– Только… Запах. Сильно пахло от него, неприятно так, знаете… Больницей, что ли? …Не могу объяснить.
– У него есть машина. И он был в лесу, когда нашли девочку – прятался возле дороги.
Нестеров смотрит на Есеню, указывает на Ивашева.
– Тогда только этот. Двадцать лет назад на мясокомбинате работал. Сейчас на кладбище, сторож. Слав?
Малявин всматривается в лицо Ивашева. Тот ухмыляется – он нисколько не смущен происходящим.
– Руки от лица. – Сотрудник одергивает подозреваемых.
Ивашев не торопясь опускает руки. Малявин долго смотрит на него. Поднимает даже руку – но останавливается на середине пути и качает головой:
– Нет. Не уверен. Не помню.
– Ничего. Пообщаемся. Слава – спасибо.
Нестеров открывает дверь, выпускает Малявина первым из комнаты. Есеня идет за ними, Меглин встает, нагоняет ее и кивает на стекло.
– А я помню.
Полицейские, не церемонясь, ведут обыск в хозяйственной постройке Ивашева, переворачивая все вверх дном, и лопаты, шланги, и нехитро обустроенный угол – раскладушка, тумбочка, все раскрывается, переворачивается, летит на пол. Еще один поднимается из небольшого подвальчика. Нестеров наблюдает за обыском. Другой полицейский осматривает дряхлую машину у хозяйственного дома. Пара полицейских с автоматами тут скорее для острастки. Ивашев сидит на лавочке с Меглиным и Есеней. Меглин рассматривает его так же внимательно, как до этого рассматривал Малявин. А Ивашев смотрит на него с восторгом.
– Как же я рад вас видеть, Родион. – Повернувшись к Есене, продолжает: – Великий человек! Спас меня. В шаге был от пропасти…
– Какой пропасти?
– …а то ты не знаешь. Такой. Куда все смотрят. Я близенько подошел, на самый край. Не Родион бы – перешагнул.
– А зачем шагать, можно ведь не шагая…
– Ну, это такой мастер, как вы может. Духовный практик! Учитель. Гуру. А я только постигаю. Я вот всем говорю – встреча с моим наставником, Меглиным Родионом Викторовичем, перетряхнула мою жизнь. Надо же. Двадцать лет – а как вчера. Глаза закрыл – и я там.
Есеня слушает вполуха, но на «двадцати годах» дергается.
– А что случилось? Двадцать лет назад?
– Я с детства убить хотел. Другие космонавтами хотят стать или там стюардессами. А у меня другая была мечта. Ну, или призвание, не знаю, как сказать.
Ивашев неконтролируемо начинает стучать пальцами по столу.
– Я в армию хотел, а военком – ты куда, парень, с психопатией шизоидно-мозаичного круга? Ты Родине иначе послужишь.
Рука стучит по столу быстрее, почти барабанной дробью.
– Ну я думаю, держись, Родина. Это ж не выбираешь. Оно само за тебя выбирает. Сколько раз во сне режу, просыпаюсь, думаю, правда? Или приснилось? А как понимаю, что приснилось, – жалко. А тут Кукольник убивать стал, я думаю, ему можно, мне нельзя, так? Почему такая несправедливость? Кому жаловаться? И вот Родион Викторович – за что ему век благодарен – меня цапнул. Когда я уже готов был.
– С ножом тебя взял. У школы. В засаде.
Ивашев с улыбкой кивает, приятные воспоминания.
– И научил. На самом краю. Держаться. Иди, говорит, на кладбище. И живи там. Они тебя удержат.
– Кто – они?
– Ну как…
Из хозяйственной постройки выходит Нестеров. В руках – самодельная плетка, накрученная из веревок с узлами.
– Это – что?
– Чтоб кровь бегала… Для здоровья. Вот…
Он расстегивает ворот рубахи и оголяет плечи – становятся видны свежие рубцы.
– Проверим, чья тут кровь… Да застегнись ты! Пальцы покажи…
– Зачем?
– Затем!
Ивашев показывает ему пальцы. На лице Нестерова – разочарование.
– Следы ищешь? От иголок? И как?
– Нет. Это ничего не значит!
Полицейские, обыскивающие домик, выходят за Нестеровым.
– Сидишь тихо, никуда не дергаешься. У вас вопросы тут остались?
Меглин смотрит на Ивашева, который застегивает воротник рубашки.
– Почему девочку выпустил – ясно, это чтобы я сюда приехал, чтобы его увидел, чтобы вспомнил… Только – что? Он мне сказать что-то хочет? Про меня самого?
– Кто, Родион?
Меглин с надеждой поворачивается к Ивашеву.
– Может, он через тебя передал чего? А?
– Вы же знаете. Я б таить не стал. От вас-то. А кто передать должен был?
– Тоже наставник.
– Родион Викторович. Вы один в моем сердце.
– Передал, только я не вижу…
Меглин уходит к фургону. Есеня протягивает Ивашеву визитку.
– Если что-то вспомните – звоните.
– А так? Просто поболтать?
Есеня уходит. Догоняет Меглина.
– У нас нет оснований предполагать, что «Ты меня не поймаешь» хоть как-то замешан…
Меглин хохочет, хлопая себя по ляжке.
– Вот умно! Вот правильно! «Хоть как-то!» Вот ты молодец!
От его смеха ей не по себе, Нестеров озирается от машины, Есеня хочет побыстрее загнать его в фургон, рвет на себя двери, подталкивает его внутрь, а Меглин, перед тем как залезть, вдруг шепчет ей прямо на ухо:
– Я тоже заметил. Осторожней надо! По воздуху уже слушают… Я кровь-то увидел. Только – чья? Да?
Подмигнув ей, он проскальзывает внутрь фургона. Есеня закрывает дверцы. Кинув взгляд через решетку, Есеня видит, что Меглин сгорбился на сиденье, бормочет что-то под нос, постукивает себя по виску. В зеркальце заднего вида Есеня видит, что Ивашев провожает машину взглядом. Как будто почувствовав ее взгляд, поднимает руку и машет ей, прощаясь. Улыбается.
Игла царапает пластик приборной панели, которая уже вся испещрена белесыми полосками. Через лобовое стекло, на другой стороне улицы, ворота школы. Уроки кончились – дети выходят и весело идут в разные стороны. Игла царапает пластик. Пальцы сжимают иглу сильно, белые. Вдруг застыли. Из ворот выходят три девочки, одна из них Маша, дочка Малявина. Болтают. Показывают друг другу что-то на телефонах. Не торопятся. Звонок телефона. Кукольник отвечает, у него голос глухой, напряженный, неразборчивый шепот.
– … Ты говорил, можно будет. Ты сказал, я сделаю и сразу можно. Я сделал!
– Ты хочешь ему отомстить?
Девочки идут вдоль школьного забора. Кукольник замер.
– Хочешь отомстить и не попасться?
Девочки идут, вот-вот скроются за углом.
– Я знаю, кого хочу!
– Сначала другая.
Девочки заворачивают за угол.
– Кто?..
Вечером в кафе Есеня и Татьяна, бывшая девушка Жени, сидели за столиком, изучая друг друга.
– Ну и как ты меня нашла? В телефоне его?
– Нет. Он всех стер, с кем встречался. После свадьбы. Через группу выпускников Вконтакте. Ты с ним на выпускном целовалась.
– И не только. Первая любовь, что ты хочешь. И что тебе нужно?
– Проверяю одну историю. Нужно узнать, что с ним было двадцать седьмого апреля. Три года назад. Ты, судя по профилю, фотки любишь. Может, осталось что. С того дня.
– Ух ты. А с чего ты взяла, я тебе что-то рассказывать буду?
– С того, что ты сюда пришла. Великая штука соцсети, правда? Я вчера твои пролистала. Инстаграм, Вконтакте, Фейсбук, ты же каждый день постишь, когда жить-то успеваешь?
– Это и есть жизнь.
– И вот находим двадцать седьмое апреля. Три года назад. И читаем. У любимого несчастье. Грустный смайлик. Пришлось стать медсестрой. Веселый смайлик. Это что значит?
Татьяна, листая что-то в телефоне, поглядывает на Есеню. И расплывается в улыбке.
– А тебе прям очень надо?
Есеня понимает, что Татьяна смотрит на нее с издевкой. Но делает вид, что не обращает внимания.
– Очень.
Она достает телефон, роется в памяти, поднимая на Есеню глаза, светящиеся мстительным огнем.
– Ну что – счастливый день у тебя…
Есеня протягивает руку за телефоном. Татьяна с улыбкой отдает его.
На экране телефона высвечивается любительская запись, где Женя занимается сексом с Татьяной. Девушка привязана к кровати. Татьяна наблюдает за реакцией Есени.
– Тогда ему так нравилось. Мы даже пересматривали. А вы с ним – не пробовали?
– И он с тобой весь день был?
– Буквально не выходя.
Есеня встает. Лицо непроницаемо.
– Спасибо.
– Ты сама просила.
Она выходит из кафе, но вдруг решает вернуться, без паузы берет в руки телефон Татьяны и швыряет на пол, разбивая.
– Ты… совсем сдурела, сука?!
– Осторожней. Черви там.
Уходит. Татьяна не решается больше сказать ни слова. Вернувшись домой, Есеня решает приготовить ужин. На кухне царит небольшой беспорядок, она режет хлеб, Женя наливает себе вина, подходит к Есене.
– Тебе Таня привет передавала. Славно поболтали, говорит. Часу не прошло, уже соскучилась.
Есеня перестает резать хлеб, кладет нож на доску.
– Жень.
– …Ничего-ничего. Я ведь «Ты меня не поймаешь», помнишь? И я пытаюсь избавиться от Меглина.
– Я этого не говорила.
– Знаешь, что меня убивает? Ты меня не уважаешь. Ты спрашивала ее, что я делал в тот год, в тот день, когда кто-то напал на этого уродца несчастного, который повесился из-за тебя. Думаешь, я два и два сложить не смогу?
Женя снимает с себя рубаху. Остается голым по пояс, поворачивается к ней спиной.
– Там была родинка. Подозрение на меланому. Удалил. А шрам прикрыл татухой. Довольна?
Есеня не знает, что сказать.
– Или, может, тебе нравится интрига? Мой муж – убийца?
Женя резко хватает нож, приставляет его к шее Есени, начинает нежно водить по коже.
– Как там правильно-то? Ножом?
Женя откидывает нож на стол, одной рукой держит Есеню за горло, другой залезает под юбку, начинает снимать колготки.
– Или, хочешь, колготками задушу? Если тебе такое нравится – просто скажи.
Есеня смеется.
– Снимай давай! Я не шучу!
Есеня поворачивается лицом к Жене, одной рукой снимает колготки, другой – расстегивает рубашку Жени, они жарко целуются. Женя стягивает с себя рубашку, кидает в сторону, помогает Есене запрыгнуть на стол, проходится поцелуями по ее шее. Пока Женя целует ноги Есени, она откидывается на стол, дотягивается рукой до ножа, садится, направляет лезвие на Женю.