– Как ты? Не ранен? – Макговерн отрицательно покачал головой. Взгляд его устремился к кольту в руках агента, словно это было не холодное, бездушное оружие, а ядовитая змея, чьи зубы только и ждут, в кого бы выпустить свой яд.
Хэлстон снова огляделся. Люди оставили машину в сравнительном одиночестве. Наверное, они думают, что зеленая «Хонда» сейчас превратится в плаху для виновных. Стоят и ждут еще одного выстрела. А что потом? Потом они решат, что грань пройдена и нет ничего, что сдерживает их гнев. Сколько людей сейчас на фабрике? Хэлстон пытался вспомнить их число, но вместо этого смог думать только о Даяне и ребенке, которого она носит под сердцем.
Если сейчас выйти из машины и попытаться вступить в переговоры, то станет только хуже. Хэлстон понял это, и по спине его побежали холодные, липкие капли пота. Разгневанная толпа не станет слушать. Они закончат то, что не смог закончить шериф.
– Идти сможешь? – спросил Хэлстон Макговерна. Доктор удивился, но все-таки кивнул. – А бежать? – еще один кивок. На этот раз более решительный, даже в глазах появился азарт. – Когда выйдем из машины, нужно будет бежать так быстро, как только сможешь, – предупредил Хэлстон, решив, что часть плана доктор понял без слов. – Возможно, они будут стрелять в нас. Не оборачивайся. Просто беги и все, – Хэлстон замолчал, осторожно открыл дверку «Хонды». После пропахшего кровью и мочой салона свежий воздух показался божественным. На мгновение даже закружилась голова. – Может быть, нам повезет, и они заметят нас слишком поздно, но не особенно надейся на это. – Хэлстон прикрыл за собой дверь, прижался спиной к холодному железу. Макговерн нервничал. «Если он запаникует, то весь план рухнет», – решил Хэлстон и на какой-то миг подумал, не оставить ли доктора здесь. Но только на мгновение.
Он выглянул из-за капота, пытаясь отыскать взглядом Уиллера. Небольшая толпа окружила Эдди Блуноута. Они подняли его на руки и теперь несли в палатку. Среди них был и Уиллер. Хэлстон попытался разглядеть, у кого еще из собравшихся здесь людей есть оружие. Ему удалось насчитать троих, но их могло быть и больше. Намного больше. Шериф Бригс в машине снова закряхтел. Он открыл глаза и попытался схватиться руками за воздух. Хэлстон уже не видел этого. Никто не видел.
Перед глазами шерифа появился образ Донны. Жена хмурилась и осудительно качала головой. Не та жена, в которую превратили ее годы, а еще совсем времен, когда они только познакомились и робко строили планы на будущее. Шериф хотел протянуть к ней руку, но она начала меняться. Невидимые собачьи зубы вырывали из нее куски плоти, превращая в изуродованный кусок мяса. Шериф застонал. Боль обожгла грудь. Дыхание перехватило.
– Пора, – сказал Хэлстон Макговерну.
Они выскочили из-за «Хонды» и устремились к фабрике. Вопреки опасениям Хэлстона, Макговерн не паниковал, не плелся позади балластом. Он бежал так же быстро, как и агент. – Смотри под ноги! – предупредил Хэлстон.
Осенний ветер принес собачий вой. «Что за безумный день?» – пронеслось в голове Хэлстона. Вены на висках набухли и начали пульсировать. Свист ветра в ушах и собачий вой пополнились странным, неуместным мотивом. Какая-то глупая веселая песня, услышанная, скорее всего, по радио. Одна из тех, которые Даяна всегда напевала стоя под душем. Воспоминание о Даяне прибавило сил.
Уиллер обернулся, встревоженный, что так и не услышал еще одного выстрела. Зеленая «Хонда» одиноко стояла у края дороги, и что-то недоброе полоснуло его сознание. Оставив процессию, уносившую тело Блуноута в палатку, он осторожно подошел к машине.
– Шериф Бригс? – Уиллер наклонился к залитому кровью стеклу. – Шериф… – он распахнул дверку. Пленников в машине не было. Они сбежали, оставив на память о себе смерть.
Старое, изношенное сердце шерифа сдалось, отказавшись от борьбы. Уиллер не сомневался, что шерифа забрал инфаркт. Помнил, как умерла посреди ночи жена восемь лет назад. Кажется, подпись у этой болезни одна на всех. Это лицо…
Уиллер отвернулся, не желая смотреть на шерифа, но водоворот воспоминаний уже затягивал его в свою пучину.
Летний ветер ворвался в комнату, колыхнув шторы. Ночь была наполнена шорохами жизни. Уиллер спешно включил ночник. Так не бывает! Не сразу! Но эта подпись… Инфаркт оставил автограф на лице жены, и ничто не могло исправить свершившегося.
Уиллер снял трубку и сообщил о своей утрате дежурному. На похоронах были друзья из Форестривер. Сын не приехал. Сколько ему должно было быть на день похорон? Двадцать? Двадцать один? Последний раз Уиллер видел сына, когда тому исполнилось восемнадцать. Мать плакала, а отец сидел за столом, сокрушаясь за бутылкой виски о высоких налогах. Он вообще раньше довольно часто обвинял во всем жену. Высокие цены на бензин – виновата жена. Штрафы от пожарных инспекторов – виновата жена. Постоялец звонит и жалуется, что у него не сменено постельное белье в номере – виновата жена. Уиллер пил, и чем больше алкоголя оказывалось в его крови, тем более нелепыми становились его обвинения. А сын…
Последняя их встреча состоялась, когда он вернулся далеко за полночь, увидел избитую мать, и первым, кого в своей жизни Дэмпси отправил в нокаут, оказался его собственный отец. Все произошло так быстро, что Уиллер до сих пор не мог поверить, что родной сын осмелился поднять на него руку. Нет, скорее всего, он просто споткнулся и упал.
В ту ночь Дэмпси предложил матери уйти от отца, но она отказалась, и тогда ушел он. Уехал в Нью-Йорк и никогда больше не вспоминал об отце. Мать получала от него письма и врала Уиллеру, что Дэмпси спрашивает о нем, интересуется, как идут дела, но это была ложь. Ложь, которую Уиллер видел в глазах жены, но хотел верить в нее, готовый врать даже себе, что жизнь идет своим чередом и ничего страшного не случилось. Однако на похоронах, когда Дэмпси так и не появился, врать самому себе стало невозможно.
Оставшись один в пустом доме, он собрался напиться и свести счеты с жизнью, но сколько бы он ни вливал в себя, сознание настырно отказывалось пьянеть, а отправляться в мир иной на трезвую голову оказалось не так просто, как он думал сначала. Он не спал всю ночь, а с утра решил, что завязал с выпивкой раз и навсегда. Нет, он не стал от этого лучше. Не наладил отношения с сыном, не вымолил прощения усопшей жены, но… Но сейчас он чувствовал, что должен, просто обязан сделать хоть что-то важное и полезное в своей жизни.
Уиллер увидел приближающихся к стенам фабрики Хэлстона и Макговерна и громко закричал, желая привлечь внимание собравшихся горожан.
– Шериф Бригс! – голос его дрогнул, перед глазами на мгновение снова мелькнул образ усопшей жены с автографом, оставленным рукой инфаркта, но он быстро смог совладать с собой. – Они убили шерифа! – мысль была внезапной, но казалась Уиллеру самой лучшей из всех, что приходили к нему за последние годы. – Они забрали его жизнь! – его рука вытянулась, указывая на удаляющиеся фигуры Хэлстона и Макговерна.
Ральф Адамс открыл дверь, впуская агента и доктора на проходную. Он наблюдал за происходящим последние несколько часов и, когда увидел, что Хэлстон и Макговерн смогли сбежать, был готов выскочить к ним навстречу и помочь, если один из них будет ранен или если погоня будет висеть у них на хвосте. Но им повезло.
Хэлстон убедился, что Адамс закрыл дверь и, тяжело дыша, повалился на колени. Макговерн уперся руками в стену и закрыл глаза, слыша, как в ушах пульсирует кровь.
Люди за стенами фабрики собирались возле «Хонды». Смерть шерифа была последней каплей. Смерть, в которой был виновен сам шериф, но кому до этого было дело?!
Снова послышался вой, но на этот раз не только собачий. Бэт Редклиф встретилась взглядом с желтыми глазами волка.
– Господи боже мой! – прошептала она и опасливо попятилась назад.
Волк зарычал. За ним показалась остальная стая. Уиллер схватил девушку за плечи и зажал ей рукой рот. Бэт попыталась закричать, увидев, что следом за волком из подкравшихся к фабрике зарослей вышел старый олень с кустистыми рогами.
– Они пришли не за нами! – прошептал Уиллер на ухо Бэт Редклиф, надеясь, что его догадка окажется верной. – Им нужны монстры на фабрике! – последние слова он произнес громче. – Не стреляйте в них! Не провоцируйте! Они не тронут нас! – кричал он напуганным людям, да и самому себе заодно. – Главное – не вставайте у них на пути.
От многообразия хлынувшего потока животных зарябило в глазах. Казалось, что где-то недалеко корабль Ноя потерпел крушение, и теперь все его пассажиры спасались бегством, по крайней мере, те, которые обычно встречались в местных лесах.
Выводок диких кабанов пробежал так близко от Уиллера, что едва не задел его. Кто-то за его спиной вскрикнул. Пара белок лихо вскарабкались на старую зеленую «Хонду», забрались в салон, убедились, что в машине остался только запах, устремились к фабрике. Откормленная собака остановилась возле Стивена Крампа, долго обнюхивала его, словно пытаясь что-то понять, затем недовольно фыркнула и устремилась следом за белками.
– Господи! – раболепно прошептал Ральф Адамс, уставившись на Хэлстона большими, наполненными страхом глазами.
Одна из белок подпрыгнула и ловко начала взбираться на сооруженную у ворот баррикаду. Следовавшая за ней собака прыгнула в окно проходной. Зазвенело разбитое стекло. Острые края вспороли собаке брюхо, остановив прыжок. Собака продолжала клацать зубами, а ее внутренности стекали на пол густой кровавой кашей. Снова послышался вой. Выводок кабанов добрался до двери в проходную. Раздался удар. Один, второй. Дверь затрещала, начала сдавать позиции.
– Уходим отсюда! – первым очнулся от замешательства Хэлстон.
Они выбежали во двор, едва успев захлопнуть за собой дверь в проходную, но дверь не могла остановить хлынувшую живую лавину. Животные пробирались на фабрику. Они чувствовали рабочих, как кошка чует мышь.
«Даяна! Даяна! Даяна!» – стучало в голове Хэлстона.
– В подвал им не пробраться! – крикнул Ральф Адамс, но Хэлстон не собирался спасаться. Он собирался спасать. Спасать женщину, которая обещала сделать его отцом. – Куда ты?! – недоуменно закричал ему охранник.