– Ты должна бежать, немедленно! – Она секунду прислушивается, проверяя, нет ли кого в тени коридора.
– О чем ты говоришь? Я никуда не уйду, – прикладываю тыльную сторону ладони к ее вспотевшему влажному лбу, но он холоден как лед. – У тебя какой-то грипп?
Руми хватает меня обеими руками и трясет за плечи, впиваясь пальцами в расшитые кружевом рукава вечернего платья. Металлический лязг звучит в такт ее уговорам.
– Пожалуйста, Нао! Пока они не видят, ты должна бежать! – Ее рот дрожит и кривится, глаза наполняются слезами, и вот тогда мой взгляд падает на кровать. Точнее, на лежанку в углу темной комнаты, где раньше стояла высокая кровать с ортопедическим матрасом и балдахином. Теперь там выцветший серый кусок ткани, набитый чем-то скомканным, ни подушки, ни одеяла. Тарелка с едой стоит прямо на полу, рядом с ней стакан чистой воды и книга с пожелтевшими страницами, закладкой в которой служит кусок вчерашнего хлеба. Прикроватная тумба исчезла, как и лампа, огарок свечи служит ей заменой, значит, Руми читает почти в темноте, но это еще не самое худшее. Звенья тяжелой цепи тянутся от батареи по всей комнате в сторону выхода, я опускаю взгляд, и весь воздух покидает легкие.
Какого черта?
Цепь прикована к железному хомуту, обвитому вокруг покрасневшей от запекшейся крови щиколотки Руми, длины едва хватает, чтобы дойти до двери. Я не могу остановить себя, прежде чем войду в комнату, Руми преграждает путь, выталкивая меня обратно в коридор, ее движения быстры и лишены какого-либо спокойствия.
– Уходи, пока тебя не увидели! Беги из дома, у нас есть план, но ты должна быть как можно дальше отсюда.
– Что происходит? – снова смотрю на подругу, что потупила взгляд, крупные слезы катятся по ее бледным щекам, падая в пропасть разделяющего нас пространства.
– Этот дом – ловушка, Нао. Ты должна спастись, пока не приехал мистер Фэллон, тогда они придут и за тобой. – Быстрый взгляд на мое лицо, и она опускает руки, обнимая себя за талию. – Пожалуйста.
Фамилия кажется смутно знакомой.
– Кто такой мистер Фэллон? Ты можешь сказать, что они с тобой сделали? – чувствую, как слова прожигают горло. Руми отрицательно качает головой, ее блестящие черные волосы рассыпаются по плечам.
Теперь, когда занавес упал, у меня есть теории о том, что нас забрали вовсе не для того, чтобы играть в примерную семью. Это никогда не казалось чем-то искренним и простым, но потихоньку фрагменты пребывания в этом огромном доме собираются в единую картину, и приходит понимание, что даже с виду хорошие вещи могут быть пугающими и жестокими. Кто, черт возьми, в здравом уме заставит приемного ребенка спать на полу. Даже Генриетта не была настолько лишена человечности.
– Ты можешь уйти, тебе почти уже есть восемнадцать. Мы должны сообщить социальному работнику. – Перебираю варианты, наблюдая, как еще больше угасает ее лицо.
– Уже слишком поздно, – шепчет она сквозь слезы. – Но ты должна попытаться сбежать, когда они сосредоточатся на гостях и охраны не будет рядом.
– А как же ты и Ким?
Она снова качает головой, глядя в злую пасть пустого полутемного коридора.
– Мы останемся, чтобы ты смогла выбраться.
Звуки шагов доносятся со стороны лестницы, Руми отталкивает меня от себя, умоляюще глядя в пространство за моей спиной, а потом бесшумно закрывает дверь, и я слышу, как цепь ползет по деревянному полу.
От увиденного тело не слушается, но я перебираю ногами и быстро бегу обратно к себе, держась за стену, прислонившись спиной к двери, сотрясаюсь, звуки моего шумного дыхания отражаются от стен, резонируя громче молота, бьющего о наковальню. Смотрю на убранство моей маленькой комнаты, которое резко контрастирует с увиденным только что. Это ждет и меня?
Стук, от которого дверь вибрирует, заставляет подпрыгнуть, язык прилип к нёбу, пытаюсь сглотнуть, чтобы ответить, но во рту, как в пустыне.
– Пора идти, – зовет охранник, и у меня нет выбора, потому что, если я не подчинюсь, он войдет и будет только хуже, судя по тому, что они сделали с Руми.
Приглаживаю выбившиеся из прически пряди и стараюсь вспомнить все уроки игры, которым научили Генриетта и мисс Риверс. Вот уж не думала, что они когда-нибудь пригодятся, но несколько глубоких вдохов и искусственная вера в свою непоколебимость творят чудеса; выхожу в коридор, следуя за своим надзирателем в роскошный банкетный зал на первом этаже.
Большие окна с витражными стеклами отгораживают меня от сгустившейся темноты, но правда в том, что теперь-то я знаю, что настоящее зло не по ту сторону, а прямо здесь, в этой комнате. Музыка льется из-под клавиш слоновой кости, что мисс Риверс перебирает своими длинными пальцами, ее длинные ногти скребут по поверхности, царапая мой рассудок. Гости уже собрались и выпивают под шумный смех друг друга, они обсуждают скачки, воскресный гольф и цены на бирже, не догадываясь, что над их головами в своей спальне хрупкая девушка закована в цепь. Настоящий пир во время чумы. Меня тошнит от одного только вида еды на столах, но миссис Пэрриш уже порхает в мою сторону, изображая из себя святую спасительницу, приютившую бедных сироток во имя добра. Ее улыбка такая же фальшивая, как и все в этом месте, мой взгляд проходит по залу, привычная красота его обитателей спадает вуалью, и я вижу монстров, пирующих нашей кровью.
Линкольн
Краска отливает от ее лица, превращая сияющую кожу в белое полотно, а крохотная лукавая улыбка исчезает под тенью горя. Чувства Наоми обычно спрятаны так глубоко внутри, что, когда они грозят выплеснуться наружу, это поражает до глубины души, я чувствую отголоски ее боли как свою собственную. Зову Нао по имени, но она пребывает в призрачном трансе, терзаемая своими кошмарами, мне хочется вырвать ее из этих лап, но она так далеко, что ее пронзительные серо-зеленые глаза становятся стеклянными и теряют фокус.
– Черт, – ругаюсь вслух, проводя рукой по волосам, у меня нет идей, кроме одной, самой нелепой и аморальной, и я готов ударить себя по лицу только за то, что вообще рассматриваю ее всерьез. – Нао, ты слышишь меня?
Осторожно провожу костяшками пальцев по ее щеке, боясь напугать еще больше.
– Линк, я… – роботизированно говорит она, неотрывно глядя на рыжеволосую пианистку, восседающую на возвышении в центре танцпола. Все внутри меня сжимается от боли, нервная дрожь только усиливается в теле Наоми. Тогда, не позволяя этому зайти слишком далеко, подхватываю ее на руки, держа как можно аккуратнее, не представляя, чего ожидать, и выношу из зала на воздух, занимая один из балконов, опоясывающих место проведения мероприятия. На улице почти стемнело, в воздухе образовываются облака пара с нашим появлением, и я сажусь на резную скамью, обитую велюром в цветочек, стягивая пиджак и оборачивая вокруг ее хрупких сгорбленных плеч. Она сильнее прижимается ко мне, не выпуская рубашку из пальцев, и что-то неразборчиво бормочет, приходится опустить голову, чтобы расслышать ее тихий голос. – Мне так жаль, так жаль, мне так жаль. – Она повторяет это снова и снова.
– Все в порядке, красавица, ты ничего не сделала. – Ее голова покоится на моем плече, а пальцы все так же суетливо перебирают ткань.
– Вот именно, я ничего не сделала. – Слова пропитаны отчаянием и таким количеством злости, что каждое впивается в меня невидимыми стрелами.
– Хочешь рассказать, что случилось? – Я уже знаю, но также мне известно, что пока она носит свою боль, запечатывая ее внутри, это будет съедать ее до конца дней. Я не нашел записей о психотерапии или каком-либо вмешательстве экспертов, кроме онлайн-психолога из круглосуточной службы поддержки. Как кто-то вообще может пережить столько дерьма и остаться в здравом уме? Мне потребовалось около пяти лет регулярных сеансов с высококлассным специалистом, и я все еще не уверен, что моя голова в порядке.
– Не особо. – Поначалу ее ответ расстраивает, потому что есть человек, которому она рассказала бы больше. Но потом она добавляет: – Я знаю, что нравлюсь тебе, Линк, и ты также знаешь, что нравишься мне, не хочу, чтобы это изменилось.
– Едва ли есть вещи, которые смогли бы повлиять на мой выбор, – осторожно провожу по ее плечу. – Я солгал. Работа не имеет к этому никакого отношения.
– Это я тоже знаю. – Она тихонько посмеивается, кажется наконец успокаиваясь. – У тебя не бывает ощущения, что ты зациклился на чем-то с такой силой, что уже не можешь нажать на паузу? Словно если ты остановишься и дашь себе время все обдумать, почву вырвут прямо у тебя из-под ног, и ты снова рухнешь, больно ударившись.
– Постоянно. – Мои руки проходят по ее плечам и спине под подолом пиджака, наслаждаюсь ощущением бархатистой кожи, но потом мои пальцы скользят под ткань и натыкаются на нечто, что заставляет кровь свернуться в жилах. Нао слегка напрягается, продолжаю водить по шраму на ее спине, мечтая содрать кожу с того, кто оставил его. – Родителей убили, когда я был еще ребенком, нас с Джошем пытались похитить, и с тех пор как Роддс взял нас под свое крыло, я не могу перестать думать о той ночи.
– Мне жаль. – Наоми делает глубокий вдох, поднимая на меня слезящиеся глаза, и выглядит до смешного крохотной в пиджаке на несколько размеров больше, сидя здесь в этой поверженной позе.
– Не надо, – качаю головой. – У меня был выбор оставить «Стикс», но я просто не смог, и вот уже много лет продолжаю делать одно и то же снова и снова, пытаясь убедить себя, что поступаю правильно, разве это не похоже на безумие?
– Для меня это больше смахивает на упорство, – мягко отвечает она.
Искра сопротивления, когда-то зажженная в ней, давно угасла, теперь Наоми просто прослеживает контуры моего лица своим цепким взглядом, останавливаясь на очках. Внимание, с которым она изучает их, забавляет, Наоми чертовски умна. Проходит секунда, и девушка прищуривается, а потом, не говоря ни слова, снимает с меня устройство, примеряя.
– Святое дерьмо! – восклицает Нао, перемещая зрачки по экрану, она видит показатели, которые обычно вижу я, при этом выглядя до ужаса сексуально. – У тебя супергеройские очки. – Она крутит головой из стороны в сторону, перемещая центральные курсоры на охранников, разгуливающих внизу. – Это потрясающе! Там есть досье