Как-то Эдди сказал:
– Нам так хорошо вместе. Почему бы не встречаться раз в неделю?
Но я подумал, что не могу развлекать друзей с таким же размахом, как Эдди, и, значит, в какой-то мере воспользуюсь его деньгами и положением. И поэтому сказал:
– Эдди, давай будем видеться, когда сможем.
И увидел в его глазах боль.
Нашими друзьями были также Артур Хорнблоу и его жена Ленора. Артур был известным продюсером.
– У меня есть проект, созданный прямо для тебя, – заметил он однажды.
Он человек преуспевающий, а мне нужна была работа, но не хотелось пользоваться его влиянием…
И я сказал:
– Не стоит, Артур. Я не хочу ни от кого зависеть.
Так я потерял друга.
Сценарий «Все за одну ночь» был закончен, а вскоре Джоджи пришло время рожать. На этот раз я был готов. Знал, где находится больница, и выехал заранее, чтобы не торопиться. Нам дали отдельную палату, и оставалось только ждать появления нашего… Мальчика? Девочки? Мне действительно было все равно.
Наш акушер, доктор Блейк Уотсон, уже прибыл в больницу.
Александра появилась в час ночи. Я ждал за дверями родильной палаты, когда оттуда выбежали доктор Уотсон и две медсестры. Доктор нес завернутую в одеяло малышку.
– Доктор, как…
Он метнулся мимо. Я запаниковал. И тут сестра выкатила кресло с Джоджи. Она была очень бледна.
– Все в порядке? – встревоженно спросила жена.
Я взял ее за руку.
– Ну конечно. Не о чем волноваться. Я сейчас приду.
Как только они скрылись из виду, я пошел искать доктора Уотсона. Проходя мимо блока интенсивной терапии новорожденных, я увидел его сквозь стекло. Он о чем-то спорил с двумя другими докторами. Сердце у меня заколотилось. Я хотел ворваться в комнату, но заставил себя подождать. Доктор Уотсон, подняв голову, увидел меня и что-то сказал остальным. Все повернулись ко мне, и у меня перехватило дыхание. Уотсон вышел в коридор.
– Что случилось? Что… что-то неладно? – едва выговорил я.
– Боюсь, у меня плохие новости, мистер Шелдон.
– Девочка мертва?!
– Нет. Но… – Он замялся, явно пытаясь подобрать слова: – Ваш ребенок родился с пороком развития позвоночника.
Мне хотелось хорошенько тряхнуть его.
– Что это?.. Не можете объяснить простым английским языком?
– Это врожденный дефект. Во время первых нескольких месяцев беременности позвоночник развивался неправильно. У новорожденного как бы расщеплен позвоночник, и позвоночный канал закрыт не полностью. Это один из наиболее…
– В таком случае, ради Бога, сделайте что-нибудь! – истерически крикнул я.
– Это не так просто. Нужен опытный…
– В таком случае созовите специалистов! Слышите? Немедленно! Кого угодно, только скорее! – вопил я, окончательно потеряв самообладание.
Доктор взглянул на меня, кивнул и поспешил прочь.
Я вспомнил, что придется обо всем рассказать жене. Эта минута без преувеличения была одной из самых тяжелых в моей жизни.
Когда я вошел, она встрепенулась:
– Что случилось?
– Все будет хорошо, – заверил я. – У Александры… небольшая проблема. Но доктора обязательно все исправят. Вот увидишь, все обойдется.
В четыре часа утра пришли еще два врача, и Уотсон отвел их в блок интенсивной терапии новорожденных. Я постоял у стеклянной перегородки, мысленно умоляя их кивнуть, ободряюще улыбнуться. Но, поняв, что не в силах это вынести, вернулся к Джоджи и сел рядом с ее кроватью.
Через полчаса пришел доктор Уотсон:
– Два специалиста, занимающиеся этим пороком развития, осмотрели вашего ребенка. Оба считают, что у нее почти нет шансов выжить. Но если она и выживет, у нее скорее всего начнется гидроцефалия, иначе говоря, скопление жидкости в мозгу.
Каждое слово было словно удар.
– Кроме того, у девочки начнутся сложности с почками и мочевым пузырем. Лечения от этого врожденного дефекта нет.
– Но возможно ли, что она будет жить? – спросил я.
– Да, но…
– Тогда мы возьмем ее домой. Наймем сиделок, купим специальное оборудование…
– О нет, мистер Шелдон. Ее поместят в специализированный детский центр, где привыкли иметь дело с подобными проблемами. Недалеко от Помоны есть такой дом, где ей будет обеспечен надлежащий уход…
Мы с женой переглянулись.
– Значит, мы будем ее навещать, – кивнула Джоджи.
– Лучше не надо.
Я не сразу понял истинный смысл этих слов:
– Хотите сказать…
– Она умрет. Мне очень жаль. Вы можете только молиться за нее.
Как можно молиться, чтобы твой ребенок умер?!
Я прочитал все, что мог найти в медицинских журналах об этом пороке развития позвоночника. Прогнозы были самые скверные. Когда Мэри спросила, где Александра, мы объяснили, что малышка больна и не скоро приедет домой.
Я почти не спал. Перед глазами стояла кричащая от боли девочка, колыбель которой находилась в незнакомом месте, среди чужих людей, где никто не возьмет ее на руки, не будет любить. Иногда я просыпался среди ночи и находил плачущую жену в пустой детской. Но надежда продолжала жить. В некоторых случаях такие дети доживали до старости. Александре потребуется специальный уход, но мы могли обеспечить его ей. Мы не остановимся ни перед чем. Доктор Уотсон ошибался. Чудеса в медицине тоже бывают!
Когда я видел статью о новом лекарстве, призванном спасти десятки жизней, то показывал ее жене:
– Смотри. Такого еще вчера не было. А теперь люди выживут благодаря этому средству.
Джоджи предпочитала статьи о новых открытиях в медицине в надежде, что врачи найдут способ спасти нашу девочку.
– Я уверен, что это будет скоро, – поддерживал ее я. – В ней наши гены. Она борец. Все, что от нее требуется, – немного продержаться. – И, поколебавшись, добавил: – Думаю, нам следует привезти ее домой.
Глаза Джоджи были полны слез.
– Ты прав.
– Утром я позвоню доктору Уотсону.
Мне удалось застать доктора в его офисе:
– Доктор, я хочу поговорить с вами насчет Александры. Мы с Джоджи считаем…
– Я как раз собирался вам звонить, мистер Шелдон. Александра скончалась этой ночью.
Если и есть ад на земле, то существует он для родителей, потерявших свое дитя. И эта невыносимая скорбь навсегда остается с тобой. Мы не могли не представлять, как Мэри и Александра играют вместе, наслаждаются чудесной, счастливой жизнью, окруженные нашей любовью.
Но Александра никогда не увидит заката. Никогда не пройдет по прекрасному саду. Никогда не залюбуется полетом птиц. Не ощутит теплого летнего ветерка. Никогда не попробует мороженого, не восхитится фильмом или пьесой. Никогда не наденет модного платья. Не сядет в машину. Не узнает радости любви и не возьмет на руки своего ребенка. Никогда, никогда, никогда…
Многие считают, что боль со временем уменьшается. Наша боль становилась только сильнее. Жизнь словно замерла. Единственным утешением была Мэри, и мы буквально над ней тряслись.
И все-таки однажды я спросил Джоджи:
– Ты не хотела бы усыновить ребенка?
– Нет. Слишком рано.
Но через несколько дней она сама пришла ко мне и сказала:
– Может, ты прав. Мэри следует иметь брата или сестру.
Мы поговорили с доктором Уотсоном. Оказалось, на днях к нему приходила студентка колледжа, только что порвавшая со своим бойфрендом. Девушка была уже на сносях и хотела отдать ребенка на усыновление.
– Мать ребенка умна, привлекательна и происходит из хорошей семьи, – сообщил Уотсон. – Думаю, лучшего и желать не надо.
Мы с женой и шестилетней дочерью собрались на семейный совет.
– У тебя решающий голос, – сказали мы Мэри. – Хочешь иметь маленького брата или сестренку?
Малышка немного подумала:
– Он ведь не умрет, верно?
Мы переглянулись.
– Нет, – заверил я, – не умрет.
– Хорошо, – кивнула дочь.
Решение было принято, и я заплатил за предстоящие роды.
Через три недели, в полночь, позвонил доктор Уотсон:
– У вас родилась здоровая дочь.
Мы назвали ее Элизабет Эйприл, и это имя очень ей шло. Она была красивым, здоровым кареглазым ребенком. Мне казалось, что у нее губительная для всех мужчин улыбка, но Джоджи уверяла, что это, возможно, просто газы.
Мы взяли Элизабет Эйприл домой, как только разрешили врачи, и жизнь началась снова. Мы мечтали для нее о том будущем, которое раньше предназначалось Александре. Элизабет Эйприл стала нашей плотью и кровью, частью нашей семьи. Мы пошлем ее в лучшие школы и позволим делать карьеру. К нашей радости, оказалось, что Мэри ее обожает. Мы одевали девочку в прелестные костюмчики, которые выбирали для Александры. Купили ей краски и палитру, на случай если у нее вдруг проявятся способности художника. Собирались через несколько лет обучать ее игре на пианино.
Со временем выяснилось, что Элизабет Эйприл очень привязалась к старшей сестре. Стоило Мэри подойти к ее колыбельке, как девочка начинала смеяться. Мы были уверены, что они и дальше будут опорой и поддержкой друг друга.
Но когда до полугода Элизабет Эйприл осталась всего неделя, позвонил доктор Уотсон.
– Мы вам так благодарны, доктор, – сказал я. – На редкость здоровая и веселая малышка. Вы сделали прекрасный выбор.
Ответом мне было долгое молчание.
– Мистер Шелдон, – начал он наконец, – мне только что звонила мать девочки. Она хочет вернуть своего ребенка.
Я похолодел.
– О чем вы толкуете, черт побери? Мы удочерили Элизабет Эйприл и…
– К сожалению, в нашем штате есть закон, по которому мать, отдавшая ребенка на усыновление, может передумать в течение первых шести месяцев. Мать и отец девочки решили пожениться и взять ее себе.
Когда я рассказал Джоджи об этом разговоре, она так побледнела, что казалось, вот-вот лишится чувств.
– Никто не имеет права забирать у нас девочку.
Но у власти были все права.
На следующий день Элизабет Эйприл увезли. Мы с Джоджи не могли поверить происходившему.
Мэри, всхлипывая, пробормотала сквозь слезы: