– А вы никуда нынче не собираетесь?
Он посмотрел на меня внимательно.
– Вообще-то сегодня по воздуху «замок» и по земле «стоп-колеса». Но я буду на «Северном».
– И мне б туда надо.
– Через полчаса на площадке возле ЦБУ.
– Да мы не успеем собраться!!!
– Через пятнадцать минут.
– Буду.
Вообще-то наша съемочная бригадка не приспособлена для работы в пулах, особенно президентских. Во-первых – внешний вид. Мы больше подходим под описание старых кавказских солдат пера Василия Потто, нежели на опрятных корреспондентов. А во-вторых, пул – это общение, это внутренние доверие, взаимопомощь. А я тут и не знаю, кто из себя что представляет. Вертолет выгрузил нас – меня, Вадика и Кука – у аэропорта «Северный» со стороны рулежки. И, перепрыгнув Вышку, исчез. Видимо, увез генералов в 205-ю бригаду Минобороны.
Я помню, этим же составом нас назначили в пул Черномырдина, чтоб снимать его во время посещения МАСКА. Да, Виктор Степанович как дал гари! Мы за ним еле успевали. Вот тебе и пул. Тут и физподготовка необходима, кроме экстерьера и связей.
Командиров полков построили. Мы балагурили, пока у выхода на рулежку не начался какой-то шум. Я же репортер, должен подоспеть первым. Ну, все так и есть, как я и предполагал, – наши солдатики кого-то били. Жестоко, прикладами. А этот «кто-то», как регбист из схватки, рвался на воздух. И вы знаете, ему удалось. Он был чрезвычайно в поту, в белой рубашке, в растрепанном галстуке, полненький, чуть похожий на покойного артиста Евгения Леонова. Едва поправив запотевшие очки, он накинулся на меня:
– Вы кто такой?!
– Корреспондент программы «Вести» Александр Сладков. Со мною моя группа.
– Я (ей-богу, имени не помню? – Авт.)!!! Пресс-служба президента России!!! Вы что здесь делаете?!
– Сам не знаю. Скоро третий год.
– Почему вы не на месте съемки?
– А куда идти-то, я и не знаю.
– За мной!
Эх, ребята… Как хорошо, что тебя путают с теми, на кого ты хочешь равняться, кем хочешь быть. Мы быстренько пробежали мимо различных «рексов», одетых во все черное. Попили компотика, выданного официанткой. И как раз прилетел Борис Николаевич и все остальные съемочные группы. Я дернул своего коллегу и приятеля Олега Сафиуллина за рукав:
– Где были-то?
– Ты же знаешь всякие загогулины. Вот сейчас приземлился на первой же горке и на броне БТРа подписал Указ об окончании войны.
Конец войне
Вместо генерала Тихомирова командующим Объединенными силами назначили Константина Пуликовского. Год назад в Чечне погиб его сын, пехотный лейтенант. Погиб в бою, как и положено мужчине.
Командующий относился ко мне, как к родному. Да и вообще я не встречал такого душевного генерала, как он. Вот тут Коле Асташкину, корру «Красной звезды», дали полковника. Ему сообщили об этом в вертолете, во время перелета из гор на Ханкалу. Коля тут же открыл фотоаппаратный кофр и прильнул к бутылке водки. Вот это реакция. Впрочем, он пригласил журналистов на торжественный стол на ЦБУ. Когда собрались, во главу стола посадили Пуликовского. И новоиспеченный полковник начал стол оригинально:
– Товарищи! Здесь собрались мои самые близкие друзья (я его видел во второй раз в жизни). Товарищ командующий! Разрешите я вас поцелую!
Константин Борисович посидел с нами немного, и перед уходом я его попросил:
– Приходите ко мне завтра на прямой эфир.
– Во сколько?
– В восемь.
А рано утром меня уже толкали в бок:
– Вставайте! К вам командующий!!!
Отражение атаки боевиков на Ханкалу
Я не успел продрать глаза, в вагончик зашел Пуликовский.
– Что там с эфиром?
– Ааа…
– Без пяти восемь.
– Так вечером…
Командующий смотрел с недоумением:
– Сладков, ты же военный человек. Восемь – это утром. Двадцать – это вечером.
Выручил генерал ФАПСИ:
– Константин Борисович, Александр, пожалуйте завтракать.
А у меня как раз был повод поговорить. Дело в том, что иногда я выходил в эфир с «хрипушкой». Не с видеоматериалом, а по телефону. Тогда на экране давали мой портрет, и я вещал о событиях срочных, интересующих всю страну. Однажды во время прямого эфира в разговор с редакцией вклинился голос.
– Давайте проверенную информацию, давайте проверенную информацию!
Вот теперь я обратился за помощью. Все-таки Федеральное агентство правительственной связи, оно и технической разведкой ведает.
– Пожалуйте к столу.
Сели завтракать. А через пять минут приволокли лейтенанта. Красен, как помидор. Обжигаясь яичницей, он распекал и распекал его.
– Это же прямой эфир!
– Так точно.
– Я же ничего такого не говорил.
– Так точно.
Впрочем, настроение у меня было благостное. Я собирался в отпуск.
Представьте, на целый месяц. Обнялся с Пуликовским, взял сумку и пришел на госпитальную вертолетную площадку. С нее было легче всего улететь. Убитых и раненых эвакуировали каждый час, вертолеты у госпиталя садились всегда.
Я подошел к машине с заглушенными движками.
– Командир, когда полетим?
– Запретили.
– Это почему?
– Война.
– Какая новость. Я думал, она давно началась.
– Грозный боевики захватили.
– Вот ты… Опять!
Действительно. Все блокпосты были блокированы, Комплекс правительственных зданий окружен. Попробовали сунуться на Ханкалу, был бой у КПП. Отбились. Вокруг ЦБУ копали окопы. А ведь Ханкала казалась мне самым безопасным местом на земле. Вечером вокруг нашего лагеря рвались мины. Угрюмо сидя в вагончике, мы не уходили в окопы, пережидали налет.
С Вадимом Андреевым на Ханкале, август 96-го
А утром убили Ашлапова. Серега был моим дружком. Он, комендант Ханкалы, часто забегал к нам «на тарелку». В нашей компании был и главный хирург госпиталя Эльбрус Фидаров, седой, высокий, благообразный. Мы болтали, пили чай, жевали сухпай. А тут пришли офицеры Ашлапова.
– Убили.
– Где он?
– В госпитале.
Я побежал. Это было недалеко. Эльбрус плакал.
– Я ничего не смог сделать. Две пули попали в шею. Одна в сонную артерию. Его принесли уже мертвым.
– Покажи.
– Эльбрус завел меня в какую-то кладовку.
– А почему здесь?
– Морг забит.
Эльбрус пошелестел фольгой у одного из тел. Лицо Сереги было обычным, розовым. Только нос оцарапан, на нем запеклась кровь. Эльбрус снова заплакал.
Сергей Ашлапов за сутки до гибели
Тело Полковника Ашлапова отправляют домой. В фольге
– Я ничего не смог сделать…
– Ты же не Бог.
– Его принесли уже мертвым.
На следующий день все газоны вокруг госпиталя были завалены мертвыми и живыми. Доктора и санитары, перешагивая тела, сортировали их.
– Так, этого давай в приемный!
– Эти два уже холодные.
– Эй! Носилки сюда!
– Этого сразу в операционную!
А мы снимали у КПП. Батальон 205-й бригады готовился идти в город. Бойцы построились, и ротный настраивал их.
– Торопиться не будем! Надо квартал час брать – будем час, надо два – два часа долбить будем. На гранатометчиков обращать внимание в первую очередь.
Бойцы с закопченными лицами галдели в ответ:
– Да мы будем давить их!
– Наша задача – пробиться в Территориальное управление. Там десантники заблокированы. Будем освобождать.
Ротный настраивает своих солдат перед боем. Через несколько часов половина его ребят будут или ранены, или убиты
Все знали, что в городе уже сожгли два батальона, техника разбросана по обочинам, два комбата погибли. И эти вот пацаны, которые шли на подмогу, знали, что бой для них начнется через пару минут после того, как они пересекут КПП. Но там, в Чечне, громко провожали только на дембель. В бой уходили тихо и не всегда весело. Эти просто сели на броню и уехали.
А мы отправились в город со 166-й мотострелковой бригадой. Ее стянули со стороны Шалей. Другие полки шли из других районов Чечни, из ущелий и гор. И нам всем стало понятно, что в военном политическом смысле в республике не все так просто. А может, и во всей стране.
Мы ехали, шел дождь. Наша бээмпушка упиралась в задний борт «Урала», кузов которого завалили снарядами так, будто это все оставшиеся в группировке боеприпасы и последний грузовик, на котором это все возможно вести. Если в этот «Урал» попадет пулька, зажигательная, то бренный век всех его окружающих станет недолгим. Пока ехали по летному полю Ханкалы, наш механик-водитель пытался несколько раз поменять место в строю, отстать или уйти вперед. Но таких перегруженных «Уралов» в нашей длиннющей бронеколонне было натыкано множество, так что в плотном бою участь у всех была одинакова. Оставалось надеяться, что командир все просчитал грамотно и солдаты этот расчет выполнят. А солдаты у нас лучшие в мире. Они у нас умницы. Они и своему помогут, и врага прибьют, если дело случится в бою.
Обстрел колонны 166-й бригады на входе в Грозный (поселок Мичуринский)
Танки уходят на штурм Грозного
И вот мы выехали из КПП, чуть постояли, кто-то пытался курить, укрываясь полой бушлата или капюшоном, а потом БМП, приседая на корму, словно моторные лодки-«казанки», дергались вперед и одна за другой повернули направо за развалины дач. Там мы поднялись и спустились с виадука, повернули налево и поперли в город. И вот только наша колонна вытянулась вдоль железнодорожных путей после развалин дач направо и мы спустились и вытянулись вдоль ЖД, собственно, тут же и попали в бой. Назовем это даже не боем, а перестрелкой. С правой стороны шла лесополоса, за ней – поле. А слева тянулся поселок Мичуринский, частные дома. Вот оттуда-то и начали по нам стрелять из автоматов, пулеметов, а может, и гранатометов. Суматоха началась такая, что всем пришлось спрыгнуть с брони в скользкую грязь. Бойцы стали выбирать удобные позиции, выпускали пару очередей туда, где им виделись боевики, потом перебегали, перекатывались – меняли позиции, как это и положено в бою. Кто-то кому-то что-то кричал, кто-то что-то показывал. В общем, броуновское движение началось.