Я сел на метро и поехал в Силвер Спринг, назад в гостиницу. Но я заметил, что слишком беспокоюсь, чтобы просто сидеть в номере и смотреть телевизор. Завтра я должен был устроить дело, я хотел, чтобы оно уже было сделано.
Вечером центр Вашингтона выглядел совсем иначе. Мужчины все еще были в своих костюмах и галстуках, хотя многие расстегнули воротники. Но женщины изменились, будто с ними произошла настоящая метаморфоза. Они были стройны и сексуальны, двигались как дикие кошки, а бары (более известные как мясные рынки) были переполнены.
Я прошел мимо некоторых, затем сел и немного развлекся. Но я был слишком возбужден, чтобы начинать что-либо. В 11 часов вечера я подумал, что пришло время идти спать.
Среда, 23 апреля 1986 года
Я встал рано, и когда оделся и выкурил третью сигарету, был полностью готов к бою.
Небо было покрыто облаками, моросил дождь. Лучшей погоды просто не могло быть. Я надел удобные брюки, простую рубашку и желтый пуловер. Наверх я натянул серую ветровку с капюшоном. Я хотел надеть капюшон на подходе к посольству, тогда наблюдатели не смогут подробно рассмотреть меня и сфотографировать мое лицо.
В 11 часов я был у посольства. Небо прояснилось, но повод надеть капюшон оставался. Решетчатые ворота были открыты и камеры наблюдения не шевельнулись в мою сторону. Я быстро поднялся по мраморным лестницам и вошел через главный вход.
В приемной были только я и не производящая особого впечатления блондинка в окошечке. Когда я вошел, она улыбнулась мне.
– Чем я могу Вам помочь, сэр? – спросила она меня с сильным русским акцентом. Я знал, что Советы стараются на все должности в своих посольствах принимать советских граждан.
Я был почти уверен, что приемная, в которую так легко можно было пройти, прослушивалась.
– Я хотел бы несколько брошюр о Советском Союзе, – сказал я.
– Какие брошюры?
– Те, которые у Вас есть.
Ее улыбка стала тоньше. – Минутку, пожалуйста. Она исчезла за маленькой стенкой. Я увидел на окошке блокнот и шариковую ручку на веревочке. Я нацарапал на бумаге: «Я хочу поговорить со спецслужбой». Когда она вернулась, то передала мне тонкую книжечку, изданную на уровне типографии 50-х годов. Если это была рекламная брошюра, то она вряд ли возбудила бы аппетит к поездкам в СССР. Я пододвинул к ней блокнот.
– Спасибо, это все, что у Вас есть?
Ее улыбка исчезла совсем, когда она посмотрела на меня снова. – Почему бы Вам не присесть? Я посмотрю, что у нас еще есть.
– Спасибо.
Я повернулся и сел на деревянную скамейку под плакатом с мавзолеем Ленина. Женщина снова исчезла за маленькой стенкой. Через несколько минут она вернулась и села на свой стул, не глядя на меня. Мне не было видно, что она делает за своим окошком, но она уделяла этому все свое внимание.
Я должен был терпеливо ждать; по крайней мере, они не потребовали от меня уйти. Я надеялся, что они правильно поняли мою записку и не позвонили в полицию. Ну да, на этот случай у меня была легенда, которой я, однако, совсем не хотел бы воспользоваться.
Минут через пятнадцать через дверь за спиной дамы в приемной появился хорошо одетый, выглядевший солидно мужчина. Он наклонился к женщине, сказал ей что-то и снова исчез. Она встала, улыбнулась и позвала меня. Я быстро подошел и склонился к окошку: – Да?
– Нам нужен Ваш паспорт для идентификации, если Вы хотите получить дальнейшую информацию.
Не задерживаясь, я вынул и протянул ей мой израильский паспорт. – Вот.
– Спасибо. Она встала. – Садитесь, пожалуйста. Она кивнула в сторону скамейки. Я нервничал и барабанил пальцами по подлокотнику. Женщина сразу же вернулась, а через пару минут появился мужчина, который жестом подозвал меня к себе. Когда я подошел к окошку, он поднял створку и впустил меня. Там он дал знак следовать за ним. Все происходило молча.
Мы прошли по узкому коридору и поднялись на несколько этажей. Ковер был потертым, а перила немного качались. Наши шаги по скрипучему деревянному полу были хорошо слышны – в посольстве мировой сверхдержавы я не ожидал увидеть такого.
Я оказался в маленькой светлой комнате с большим зеркалом на стене. Я почувствовал, что не испытываю страха, я наоборот был спокоен и доволен. Пока все шло хорошо.
Наконец-то мой гостеприимный хозяин улыбнулся мне и показал на деревянный стул у деревянного стола, стоящего напротив зеркала:
– Садитесь, пожалуйста, господин Островский.
– Спасибо.
– Что привело вас к нам? Существует ли угроза Вашей безопасности?
Оказалось, что процедура совершенно похожа на привычную рутину в наших посольствах.
– Нет, угрозы нет.
– О чем тогда идет речь?
– Я хочу работать на Ваших людей?
Человек медленно сел и откинулся на спинку стула. Его улыбка стала дружеской и приятной.
– Кого Вы называете «Ваши люди»?
– КГБ. Я хочу работать на КГБ.
– В каком качестве? Мужчина прекрасно сохранял самообладание. Видимо, он был первым «буфером», с которым почти ежедневно сталкивались всякие психи, «поехавшие» на спецслужбах.
– Ну, тогда Вы должны мне помочь. Я могу Вам только сказать, откуда я. Куда я пойду, это мы должны спланировать вместе.
– И вижу, что Вы израильтянин, господин Островский.
– Я сотрудник Моссад. Я сделал паузу. – Вы слышали о Моссад?
Он совсем расплылся в широчайшей улыбке. – Да, слышал. Но откуда мне знать, что Вы это не выдумываете? Мир полон, как бы это сказать, странных людей. Мужчина говорил на прекрасном английском языке, хотя и с сильным акцентом. Мне надо было сконцентрироваться, чтобы понять все, потому что он говорил очень быстро.
Теперь наступала стадия, которую мы разработали с Эфраимом, и я был готов. – Ну что ж, я не могу Вам показать так много документов, как Вы могли бы подумать. Но я докажу это Вам, рассказав пару деталей о методах наших операций, конечно, не выдавая многого, – в конце концов, я хочу чтобы мне за это заплатили. Я усмехнулся ему.
– Я понимаю.
– Вы достаточно компетентны, чтобы принимать решения, или мне лучше говорить прямо в зеркало? – спросил я с легкой иронией. Человек улыбнулся. Между нами возникло невысказанное взаимопонимание, как будто мы входили в одну секту, с одними и теми же странными ритуалами. И хотя мы стояли на разных сторонах баррикады, мы были странно связаны.
– Нет, я не принимаю решений. Но я получу от Вас информацию, а там мы посмотрим.
Мы проговорили почти целый час. Он делал заметки в желтом блокнотике. – Я скоро вернусь, – сказал он, вставая. – Может быть, я могу предложить Вам что-то поесть или выпить?
– Кофе, только кофе, если это Вас не затруднит.
– Конечно. Он кивнул и пошел к двери.
– И кое-что еще.
Он замолчал и обернулся ко мне: – Что?
– Не упоминайте моего имени в Ваших отчетах в Москву.
– Я не понимаю Вас.
– Моссад давно раскусил Ваши посольские шифры и всегда узнает, когда Вы их меняете. Если Вы не против, то я буду Вам очень благодарен, если Вы не будете упоминать мое имя в обмене радиограммами.
– То, о чем Вы просите, невозможно, – ответил он мне с гордо поднятым подбородком.
– Бен-Гурион, первый премьер-министр Израиля, однажды сказал: «Самое трудное делается сразу, невозможное длится немного дольше».
– Я узнаю, что можно сделать. Он показался мне совсем несчастным, когда покидал комнату.
Через несколько минут женщина из приемной принесла мне чашку кофе, сливки и сахарницу. Сначала я не был уверен, должен ли я пить кофе, в конце концов, в него могли чего-то подмешать, но потом мне стало ясно, что в этом месте у меня все равно не будет шансов, если они захотят лишить меня возможности действовать. Меня беспокоило лишь то, что человек, с которым я говорил (или человек за зеркалом) может работать на Моссад, или на ЦРУ, или на ФБР, или на них всех вместе взятых. И то, что я, едва покинув здание, попаду к противнику. Но это был риск, с которым всегда сталкиваешься в нашей работе. Я спросил себя, действительно ли я еще работаю, или меня просто используют извне.
Я добавил пару капель сливок в кофе, и, подняв чашку, повернулся к зеркалу, будто говоря ему «Ваше здоровье!» Я был уверен, что вызвал этим у кого-то за зеркалом улыбку или, наоборот, заставил почувствовать себя не в своей тарелке.
Когда мой новый друг вошел, он задал мне несколько вопросов.
– Кофе хорошее?
– На удивление хорошее.
– Почему «на удивление»?
– Я ожидал, что чай будет хорош, но кофе – это было для меня приятной неожиданностью.
– Очень хорошо. Он присел. – Это не будет длиться долго.
Я закурил сигарету и предложил ему.
– Спасибо. Он взял сигарету. – Американцы никогда не предлагают закурить.
– Это потому что, у них всегда есть свои сигареты, если они хотят курить.
Он кивнул, улыбаясь. – Мои друзья хотели бы знать, работаете ли Вы еще на Моссад, или работаете теперь самостоятельно.
– Я работаю самостоятельно как служащий Моссад. Кого Вы называете «друзьями»? Обсуждается дело чертовым «Комитетом» или еще кем-то? Я играл роль, которую я очень хорошо знал по моим контактам с агентами Моссад. Никто не хочет, чтобы его имя или деятельность стали публично известными, а даже группа из нескольких человек представляет собой определенную «общественность».
– Нет, нет. Это просто такое выражение. Речь идет о моем шефе и обо мне. Он посмотрел в зеркало и заметил: – Он тоже говорит Вам: «Ваше здоровье!».
– О'кей, значит так, я сейчас под проверкой. Проклятые засранцы думают, что они Господь Бог. Я совершил небольшую ошибку, и они хотят вышвырнуть меня. Я хочу Вам сказать: я покажу этим ублюдкам, откуда ветер дует.
– Как долго продлится проверка?
– Шесть месяцев. Из-за этого меня в этом году не направят на новое место, и я еще три года просижу в штабе, пока смогу снова приехать в Америку.
– А что Вы делаете в Америке?
– Я приезжаю в гости к отцу и пытаюсь наняться на работу в чужую спецслужбу.