– Ты! Солгал! Мне! – тыча в меня пальцем, отчеканивает она, отрывисто произнося каждое слово с огненной ненавистью. – Это было весело? От души посмеялся?
– Да, я подонок, но все… – пытаюсь возразить.
– Не приближайся! – Выставив барьер из ладони, Нао отворачивается на секунду, пытаясь взять себя в руки, а потом снова смотрит на меня, тяжело дыша. Ее нижняя губа зажата между зубами, не знаю, что она ищет на моем лице, но мне это ни капельки не нравится, поэтому я игнорирую приказ и подхожу ближе, пока ее ладонь не упирается мне в грудь, надеюсь, она чувствует, с какой скоростью там бьется сердце. В бездонных зрачках прямо поверх раздражения и опустошения появляется крохотная вспышка упрямства, и она наконец говорит, пожимая плечом: – Знаешь, я давным-давно привыкла, что люди оказываются не теми, за кого себя выдают, но все равно как последняя идиотка позволяю себя обманывать.
Внутри меня переплетающейся паутиной расходятся маленькие трещины.
– О чем бы ты ни думала, прекрати немедленно. Все не так. Клянусь, я собирался сказать тебе. – Беру ее лицо в ладони, ненавидя себя за муку, которую вижу в ее прекрасных чертах. – Посмотри на меня! – требую без нажима. Когда она продолжает сверлить мою шею взглядом, я приседаю, чтобы быть на одном с ней уровне глаз. – Красавица, посмотри на меня, прошу, – но она не смотрит.
В прошлом месяце во время тренировочного спарринга, инициированного Дунканом, Джош совершил мастерский разворот и, застигнув врасплох, врезал локтем прямиком в мое солнечное сплетение. Это вызвало адски сильную боль и лишило меня способности дышать почти на две минуты. Вот на что это похоже – любить Наоми Рид. Притупленная теплом жгучая боль расползается из центра моей грудной клетки, отдаваясь отголосками по всему телу, становясь почти невыносимой.
– Пожалуйста…
Может быть, мольба в моем тоне так на нее действует, а может быть, она, как и я, боится разрушить все это, но серо-зеленые радужки наполняются прозрачными слезами, когда Наоми поднимает их, устремляя на меня. Сияющие и абсолютно обезоруживающие глаза теперь держат меня в плену, и нет смысла отрицать, что я окончательно потерян, нервно сглатываю, вкладывая силу в каждое следующее слово.
– Прости, что сделал тебе больно, – целую кончик ее носа. – Прости, что скрывал от тебя, кем являюсь, – невесомо касаюсь губами ее щеки в том месте, где падает слеза. – Нао, я просто идиот, который понятия не имеет, как сделать так, чтобы понравиться девушке. Я хотел, чтобы ты увидела меня по-настоящему. – Эмоции одерживают верх, и приходится сделать паузу, когда беру ее за затылок, притягивая, чтобы наши лбы соприкоснулись. – Я не врал, когда сказал, что люблю тебя. Это единственное, что имеет значение, но если в остальном сказать правду означает потерять тебя, я, черт возьми, солгу.
Проходят долгие минуты, прежде чем Нао отстраняется, изучая мое лицо, ее глаза покраснели от слез, хочется ударить себя за то, что стал их причиной. Наконец она осторожно, словно сомневаясь в своем решении, кладет ладони на мои запястья.
– Если ты скажешь хоть слово неправды снова, я перережу тебе горло во сне, – говорит она твердым как сталь голосом, непоколебимо удерживая взгляд. Мы оба знаем, что она не обидит и мухи, но что-то в ее тоне заставляет меня слабо улыбнуться и кивнуть. – А потом перешагну через твой труп и уйду, даже не оборачиваясь.
Господи Иисусе, она сейчас такая хладнокровная и кровожадная, что мой член мгновенно твердеет.
– Принято к сведению. Значит, ты меня прощаешь? – с надеждой в голосе спрашиваю.
Губы Нао подергиваются, а потом она смеется, шмыгая носом.
– Это какое-то безумие… Ты, я, все это, – признается Нао, немного расслабляясь; притягиваю ее к себе для примирительного поцелуя, но она мягко кладет руку мне на грудь. – Наверно, стоит перемотать назад и вернуться к моменту, когда все не казалось таким неловким? – Ее щеки розовеют. Знаю, теперь, когда притворяться больше нет смысла, наши отношения пугают ее гораздо сильнее, чем раньше, но также прекрасно осознаю, что никогда не смогу отпустить ее, я даже на минуту не готов представить, что она больше не моя.
Не знаю как, но нужно убедить Нао, что я – лучший вариант из всех возможных. У меня не так много опыта в долгосрочных отношениях, но уйма стремления стать кем-то, кто защитит ее от любой боли и разобьется в лепешку, только бы она была счастлива.
– Хочешь еще одну правду? – спрашиваю, заправляя волосы ей за уши, лаская большими пальцами влажные от слез щеки. Нао задерживает дыхание и с любопытством смотрит на меня, кивая. – Мне тоже страшно, и это нормально. Нет ничего плохого в том, чтобы бояться шагнуть в неизвестность, но я обещаю, что буду держать тебя на всем пути, и не собираюсь при первых признаках неудачи просто возвращаться назад. Я обещаю стараться. – Лицо Наоми проясняется, и вместо слез на нем появляется робкая улыбка, одна из тех, что я так сильно люблю. – Мы не прошлое, Нао. Мы – настоящее и будущее, мы – вечность.
И вот тогда наступает момент, когда я вижу доверие и, возможно, то, что хотел бы читать как любовь. Нао не отвечает, просто преодолевает крохотное расстояние между нашими лицами и впервые сама целует меня. Это весь ответ, который мне нужен.
Наоми
Линк был вынужден вернуться к делам, поэтому поручил Марвину налить мне еще коктейль и принести еды. Я наконец расслабилась и теперь просто наслаждалась прекрасной музыкой и чувственными движениями танцоров. Может, все дело в двух джин-тониках или картинах весьма раскованного взаимодействия гостей, но в какой-то момент я так сильно завелась, что не переставала ерзать на барном стуле, сжимая бедра и мечтая, чтобы Линкольн поскорее освободился.
– Мы едем домой, закончи здесь, – бросил появившийся Линк управляющему, после чего, не спрашивая, подхватил немного пьяную меня на руки и понес к выходу, даже не дав попрощаться, я едва успела сунуть бокал в руки Марвина и зацепить свою сумочку.
Видела бы меня сейчас Элси, вопросов в ее голове стало бы на десяток больше, но все это, в сущности, не важно. Линк сказал, что любит меня, дважды, и я ему поверила, потому что распознать любовь не так уж и сложно, если прислушаться к собственному сердцу. Я была лишена человеческого тепла и любых проявлений заботы почти всю свою жизнь, поэтому тянулась к источнику контрастирующего с прошлым эпицентра этого всепоглощающего чувства. Благодаря Линку я увидела, как сильно любовь отличается от холодной пустоты, оказывается, мне ее так недоставало. Вы спросите, как вообще можно тосковать по тому, чего у тебя никогда не было, но разве не так устроены мечты?
Раньше мне было бы плевать на свой полуразрушенный холодный дом, если бы только в нем было достаточно человеческого тепла, чтобы обогреть континент. Никогда не желала побеждать в дурацких конкурсах, не грезила богатством и светскими раутами, я просто хотела, чтобы люди, взявшие меня на попечение, заботились обо мне и оберегали. Но каждая наша слеза – это урок, и я извлекла свои, решив, что любовь не дается всем желающим без ограничений, поэтому сосредоточилась на вещах, далеких от нее.
Пока не встретила Линкольна.
– Проснись, красавица, мы на месте. – Будоражащий нервные окончания голос ласкает раковину уха, а потом я чувствую его губы у себя на виске. Линк снова подхватывает меня на руки, ногой захлопывая пассажирскую дверь.
– Я даже не буду говорить, чтобы ты позволил мне идти самой, потому что это слишком приятно, – сонно бормочу, прижимаясь к твердой груди.
Линк издает короткий смешок.
– Как будто я отпустил бы тебя, – говорит он, посмеиваясь.
– Стоп, – замечаю кое-что странное, озираясь по сторонам. – Ты сказал, мы едем домой, это не мой дом.
– Расслабься, сегодня мы переночуем здесь. Без обид, но твоя квартира похожа на тесную кладовку, и там совсем нет еды.
– А твой дом похож на дремучий лес, и, кстати, где он вообще?
– Почти пришли, – не сбавляя шага, отвечает Линк.
Он несет меня по посыпанной мелким гравием дорожке, похожей на туристическую тропу в национальном заповеднике. Сквозь темноту трудно различить очертания окружающего нас мира, но я почти уверена, что нахожусь за пределами города. Звуки, напоминающие крик дикой совы, разносятся над головами, и мы все глубже погружаемся в густые непроходимые дебри.
Через несколько минут Линк ставит меня на траву и достает телефон, чтобы ввести команду, справа от нас раздается приглушенный пищащий сигнал, нечто, что ранее казалось зарослями, отъезжает в сторону, открывая перед нами настоящее сокровище, скрытое от людских глаз. Не так я себе представляла жилище гения интернет-технологий, хотя точно не знаю, чего я вообще ожидала. Линк – сплошная загадка, непрерывный набор из нулей и единиц, код, который я не в силах расшифровать, как бы тщательно ни пыталась подбирать комбинации.
Двухэтажный бревенчатый коттедж освещен наземной подсветкой, идущей по обе стороны от выстланной декоративным камнем дорожки вдоль всего периметра участка и высокого кирпичного забора. Большие панорамные окна в темных рамах плотно зашторены, и мне не терпится заглянуть внутрь, чтобы снять очередной слой с таинственной части моего Воина.
– Выглядит потрясающе! – восклицаю, не отрывая глаз от сказочного лесного дома, упиваясь видом огромной террасы. Сразу столько способов ее применения приходит на ум, от чтения в уютном садовом кресле до качелей и маленького прудика с причудливыми рыбками. Интересно, могут ли горбоносые губаны жить в пресной воде в неволе и достаточно ли пожертвования в пять миллионов долларов, которое Линк, кстати, оставил, чтобы завести парочку таких, удерживая их здесь?
– Абсолютно согласен, – отвечает Линкольн, но вместо того, чтобы восхищаться своим до радостных спазмов в животе прекрасным домом, он пялится на меня. Хорошо, что освещения недостаточно, чтобы он увидел мои пылающие щеки.
– Где мы? – уточняю на всякий случай, поскольку проспала всю дорогу сюда и не смогла бы отыскать этот маленький уютный мирок, даже если бы попыталась.