– Я сделала это, Линк.
Блядь.
Приторный робкий восторг в ее голосе только усиливает мое беспокойство.
– Нам нужен ключ. В его кармане, – отвечаю, прослеживая за каждым хаотичным движением ее рук, когда она заправляет волосы за уши и вытирает щеки ладонями. Громко шмыгая носом, Нао идет к трупу, без тени брезгливости запускает руку в его карман, вынимая ключ и передавая его мне.
– Он закрыл меня собой, вот откуда шрам… – глядя на теперь уже мертвое тело, тихо произносит она. – Я стояла лицом к взрыву, но он успел… думала, что помню все…
Теперь становится очевидно, что заставляло ее цепляться за воспоминание о человеке, которого она выдумала в своей голове. Освободив руки, я потираю запястья и подхожу к ней, заключая в объятия, посреди этого жуткого амбара и лужи крови вокруг мертвеца она кажется неуместной, потусторонней. Нао прижимается ко мне сильней, ища утешения.
– Несмотря на это, он был ублюдком… – начинаю, чтобы хоть как-то оправдать ее поступок.
– Нет, – она отстраняется и бросает презрительный взгляд в сторону Хольцмана. – Он был настоящим злом, и мы избавили мир от него, отправив обратно в ад. Теперь он горит по-настоящему. Я не собираюсь жалеть и испытывать вину за чью-то гибель. Больше нет.
Наоми
Ни одно жуткое сновидение не похоже на другое, даже если одна фаза погружения вглубь сознания слишком быстро сменяет другую. Не имеет значения, бежите ли вы от опасности, ругая слишком сильное сопротивление, или смотрите прямо в глаза неизбежному, отсчитывая мгновения до конца. Несмотря на это, все дурные сны объединяет одна деталь – рано или поздно вы все равно просыпаетесь, но, если кошмар преследует наяву, правила меняются.
Спустившись в переполненный зал, я никак не ожидала увидеть столько людей. Миссис Пэрриш облачена в струящееся темно-синее платье, кристаллы на нем напоминают звездное небо, и, если хоть один из них упадет, я загадаю желание, чтобы они освободили Руми. Страшно открыть рот, чтобы спросить, что происходит, я нигде не вижу Ким, вдоль стен выстроились охранники, и все пялятся на меня слишком пристально, кожа начинает зудеть.
– Улыбайся, Наоми, сегодня твой вечер, – говорит миссис Пэрриш, на ее лице улыбка, предназначенная гостям, а во взгляде что-то, что заставляет меня подчиниться, несмотря на ужас, окутывающий тело. И я улыбаюсь, но выходит искусственно, мне не привыкать, на занятиях с мисс Риверс мы отрабатывали уйму улыбок: предназначенную для милых светских дам с карманными собачками под мышкой; улыбка для сотрудников социальных служб, говорящая, как я счастлива жить в новой семье; еще одна для джентльменов в дорогих костюмах, которые отпускают неуместные комплименты… Сейчас я использую ту, в которой робость смешана с радостью от предстоящего веселья, но она фальшивая, как накладные пряди в моих волосах. Мистеру Пэрришу нравятся длинные волосы, поэтому я выгляжу, в точности как он приказал.
До нас доносится голос хозяина вечера, и миссис Пэрриш впивается ногтями в мое предплечье, прежде чем подойти к мужу. Ее взгляд критически пробегает по моему лицу и платью, она быстро кивает и тащит меня в сторону длинного бара, у которого несколько мужчин заняты разговорами.
И тут я совершаю небольшую ошибку, бросая короткий взгляд в сторону окон. Слишком громкий вздох покидает легкие, заставляя все взгляды устремиться прямо на меня. Но мой направлен туда, где на низком диванчике у стола с закусками сидит седовласый мужчина с довольной улыбкой на лице. Его левая рука лежит на бедре девушки, чья голова низко опущена, все ее некогда бледное лицо покраснело и выглядит нездоровым. Пальцы левой руки старика утопают под подолом укороченного платья, обручальное кольцо не мешает ему лапать мою подругу в присутствии свидетелей.
Какого черта здесь творится?
В панике оборачиваюсь, встречая неодобрительный прищур мистера Пэрриша, мистер Хольцман стоит по правую руку от него там же, где и всегда, и смотрит на меня пустыми глазами, в которых нет ответа ни на один из вопросов, что крутятся у меня в голове.
Все последние месяцы он обучал меня программированию и мошенничеству с иностранными счетами, говоря, что это поможет, когда Пэрриши захотят получить от меня то, что им причитается. Что именно, он никогда не уточнял. Я вообще перестаю понимать, в чем суть нашего обучения, потому что все это ни капли не похоже на обычные школьные занятия. Руми приходится тяжелее всего, и я до сих пор не могу отойти от увиденного, Ким тоже замыкается, становясь тенью самой себя, я не настолько глупа, чтобы не разглядеть очертаний того, во что превращается наша реальность.
Это ждет и меня?
Мисс Риверс иногда пропадает, возвращаясь все более и более грустной, не знаю, что ее заставляют делать, но она ведет себя злобно, а когда в конце концов срывается, ее снова отправляют в отпуск. Сейчас она с такой силой давит на клавиши рояля, что мелодия звучит как серия ударов деревянной указкой, это не музыка, а отчаянные крики, переданные сквозь ноты. Думаю, она тоже страдает.
– Наоми, – Большой Бев встает передо мной, отрезая путь к Ким. – Не заставляй гостей ждать.
Всего на долю секунды голова Ким поднимается, и ее покрасневшие глаза, полные боли, ведут со мной диалог. Такое чувство, что она, как и Руми, просит меня бежать, но ее губы остаются плотно сжатыми, пока мудак, сидящий рядом, ласкает ее бедро. Он видит ее крохотный акт неповиновения, и мясистая ладонь шлепает по обнаженной девичьей коже в наказание, он разражается хохотом, когда ее плечи и голова опускаются, нарушая наш зрительный контакт.
– Скажите дону Аллаторе, что ток сегодня разрешен. Девочке не помешает еще один хороший урок, – говорит миссис Пэрриш будничным тоном, Большой Бев кивает, удаляясь в сторону мерзавца и моей подруги. Как только приказ слетает с его языка, лицо подонка еще больше озаряется, он наклоняется ближе к Ким, что-то шепча ей на ухо, отчего ее мокрые глаза закрываются, и крупные слезы проливаются на платье.
Меня же подталкивают к высокому столику, вокруг которого подозрительно тихо. Мистер Пэрриш смотрит на мужчину, стоящего вполоборота, он кажется мне знакомым, но не могу вспомнить, где я могла его видеть.
– Познакомься, Айзек, вот и наша прелестница, – внезапно меняя тон на заботливый, говорит мистер Пэрриш. – Наоми, это мистер Фэллон.
Кровь стынет в жилах, когда «человек из жюри» оборачивается, и, несмотря на его милую улыбку, он кажется таким же зловещим, как я помню.
– Привет, Наоми, давненько не виделись. Ты подросла, – приветствует он, гуляя взглядом по всему моему телу. На мне больше одежды, чем в прошлый раз, но все равно его чрезмерный интерес заставляет чувствовать себя незащищенной и обнаженной.
– Здравствуйте, – отвечаю, гадая, что он здесь делает. Если это проделки Генриетты, то все еще хуже. Большая концентрация озлобленных людей в одной даже настолько огромной комнате может обернуться настоящим бедствием.
Музыка обрывается, мисс Риверс извиняется и покидает свое место, пытаясь выйти в сад, но охранники разворачивают ее на выходе, приказывая вернуться, они загораживают двери, как будто мы все здесь заперты в ловушке.
– Это весьма щедро, Маркус, – обращаясь к Пэрришу, произносит мистер Фэллон, но смотрит по-прежнему на меня. – Деньги уже переведены, с тобой, как всегда, приятно иметь дело. – После довольного кивка он разворачивается ко мне, сверкая лысиной и поглаживая себя по груди. – Сколько тебе лет, малышка?
В первый раз, когда он обратился ко мне, назвав этим прозвищем, я испытала холод, сейчас подобное не просто неуместно в сочетании с сальным взглядом, это посылает ужас прямо в кровь, заставляя его растекаться по телу с такой скоростью, что хочется выпрыгнуть из кожи и раствориться в пространстве.
– Шестнадцать, – робко говорю, уже понимая, что стоит за вопросом. Мне хочется думать, что я ошиблась, ищу поддержки в глазах мистера Хольцмана, но он лишь создает впечатление присутствия, уставившись в пространство над моей головой.
– Она прекрасно обучена, – вклинивается миссис Пэрриш. – Сара позаботилась, чтобы девочка неплохо смотрелась в обществе и помалкивала, ну и, разумеется, как вы просили, чиста во всех смыслах. – Она хихикает, но шутка так и не звучит. Я все ближе к тому, чтобы упасть в обморок, но терять сознание в клетке, полной хищников, – самое глупое из того, что можно себе позволить.
Начинаю осматриваться, неужели всем вокруг плевать, что здесь происходит настоящая долбаная торговля и товар, судя по всему, я? Гости выпивают и смеются, только сейчас замечаю, что некоторые спутники собравшихся выглядят не менее отчаявшимися, чем я. На шее одной девушки из-под громоздкого колье проглядывает лиловый синяк, она стоит, прижавшись к боку мужчины вдвое или даже втрое старше, рядом с ним еще пара таких же снобов, пожирающих ее глазами, как добычу.
Страх никогда еще не выходил за пределы возможного, я силюсь рассчитать все возможные варианты бегства, проклиная себя за то, что не послушала Руми. Ситуацию усложняет то, что я не могу оставить девочек. Ищу глазами Ким, но ее уже нет в комнате, кручу головой по сторонам, натыкаясь на ожившие полотна истинного ужаса.
– Ты нас не слушаешь, – рявкает миссис Пэрриш, от чего мой позвоночник натягивается как струна. – Мистеру Фэллону интересно посмотреть на галерею на третьем этаже, проводи его.
Ни за что на свете я не останусь один на один с этим человеком.
– Мы уже обсуждали это, Генрих, – зло рычит мистер Пэрриш, когда помощник что-то говорит ему на ухо. – Обучи кого-то другого. Она принадлежит нашему гостю.
Святые угодники!
Собираюсь развернуться, чтобы убежать и затеряться в коридорах особняка, а уже там действовать по ситуации, но пара постоянных охранников, Джеймс О’Нилл и Хит Моро, становятся по обе стороны от меня. Они часто сопровождают Руми, но сегодня здесь, потому что их заменяет тяжелая цепь на ее щиколотке.