– Господи, Люк! – воскликнула она. – Что с тобой? Ты ужасно выглядишь!
– Хм, спасибо, – устало улыбнувшись, ответил он.
– Ох, прости!
– Ничего страшного. Знаю, я малость похудел. Там, где я был, с кормежкой было не очень.
Билли хотелось его обнять, но она взяла себя в руки.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он.
Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.
– У меня здесь учебный курс. Картография, радиосвязь, стрельба, рукопашный бой.
– Что-то ты одета явно не для занятий джиу-джитсу!
Стремление хорошо одеваться Билли не утратила и на войне. Сегодня на ней был светло-желтый костюм с коротким жакетом-болеро и юбкой смелой длины – всего лишь до колена, и широкополая шляпа, похожая на перевернутую тарелку. На модные вещи ее армейской зарплаты, разумеется, не хватило бы, так что Билли шила себе сама, взяв напрокат швейную машинку. Ее отец научил шить всех своих детей.
– Буду считать, что это комплимент, – улыбнулась она в ответ. – А где ты был?
– Найдется минутка поговорить?
– Конечно! – На самом деле ее ждало занятие по криптографии, но… но и черт с ним!
Стоял теплый сентябрьский денек. Вместе они шли по берегу пруда; Люк снял пиджак и закинул его за плечо.
– Как ты оказалась в УСС?
– Энтони Кэрролл меня сюда устроил, – ответила Билли. Назначение в Управление стратегических служб считалось престижным. – Сам он сюда попал благодаря семейным связям. Теперь он личный помощник Билла Донована. – Генерал Уильям Донован, по прозвищу Дикий Билл, был руководителем УСС. – До этого я год возила по Вашингтону одного генерала, так что была очень рада сменить работу. Энтони, когда закрепился, потихоньку перетащил сюда всех старых друзей из Гарварда. Элспет теперь в Лондоне, Пег – в Каире, а вы с Берном, кажется, были где-то за линией фронта?
– Во Франции, – ответил Люк.
– И каково там?
Люк закурил. Это что-то новенькое, отметила Билли. В Гарварде он не притрагивался к сигаретам.
Ответил Люк не сразу – и слова его прозвучали отрывисто и резко.
– Первый человек, которого я убил, был французом.
С болью в сердце Билли поняла, что Люк страдает и хочет выговориться.
– Расскажи, – попросила она.
– Это был полицейский, жандарм. Звали его Клод, как и меня. В сущности, неплохой человек. Ну, антисемит – но мало ли во Франции антисемитов! Да если уж на то пошло, и в Америке… Он вломился в деревенский дом, где собралась вся наша группа. На столе были разложены карты, у стены составлены винтовки, а Берн показывал французам, как устанавливать часовую бомбу. – Люк безрадостно рассмеялся. – Этот чертов идиот заявил, что мы все арестованы!.. Впрочем, нам все равно пришлось бы его убить.
– И что ты сделал? – прошептала Билли.
– Вывел его на улицу и выстрелил в затылок.
– О господи!
– Он умер не сразу. Еще с минуту корчился и хрипел.
Билли сжала его руку. Они пошли дальше по берегу пруда – рука в руке. Люк начал рассказывать другую историю, о женщине из Сопротивления, которую схватили и подвергли страшным пыткам. Слушая его, Билли плакала, и слезы блестели у нее на щеках под ласковым сентябрьским солнцем. День клонился к вечеру, а Люк все говорил, и рассказы его были один другого страшнее: взорванные автомобили, убийства немецких офицеров, гибель товарищей в перестрелках, еврейские семьи, от стариков до малых детей, которых загоняли, словно скот, в вагоны без окон и увозили неведомо куда…
Они гуляли уже часа два, когда Люк вдруг споткнулся, едва устояв на ногах.
– Господи, как же я устал! – пробормотал он.
Билли подозвала такси и отвезла Люка в отель.
Как выяснилось, он жил в «Карлтоне». Большинству военных такая роскошь была недоступна, но Билли вспомнила, что у Люка богатая семья. Он остановился в угловом номере. В гостиной стоял рояль, а в ванной то, чего Билли нигде прежде не видела, – второй телефонный аппарат.
Она позвонила и заказала куриный бульон, яичницу, горячие бутерброды и пинту холодного молока. Люк сел на диван и начал рассказывать новую историю, на сей раз забавную: как его группа пыталась устроить диверсию на фабрике, изготовлявшей посуду для немецкой армии.
– Представь себе, вбегаю я в огромный цех – а там человек пятьдесят таких здоровенных теток, стоят у печей и стучат молотками по формам. Я кричу: «Вон из здания! Мы сейчас все здесь взорвем!» А они только хохочут в ответ. Понимаешь, мне просто не поверили!..
Чем закончилась эта история, Билли так и не узнала. Появился официант с едой на подносе; Билли расплатилась, дала ему на чай, повернулась с подносом к Люку – и увидела, что он уснул прямо на диване.
Ей удалось растолкать его ровно настолько, чтобы отвести в спальню и уложить там на кровать.
– Не уходи! – пробормотал он и снова закрыл глаза.
Она сняла с него ботинки, ослабила ему галстук. Через открытое окно в спальню проникал легкий ветерок; вечер был теплым, и одеяло не требовалось.
Присев на краешек кровати, Билли долго смотрела на Люка и вспоминала пустынную ночную дорогу из Кембриджа в Ньюпорт, почти два года назад. Протянув руку, она нежно погладила его щеку тыльной стороной мизинца – совсем как тогда. Он не пошевелился.
Билли сняла шляпу и туфли, поколебавшись мгновение, скинула и костюм. В одном белье и чулках она легла с ним рядом, обняла его худые плечи, положила голову себе на грудь.
– Теперь все хорошо, – прошептала она. – Можешь спать, сколько хочешь. Когда ты проснешься, я буду здесь.
Наступила ночь. Похолодало. Билли закрыла окно и укрыла Люка и себя покрывалом. Вскоре после полуночи, все еще обнимая его, она заснула.
На рассвете, проспав уже часов двенадцать, Люк проснулся и пошел в ванную. Пару минут спустя вернулся, уже в одном нижнем белье. Снова лег рядом и крепко ее обнял.
– Я кое-что забыл тебе сказать, – прошептал он. – Кое-что очень важное.
– Что же?
– Там, во Франции, я все время думал о тебе. Каждый день.
– Правда? – прошептала она.
Но Люк не ответил – он снова погрузился в сон.
Билли лежала, глядя в светлеющее небо за окном, обнимая Люка и думая о том, как там, во Франции, ежечасно рискуя жизнью, он думал о ней, – и сердце ее готово было разорваться от счастья.
В восемь утра она вышла в гостиную, позвонила в Корпус Кью и сказалась больной. Впервые больше чем за год военной службы она решилась прогулять, сославшись на болезнь. Затем она приняла ванну, причесалась и оделась. Позвонив, заказала себе кофе и кукурузные хлопья. Официант назвал ее «миссис Люкас». Билли была рада, что это мужчина, – женщина заметила бы, что у нее нет обручального кольца.
Билли думала, что запах кофе разбудит Люка, но тот все спал. Она прочла «Вашингтон пост» от корки до корки, даже спортивные страницы, а затем, найдя в номере бумагу и чернила, села писать письмо матери в Даллас, когда дверь спальни отворилась и вышел Люк: сонный, взъерошенный, с сизой щетиной на подбородке. Билли радостно улыбнулась ему.
– Сколько я проспал? – смущенно спросил он.
Билли взглянула на свои наручные часы. Был уже почти полдень.
– Часов восемнадцать.
Она смотрела на него неуверенно, не понимая, что делать дальше. Рад ли он тому, что она здесь? Смущен? Может быть, хочет, чтобы она поскорее ушла?
– Господи боже! Я целый год так не спал! – Он потер глаза. – И ты все время была здесь? Выглядишь свеженькой, как огурчик.
– Я тоже немного вздремнула.
– Ты осталась со мной на всю ночь?
– Ты ведь сам меня попросил.
Люк нахмурился.
– Да, кажется, помню… – Он потряс головой. – Ох, ну и сны мне снились! – И направился к телефону. – Ресторан? Будьте добры мне в номер бифштекс на косточке, с кровью, и яичницу-глазунью из трех яиц. И еще апельсиновый сок, тосты и кофе.
Билли нахмурилась. Никогда еще она не проводила ночь с мужчиной и не знала, чего следует ожидать поутру, однако поведение Люка ее разочаровало. Все было так неромантично, что казалось почти оскорбительным. Ей вспомнилось, как просыпались дома ее братья: обычно они тоже выползали из постели сонные, недовольные, бурчащие на весь свет – но их настроение улучшалось, как только на столе появлялся завтрак.
– Секундочку, – сказал он по телефону и повернулся к Билли: – Хочешь чего-нибудь?
– Да, холодного чая.
Он повторил заказ, повесил трубку и присел на диван с ней рядом.
– Я много всего наговорил тебе вчера.
– Уж это точно!
– Сколько мы разговаривали?
– Часов пять, не меньше.
– Извини.
– Не извиняйся! Пожалуйста, не извиняйся ни за что! – Глаза ее наполнились слезами. – Я никогда этого не забуду.
Он взял ее за руки.
– Я рад, что мы снова встретились!
Ее сердце подпрыгнуло в груди. Да, что-то подобное она и хотела услышать!
– Я тоже.
– Хотел бы я тебя поцеловать, но не знаю, стоит ли лезть с поцелуями в несвежем белье…
Словно какая-то пружина со щелчком распрямилась у Билли внутри, – и она с изумлением ощутила, что в трусиках становится горячо и влажно. Что это? Никогда раньше ей не случалось возбуждаться от простого разговора о поцелуе!
Однако Билли сдержала порыв. У нее была вся ночь, чтобы принять решение, но о таком она даже не задумывалась, а теперь боялась, что, едва прикоснувшись к нему, потеряет самоконтроль. И что дальше?
Война принесла в Вашингтон новую сексуальную свободу, но Билли новые поветрия не коснулись. До сих пор она не позволяла себе ничего лишнего – не собиралась позволять и сейчас. Сцепив руки на коленях, она чопорно проговорила:
– Разумеется, я не собираюсь тебя целовать, пока ты не оденешься.
Он бросил на нее скептический взгляд.
– Боишься за свою репутацию?
От иронии в его голосе она поморщилась.
– О чем ты?
– Вообще-то мы только что провели вместе ночь, – пожал плечами он.
– Я осталась только потому, что ты меня попросил! – воскликнула Билли.
– Ладно, ладно, не сердись.