– Нужно будет оставить одного, чтобы Макговерн провел вскрытие, – сказал Данинджер, не ожидая, что услышит ответ. Дыхание паром вырывалось между его губ. Глаза его скользили по полкам и замерзшим продуктам. Хэлстон пытался встретиться с ним взглядом, пытался заставить себя не злиться и хотел злиться. – Вот, – Данинджер протянул ему носилки. – Твоя очередь их нести.
– Ты как ребенок! – скривился Хэлстон.
Данинджер притворился, что не услышал упрека. Он вышел из морозильной камеры и, не дожидаясь Хэлстона, направился к лифту, чувствуя, как в воздухе буквально потрескивает электрическими разрядами повисшее напряжение. Что он сделает, если Хэлстон сейчас ударит его? Ответит или просто оставит без внимания? Наверное, ответит. Да, он даже хочет ответить. Пусть все произойдет здесь и сейчас. Они разберутся раз и навсегда. И все из-за чего?! Из-за женщины? Из-за чертовой женщины!
Данинджер улыбнулся, но злость и агрессия не прошли. Он не желал смерти Хэлстону – просто хотел расставить все точки над «i». Как долго они шли к этому? Как долго сдерживали это неосознанное желание, убеждая себя в своей цивилизованности? Данинджер резко остановился, надеясь, что Хэлстон ударится от неожиданности в его спину и это послужит достаточно веской причиной, чтобы начать драку. Мышцы его напряглись. Пальцы сжались в кулаки. В груди растеклось что-то теплое и желанное, отдаленно напоминавшее предстоящую близость с красивой женщиной, к которой испытываешь непреодолимое вожделение, но не веришь, что это случится. И вот это случается. В голове что-то вспыхивает, выжигает здравый смысл. Потом начинаются пять минут безумия, может быть, пятнадцать.
Данинджер снова улыбнулся. Наверное, секс и насилие действительно стоят на одной ступени. И никогда это не закончится. Эти чувства прописаны на генетическом уровне. Люди будут желать друг друга. Люди будут любить друг друга. И люди будут убивать друг друга.
Данинджер почувствовал разочарование, что Хэлстон не натолкнулся на него. Он резко обернулся, все еще надеясь на достаточно весомый повод, чтобы начать ссору. Хэлстон закрыл дверь в морозильную камеру и, повернувшись, встретился с ним взглядом.
– Если мы что-то и должны сделать, как закончим с трупами, так это позвонить в Вашингтон и рассказать обо всем, что здесь происходит, – сказал он, и в его голосе Данинджер, к своему разочарованию, не услышал ни агрессии, ни враждебности. – Может быть, у нас не так много фактов, но… – агент мотнул головой в сторону морозильной камеры. – Этого, думаю, будет достаточно. К тому же тебе тоже есть что рассказать. Хотя бы о городе. И… – Хэлстон поджал губы, но почувствовал, что все-таки должен это сказать. – И если не передумаешь, то можешь спросить разрешения встретиться с местным шерифом и попросить его раздать вакцину жителям Форестривер. – Хэлстон прошел мимо Данинджера, вызвал лифт и любезно придержал двери, видя, что адвокат замешкался и не успевает войти. – Ты идешь или решил подняться по лестнице?
– Пойду по лестнице, – сказал Данинджер, решив, что так сможет немного успокоиться. Находиться сейчас с Хэлстоном в одном лифте казалось просто невозможным.
– Брось! – скривился Хэлстон. – Если хочешь устроить перекур, то давай сначала закончим то, что начали, а потом можешь хоть целую пачку выкурить.
– Перекур? – Данинджер растерянно хлопнул глазами. – Странный ты, Джефри. Непонятный. Удивляюсь, как Даяна вообще уживается с тобой.
– Ты не поверишь, но то же самое я думаю о тебе, – в голосе Хэлстона звучало дружелюбие. Он словно включил заднюю передачу и спешно сдавал свои позиции.
– Ладно, – Данинджер вошел в лифт. – Кто-то же должен унести мертвецов от живых. – Он повернулся к Хэлстону спиной и не разговаривал вплоть до того, пока они не отнесли последнего рабочего в лабораторию Хэлстона. – Кажется, Даяна неплохо отзывалась о местном патологоанатоме, – вспомнил Данинджер, не в силах представить, как Макговерн будет проводить вскрытие человека. Но потом вспомнил пустой город, вспомнил домашних питомцев, которые убивают друг друга. – Хотя сейчас вряд ли она сможет нам помочь, – они подняли остывшее тело рабочего с носилок и уложили на металлический стол.
– Я сейчас буду звонить в Вашингтон, – напомнил Хэлстон.
– Расскажи им все сам. – Данинджер вышел из лаборатории и закурил.
Из-за двери до него доносился приглушенный голос Хэлстона: уверенный, твердый, решительный. Он рассказывал о происходящем в Форестривер сухо и беспристрастно. Даже слова о болезни Даяны вышли не более чем перечислением фактов. «Поэтому я и не стал агентом», – подумал Данинджер, но на этот раз сожалений не было. Если бы он стал агентом, то обрек бы себя на участь находиться в тени таких как Хэлстон, выслушивать упреки, получать выговоры. Он никогда бы не смог добиться того, чего добился, став адвокатом. Его ставили в пример. Ему завидовали. И у него была своя собственная жизнь, позволявшая быть счастливым и уверенным в себе. Жизнь, которая помогла справиться с принятым Даяной решением расстаться, а также подарила Сару Кемпбел и многих других женщин до нее и после.
«Интересно, смогла бы Сара заставить Хэлстона плакать, прижавшись к ее груди, как плакал я?» – подумал Данинджер. Воспоминания о своих слезах не вызывали в нем смущения. Наоборот, они забавляли его. Иногда он рассказывал об этом другим женщинам. Один друг как-то сказал ему, что женщины только и делают, что говорят. Говорят везде и всегда. Неправда. Женщины еще любили слушать. Необходимо было лишь найти нужную тему для разговора, направить их, показать, что вы ни к чему их не принуждаете, и тема разговора является результатом пересечения ваших общих интересов.
Данинджер вообще любил разговаривать с женщинами. Иногда даже казалось, что разговаривать ему нравится больше, чем заниматься с ними любовью. С Даяной, по крайней мере, было именно так. Хотя иногда они совмещали эти два процесса, растягивали ночь на долгие часы, превращая из желанной близости в нечто опороченное нагромождением тысячи лишних слов, но не менее нежное и страстное. Вспоминая об этом, Данинджер не чувствовал ни грусти, ни разочарования, что все это осталось в прошлом. Наоборот, ему нравилось вспоминать об этом. Вспоминать не Даяну, а то, что между ними было в те далекие моменты.
Затушив сигарету, он вернулся в лабораторию. Хэлстон поднял глаза, встретился с ним взглядом и снова вернулся к телефонному разговору, давая понять, что помощь коллеги ему совершенно не нужна. Данинджер прошел мимо него и открыл дверь в кабинет Макговерна. За спиной голос Хэлстона прервался, дрогнул. Данинджер ухмыльнулся, вошел в кабинет и прикрыл за собой дверь.
Даяна лежала на диване, укрывшись с головой одеялом, но Данинджер смотрел не на нее. Его взгляд скользнул по кабинету, отыскал пустой одноразовый шприц и намертво приклеился к нему. Данинджер пытался отвести глаза, но не мог. Все мысли сосредоточились на этом пустом шприце. Минута, вторая, третья…
Он не знал, сколько так простоял. Когда мысли и ощущение времени вернулись, голос Хэлстона за дверью уже стих. Данинджер не сомневался, что Хэлстон не зайдет в кабинет Макговерна. Он не сделает это хотя бы ради того, чтобы еще раз подтвердить свою лояльность и здравый смысл при взгляде на отношения бывших супругов, лишний раз показав Даяне, что он и Данинджер совершенно разные люди. Разве Данинджер стал бы терпеть, окажись он на месте Хэлстона? Нет. А вот Хэлстон все видит и все понимает. Он взрослый и мудрый, морально состоявшийся человек, которому не нужны подобные ребячества.
Данинджер хмыкнул и подошел к дивану. Шприц приковывал его взгляд, но желание посмотреть на Даяну стало более сильным. Он осторожно взялся за край одеяла, убрал его с лица бывшей жены, боясь разбудить ее этим действием. Она не проснулась, не заметила, что кто-то обнажил ее влажное от пота, искаженное страданиями лицо. Данинджер присмотрелся, неосознанно пытаясь отыскать признаки теней, которые должны появиться на ее лице после принятия вакцины. Ничего. Ни намека.
Данинджер смутился, решив, что Хэлстон на этот раз оказался прав – все эти видения ничего не значит, все это лишь бред и галлюцинации, расстройство глаз и нервной системы, но не больше. Возможно, завтра или через пару дней зрение восстановится, и он будет вспоминать этот день, как в молодости вспоминал ночь, когда в первый и последний раз попробовал галлюциноген. Но тогда искажению подвергся весь мир, в отличие от целенаправленных видений сейчас. Данинджер тряхнул головой и заставил себя не думать об этом. Почему не признать свою ошибку и не оставить все в прошлом? Или же он упрямо продолжает доказывать Хэлстону свою состоятельность? Данинджер поправил одеяло, укрывавшее бывшую жену, и вышел из кабинета.
– Я так полагаю, на ночь мы остаемся на фабрике? – спросил он Хэлстона, чувствуя за собой вину за то, что чуть не устроил драку возле морозильной камеры.
– Если хочешь, можешь ехать в отель, – буркнул Хэлстон. Его лицо выглядело озадаченным и встревоженным.
– Что сказали в Вашингтоне? – спросил Данинджер, неосознанно доставая пачку сигарет, намереваясь закурить.
– Они собираются ввести карантин, – Хэлстон недоуменно посмотрел на сигарету в руках Данинджера. – Сказали, что им потребуются как минимум сутки, а до тех пор нам придется разбираться самим.
– Хочешь увезти Даяну из города? – спросил Данинджер, понял, что вопрос попал в точку, и сунул неприкуренную сигарету в рот. Хэлстон вздрогнул, словно получил пощечину. Глаза его выпучились. Щеки вспыхнули румянцем.
– Какого черта ты делаешь?! – заорал он на Данинджера. Гнев поднялся к груди. Он злился не из-за того, что этот адвокат вечно умудрялся проявлять чудеса наблюдательности и прозорливости, о которых так часто рассказывала Даяна. Нет, Хэлстон не мог поверить, что злится именно из-за этого. Скорее всего, виной была сигарета. Должны же быть какие-то приличия! – Пошел вон из лаборатории! – Хэлстон указал рукой на дверь. – Выйди во двор и там кури! Понял? – он двинулся к Данинджеру, к человеку, который менее часа назад сам искал с ним ссоры, но сейчас гнев и раздражение ушли. Момент был упущен. Данинджер растерянно поднял руки и шагнул назад.