тридцать ярдов, добираюсь до железной решетки, похожей на вентиляционную, только в несколько раз крупнее. Из дома в глубине соснового леса доносятся басы гангстерского рэпа, какое убожество. Несколько сильных пинков в стратегические места выбивают опоры, закрепляющие металл в бетонной кладке: скорее всего, водоотведением занимался такой же идиот, как те, что правят этим маленьким картелем.
– И эти ублюдки держат в страхе все восточное побережье, – с щедрой долей скепсиса ворчу я, присаживаясь на корточки, проверяя датчики, установленные группой разведки.
– Не все из нас признанные гении, как ты, – смеется Джош. Сегодня он на подхвате, это одно из ключевых правил полевых операций, особенно когда оперативник всего один. Я не люблю, когда кто-то путается под ногами, в моменты ярости моему лезвию плевать, кто стоит на пути, поэтому позволил ему побыть моей нянькой только удаленно. – Что ты видишь? – Я переключаю экран так, чтобы он тоже видел датчики с камер на своем компьютере в офисе «Стикса». – Твою мать, Линк, мне стоило пойти с тобой. Дай мне минутку, посмотрю, кто из наших ребят поблизости.
– Нет, – резко обрываю его энтузиазм. Мне ни к чему подмога, одолеть небольшую армию для меня – все равно, что обрушить сеть целой страны, и Джош прекрасно осведомлен об этом. Он видел худшие времена, поэтому поддерживает мое решение уйти в тень.
– Там долбаных двадцать три человека. – Тон его голоса сочится волнением.
– Похоже на утро Рождества, не правда ли? – отшучиваюсь, убирая приборы слежения в карманы тактических штанов. – Как раз успею к ужину.
– Однажды твое безрассудство тебя прикончит. – Даже не видя его, знаю, что друг качает головой. Кроме Дункана и, может быть, Уэйда, он единственный, кому не плевать на близких, включая меня, в остальном Джош эмоционально отстранен, та ночь повлияла и на него.
Выпрямляюсь в полный рост, ощущая всем телом разрушительную энергию, поднимающуюся из глубин моего тела, она ползет по венам, заставляя кончики пальцев покалывать от предвкушения. Я буду скучать по этому.
На территории нет охраны не просто так, болваны держат обученных собак, бегающих по всему периметру, но поскольку хозяева тупы как пробки, я перешагиваю через дремлющие тела питомцев, накачанных снотворным, и поднимаюсь на крыльцо, не утруждая себя бесшумной ходьбой. Последнее дело должно быть эпичным и запоминающимся, поэтому я надеваю беспроводные наушники, отключая связь с Джошем, и с ноги выбиваю входную дверь, сделанную из такого же хлипкого дерьма, как и мозги обитателей этого места.
– Сюрприз, ублюдки! – Несколько голов поворачиваются в мою сторону, пятеро человек успевают схватиться за свои пистолеты, но еще до того, как хоть один из них успеет взвести курок, я бросаю гранату в центр комнаты и, кувыркаясь, прячусь в смежном помещении.
Взрыв пронзает воздух, но я сосредоточен на мелодичном голосе солиста Weezer, поющего про остров под солнцем, и моя нога непроизвольно постукивает в такт. Далекие звуки криков и стрельбы заставляют выйти из укрытия, оценивающим взглядом пробегаюсь по комнате. Несколько оторванных конечностей лежат в центре захламленной гостиной на том месте, где двадцать секунд назад стоял карточный стол и шла ожесточенная игра в покер.
Пара пуль пролетает над ухом, смеюсь во весь голос, музыка в наушниках вибрирует синхронно с моим телом.
– Никак не уйметесь, сукины дети! – ору во всю мощь легких.
Глаза стрелка расширяются за секунду до того, как лезвие моего топора попадает в центр его лба. Бегу туда, быстрым движением вырывая оружие и направляя его в грудную клетку парня, что пытался ударить меня ножом в спину. Мой разворот быстрее, чем его хаотичное движение, из приоткрытого рта начинает хлестать кровь, и я использую его тело как щит, прикрываясь от града пуль. На мне бронежилет, но это не гарантия сохранности в подобной ситуации, жжение чуть ниже локтя подсказывает, что меня тоже задело, и это лишь подпитывает желание искупаться в крови этих отбросов.
Дункан учил меня, как использовать численный перевес в своих целях, на самом деле мелодия помогает мне сосредоточиться на дыхании, для меня происходящее здесь похоже на смертоносный танец, хотя простые обыватели решат, что я спятил и это кровавая бойня. Они ни черта не смыслят в том, как красива бывает смерть, особенно если ты убиваешь злодеев, темных магов и разбойников. В мире больше нет добра и зла в типичном проявлении, границы разъело ядом обмана и алчности. Я все еще застрял посреди смеси реальности и компьютерной игры, и мое желание не свихнуться превратилось в безумие, но, как говорит Уэйд, мы очищаем мир от скверны, значит, делаем благое дело, даже если наши души навсегда останутся проклятыми.
Солист на репите поет «гип-гип», синхронизируясь с тиканьем в моей голове, и я кручу топор в руке, перекидывая его в более удобное положение, а потом замахиваюсь, отсекая голову негодяя одним мощным и быстрым ударом. Она катится по ковру, падая к ногам лидера, спрятавшегося за парой подчиненных.
– Ты гребаный трус! – рычу, отбрасывая от себя бездыханное тело, и бегу вперед, не обращая внимания на серию выстрелов. Мне нужно всего несколько секунд, чтобы добежать до цели, пока совершаю круговое вращение топора в вытянутой руке, и двое ублюдков бросаются врассыпную, ни один из них не хочет вставать у меня на пути.
В последнюю секунду главарь вскидывает руки в сдающемся жесте и кричит на ломаном английском, чтобы я пощадил его жалкую задницу. Слишком поздно для покаяния.
К моменту, когда я заканчиваю здесь, весь дом напоминает концовку из «Керри»: кровь покрывает мое лицо, руки и одежду, тела рассыпаны по полу, несколько пар безжизненных глаз безучастно смотрят в пространство. Мои теперь так же пусты, адреналин покидает тело, мышцы болят от напряжения, я приму душ в самолете. Последние запланированные два часа трачу на то, чтобы найти компьютеры и собрать все необходимые для себя данные, займусь ими позже, по возвращении в Бостон. Это моя новая реальность, новый я, без насилия и прямого контакта с целями.
Переключаюсь на Джоша, чтобы сообщить, что закончил.
– Пришли уборщиков, и заберите машину из аэропорта, как только я поднимусь на борт.
– Ты чертов психопат, знаешь? – спрашивает он. Сигнатуры его монитора не показывают тепловых точек, кроме меня и нескольких собак, которые все еще спят.
– Меня называли и похуже, – ухмыляюсь в наушник, ощущая, как силы покидают тело. Чувство выполненного долга не настолько велико, чтобы моя эйфория от убийства продлилась достаточно долго, я измотан и опустошен.