Запах гниющей рыбы тяжелым шлейфом висит в воздухе, маленькие пищащие комки шерсти перебегают от одной рыбацкой корзины к другой в надежде поживиться остатками уходящего дня. На порт опускается ночь, и лишь редкие фонари и луна освещают пришвартованные судна, большая часть из которых здесь для отвода глаз, о чем свидетельствуют пробоины, обнажающие ржавчину и покрытые пылью двигатели.
В течение последних трех дней я прихожу сюда почти каждый вечер и остаюсь до рассвета, подслушивая разговоры рыбаков, мое чутье никогда не подводит, а еще в свободное время я не перестаю шерстить Паутину, просто чтобы не думать о Нао. Она часами напролет сидит в кабинете, наблюдая за своими мучителями, словно, если отвлечется или моргнет, они сойдут с экрана и снова доберутся до нее.
Я этого ни за что не допущу.
Движение в дальнем конце причала привлекает внимание, моторная лодка на шесть мест раскачивается под тяжелыми сапогами человека, что смотрит на бесконечный горизонт. Он высокий и широкоплечий, немного недотягивает до Дункана, у него длинные черные волосы и борода, закрывающая большую часть лица. Но я все равно узнаю его, потому что слишком долго смотрел в досье, изучил его прошлое и представил все мыслимые и немыслимые варианты того, кем жалкий ублюдок мог стать за прошедшее время.
Бовард проверяет старые армейские часы на левом запястье, покрытом шрамами от огня, и начинает грузить мешки, лежащие на причале. Он складывает их один на другой, оставляя место у штурвала свободным, чтобы его массивная фигура могла разместиться. Похоже, местные не солгали и кто-то орудует под покровом ночи, я мог бы прикончить его прямо здесь, но решаю следовать до конечного пункта, просто чтобы убедиться, что не ошибся. Здесь несколько лодок, привязанных к деревянным балкам, поэтому, решив, что позаимствовать одну лучше, чем позволить Боварду прожить еще один день, отправляюсь следом.
Темные воды легко скрывают мое присутствие, если держаться на достаточном расстоянии, и как только шум двигателя впереди стихает, я заглушаю свой, надевая заранее подготовленное снаряжение. Уэйд был бы зол, если бы я просто утопил парня в порту, поэтому я обставлю все так, чтобы его тело никогда не нашли, к счастью, пропажа людей здесь, на Ближнем Востоке, никогда не считалась чем-то удивительным, особенно если они такие отбросы, как Бовард.
Неподалеку от католической церкви Девы Марии есть скалистый утес, где пришвартовано другое судно побольше. Если сопоставить все результаты разведки, отсюда последние несколько лет некто, на кого теперь работает Бовард, переправляет грузы на Кипр. Ничего остро криминального, простая контрабанда запрещенных для ввоза вещей и алкоголя, но я бы не оставил его в покое, даже если бы в мешках были сахарная вата и лимонад. Он причинил боль моей девочке и умрет самой страшной смертью.
Береговая охрана не проверяет эту часть побережья в основном потому, что она отведена под монастырь и местный университет, а сухопутным охранникам, скорее всего, платят гроши, так что они не прочь закрывать глаза на происходящее за небольшой процент от доходов Большого Бева. Когда я выныриваю у старой посудины, что служит паромом, лишь слабый желтый свет в капитанской каюте подсказывает, что наш парень уже готов к отплытию. Мне удается подняться на борт и осмотреться, здесь куча приспособлений для рыбной ловли, сетей и пластиковых ящиков, все это маскировка на случай проверки, сама контрабанда уже надежно спрятана где-нибудь подальше от глаз, но мне плевать, она не доберется до Кипра и сгниет здесь в ожидании, пока местные власти не обратят внимания на старую неприметную яхту, от которой осталось одно название.
Грубый лающий голос одинокого «капитана» что-то говорит в рацию, я приближаюсь, наблюдая за тем, как он проверяет приборы и сверяется с курсом. Должно быть, военная подготовка с годами забывается, другой бы уже давно заприметил чужое присутствие…
Но я не успеваю додумать эту мысль, как темная фигура резко разворачивается и ударяет меня прикладом пистолета в лицо. Из хорошего – я не надел очки, жалко, если бы они разбились, из плохого – чувствую, как струйка крови стекает по виску, вытираю ее рукавом гидрокостюма, не позволяя упасть, я не планировал оставлять здесь свою ДНК. Выбиваю пистолет, он, кувыркаясь в воздухе, летит на пол.
– Кто ты, блядь, такой? – кричит Бовард по-арабски. На самом деле я понятия не имею, что этот кусок дерьма говорит, предпочел бы слушать музыку вместо его болтовни, поэтому перевожу злобное рычание, как могу. – И какого хрена ты делаешь на моей лодке? – Это тоже не дословный перевод, но согласитесь, что логичный, при условии, что вы промышляете контрабандой и одной темной ночью обнаруживаете незнакомца на своей посудине.
Не утруждаю себя ответом, хоть и знаю, что он понимает английский. Лицо здоровяка оскаливается еще больше, и он замахивается, делая выпад вперед, я уклоняюсь, рукояткой топора разбивая потолочную лампу, свет гаснет.
– Свидетели нам ни к чему, правда? – Мой трюк дезориентирует его лишь на короткую минуту, за которую успеваю развернуться, Бовард поднимает пистолет, но я опережаю, выворачивая его запястье, ударяя мудака головой в переносицу. Теперь здесь точно останется кровь, но уже не моя. – Я позаимствовал это у тебя, надеюсь, ты не против, – замахиваюсь, вонзая лезвие топора ему в голень.
Пожарное орудие, должно быть, сотню лет провисело на судне, оно покрыто слоем ржавчины и затупилось настолько, чтобы боль была нестерпимой, о чем свидетельствует протяжный мужской вой. Бовард падает на одно колено, отползая в сторону, и ищет что-нибудь, чем можно обороняться.
– Кто тебя прислал? – спрашивает он с сильным акцентом. – Забери груз, но оставь лодку.
– Забавно, что ты думаешь, будто мне есть дело до твоего дерьма. – Смеюсь, расхаживая перед ним в темноте. Свирепые глаза бегают по мне, оценивая и рассчитывая, откуда ждать следующего удара, он боец, а значит, его промедление – лишь передышка, чтобы выиграть время. Когда темные радужки останавливаются на топоре и капающей с него крови, он на секунду сужает глаза, как банально.
– У меня нет денег, это первая вылазка за месяц. – Он все еще наивно считает, что я явился, чтобы обокрасть его.
– Ты так много работал, проделал огромный путь отсюда до Соединенных Штатов, выслуживался перед большими людьми, вытворяя разные вещи, чтобы в конечном итоге снова оказаться здесь. – Я озираюсь, широко расставив руки, насмехаясь над его скупыми владениями. – Обидно, не правда ли?
Рот Боварда приоткрывается, я вижу, как колесики вращаются в его голове, пытаясь связать мои слова с целью этого недружеского визита.
– Мне плевать, кто ты такой, я никому ничего не должен, – выплевывает он, думая, что его перегруппировка остается для меня незамеченной, несмотря на ранение, сукин сын готовится к выпаду.
– Знаешь, так бывает с отбросами, которые переходят грань, – продолжаю, игнорируя его слова. – Они оказываются на дне или еще глубже. – Смотрю на темную воду за бортом. Чертов засранец перепачкал весь деревянный пол своей кровью, придется задержаться и потопить яхту вместе с ним, а это значит, что я еще не скоро увижу Нао, и это злит меня так же сильно, как мерзкое осунувшееся лицо человека передо мной. – Ты должен еще как, Большой Бев.
Его лицо в бледно-голубом лунном сиянии становится вытянутым, а глаза широко открываются. Со своим внушительным списком наград он мог бы устроиться охранником в богатую семью и защищать невиновных, но выбрал стать прислужником такого же отродья, как он сам, какая бесполезная растрата боевого потенциала.
– Кто тебя прислал? – снова спрашивает он, поджимая пробитую ногу под себя, мои челюсти сжимаются.
– Одна маленькая девочка, которая лишилась детства из-за тебя и твоих кукловодов. – Ну, технически это не совсем правда, она бы прикончила меня до того, как я признался бы, куда пропал. Но я бы хотел, чтобы Бовард так думал: что Наоми цела и невредима, а еще у нее достаточно силы, чтобы выпотрошить его, пусть не своими руками. Теперь он жертва, а она – палач.
– Этого не может быть, – в панике бормочет он, качая обросшей головой. – Они все погибли. – Он смотрит на свои обгоревшие руки, покрытые уродливыми бугристыми шрамами. – Никто не выжил… – Его голос понижается до призрачного шепота, и ветер с моря уносит эту ложь, развеивая над водой.
Я молчу, мой взгляд говорит громче слов, тогда лицо бывшего наемника искажается от страданий и злобы. Он вскакивает на ноги не так быстро, как, вероятно, хотел, но силы в его теле достаточно, чтобы отбросить меня назад и прижать к пульту управления яхтой. Тишину нарушает звук наших столкнувшихся тел и приведенных в движение винтов.
Мощным рывком отбрасываю Боварда назад и уклоняюсь от серии крепких ударов, один из них врезается в стену над моей головой, пробивая ее насквозь. Неплохо для ветерана! Бовард ставит подножку, опираясь на больную ногу, подпрыгиваю, отступая на палубу, мягкие волны бьются о борт, превращая все вокруг в завораживающую музыку. Пинаю мясистую тушу ногой в живот, отталкивая к задней части лодки, он спотыкается и падает, хватаясь за сети, пытаясь обернуть их вокруг моих ног. Топор недостаточно острый, чтобы разрубить веревки, цепляющиеся за одежду, шиплю, когда борт клонит в сторону от наших перекатываний и борьбы.
Чудом не потеряв равновесие, приседаю и делаю подсечку, это легко, поскольку он уже потерял достаточно крови. Когда Бовард падает, забираюсь сверху и замахиваюсь, чтобы ударить его топором в шею, но он хватает меня за лицо и толкает большие пальцы прямо в глазные яблоки с нечеловеческой силой, падаю, скатываясь с него и бью коленом, каким-то чудом попадая в яйца отморозка, а потом локтем в горло, он наконец разжимает хватку, переводя дыхание.
– Маленькие американские шлюхи, я должен был убить их сразу же! – В его голосе только лед и уверенность в собственном превосходстве, он поднимается, становясь передо мной на полусогнутых ногах, рана в его голени кровоточит еще сильнее, но мужчина смеется, как долбаный Сатана. – Маркус запрещал трогать их, потому что хотел продать подороже, но теперь он сгинул, а я, пожалуй, отправлюсь и навещу мелкую сучку, когда закончу с тобой.