…Гедимин не дотерпел — информация ещё перекачивалась с прибора на прибор, когда он развернул голографический экран и уставился на мелькающие значки, чувствуя, как ускоряется биение сердца, и в груди медленно теплеет. «Здесь — показания из активной зоны,» — он остановил убегающую строку, оставив новые данные рябить где-то внизу экрана, за видимым полем. «Излучение интенсивнее на два порядка. И при этом не… Стой!»
Он выделил пару экранов, развернул графики — и еле слышно хмыкнул, увидев, что не ошибся. Омикрон-излучение выдавало ровную линию, «сигма» следовала за ним — и вдруг резко вскинулась, выдав серию пиков и провалов. График «омикрона» остался ровным — реактор вроде бы не отреагировал на внезапную пульсацию. Гедимин проследил за ним дальше, — через восемьдесят секунд «сигма» снова взвилась, но пульсация слегка отличалась от предыдущей — на один пик и три микросекунды протяжённости. Сармат насчитал ещё четыре скачка на выделенном участке.
«Что это? Расстабилизация?» — он задумчиво смотрел на график, пытаясь найти хоть какой-то эффект от «плясок» интенсивности. « Sa hasu! Это даже не изучение на ощупь. Это вообще… Так. Тихо. Как может проявляться реакция?»
Он задумчиво сощурился и, помедлив секунду, свернул графики. Интервалы, на которых «сигма» выписывала зубцы, он запомнил наизусть — и, переведя взгляд на фиксатор положения стрелки-указателя, сразу их опознал. Там, где заканчивалась пульсация, указатель разворачивался в другую сторону, — реактор излучал энергию вовне разными участками, и пульсация указывала, когда переходить с одного на другой.
Гедимин прокрутил запись чуть быстрее, глядя на вертящуюся стрелку, и вполголоса помянул размножение «макак». «Управляющая пульсация. Одна из… Мать моя колба! Я когда ещё говорил — все эти штуки управляются „сигмой“, переменной „сигмой“. А у этих „мартышек“ — на всю станцию ни одного пульсатора. З-заимствователи… контактёры, пучок нейтронов им меж глаз! Они вообще читали эти показания⁈»
Гедимин пролистнул скопированные страницы, уже не приглядываясь, но взгляд поневоле зацепился за что-то знакомое, и сармат снова выругался, — перед ним была пульсация «выкачки», выжимающая энергию из накопителя. От той, которую обнаружил он сам, она всё-таки отличалась на пару микрокьюгенов и микросекунд, но менее узнаваемой от этого не становилась.
«А здесь фон гораздо ниже. Они уже не в реакторе. Видимо, им показывают накопитель, работу с ним… Has— sulesh!» — он стиснул зубы. «Чем они слушали⁈ Их прямо носом тыкают в эту пульсацию, в управляющие коды… Что там Айзек молол — „нам такого не говорили“⁈ Ему что, как Гварзе, реактор мозги поджарил?»
Он резко развернулся к двери, но сообразил, что Айзека догонять бесполезно, а связь в экранированном туннеле не сработает. Тяжело вздохнув, он опустился на стул и, положив перед собой руки с закреплёнными на запястьях приборами, тупо смотрел, как мелькают последние строчки. Отображение можно было и отключить — всё равно сейчас не было сил вникать в информацию, но Гедимин его оставил и не выключал устройства, пока мелькание не прекратилось.
«Пульсация „сигмы“… ну естественно, чем ещё всё это добро может управляться?» — он досадливо поморщился. «Мы с Хольгером бились об неё, как об стену. Но мы-то пробирались наугад, вслепую, а эти…»
Он снова включил запись и пролистнул несколько страниц, глядя на графики. Сначала излучение было очень слабым, но не было участка, на котором оно вовсе отсутствовало бы. Три линии шли то параллельно друг другу, то пересекаясь, — «сигма», «омикрон», «гамма».
«Пульсирующее гамма-излучение,» — Гедимин еле слышно хмыкнул. «Что-то новое. Интересно, к чему оно относится… А, эти радиофаги вроде бы им общаются. Это речь… Так, ещё раз проверить тот кусок с накопителем…»
Он добавил на координатную сетку ещё один график, для гамма-излучения, — и, проследив за ним, невесело ухмыльнулся. Через считанные секунды после управляющей пульсации (видимо, применённой к какому-то накопителю) ту же «волну» изобразил график интенсивности гамма-излучения. Неизвестный Куэнн-инженер повторял для «гостей» «вслух» — и Гедимин почти видел, как он пытается показать «на пальцах». Отчего-то в груди заныло, и сармат, досадливо щурясь, прижал к рёбрам кулак. «Так и знал. Когда объясняешь — объясняешь всё… Как Айзек мог это пропустить⁈ Ни он, ни Гварза вроде бы не идиоты…»
Он выключил приборы и несколько секунд сидел неподвижно, угрюмо глядя на свои руки. «Там были какие-то посредники. Переводчики с куэннского… Похоже, это они… не очень понимали, что им говорят. Может, Бронны…» — Гедимин вспомнил бочонки с сингитом и ухмыльнулся. «Тогда понятно. Знают язык, но не терминологию. Может, в их языке и слов-то таких нет. У них там что-нибудь… про сверление деревяшек и волокуши. Мне бы туда, в этот Город Каналов… и лучше без посредников. Побольше бумаги, дозиметр, голопроектор, — и мы договоримся…»
16 февраля 17 года. Земля, Северный Атлантис, Ураниум-Сити
«А вот ещё одна,» — Гедимин провёл пальцем вдоль светящихся зигзагов на экране и записал на исчирканный сверху донизу листок ещё несколько цифр. «Излучение по-прежнему слабое. Какие-то пояснения про накопитель… А, вот дублирующая кривая, — гамма-кванты. Надо же… Этот инженер проговаривает каждый код. Показывает и проговаривает. Может, ещё и на листке рисовал. Контактёры, мать моя пробирка…»
На часах было без пятнадцати десять, — сармат сидел за расшифровкой уже четвёртый час. Он прикинул, сколько экранов осталось, и досадливо сощурился. «Сегодня не закончу. И завтра тоже.»
Процесс шёл медленно; его немного ускорило разбиение ленты на интервалы по пять минут — отдельные экраны, которые сармат мог охватить зрением и более-менее осмыслить. Он отслеживал «сигму», красную черту на графике — где-то ровную, где-то — выписывающую зубцы. Всё, что было похоже на пульсации, он проверял по интенсивности гамма-излучения; если находил похожие участки, брался за ежедневник и переписывал данные от руки. Старые записи, скопированные, уже лежали в прочной капсуле, замурованные в стену лаборатории; ещё одну копию Гедимин думал сделать для Ренгера. Отчего-то ему было неспокойно — всё казалось, что с минуты на минуту явится местная охрана, приведёт с собой экзоскелетчиков из-за стены, и ценная информация исчезнет так же внезапно, как появилась.
«Только мозг. Что смогу запомнить — то моё. Все носители…» — сармат вспомнил чёрный экран передатчика после аварии в Кларке и пустую коробку в доме Конара и досадливо поморщился. «Всё уничтожаемо. Запомнить как можно больше… А, вот ещё одна пульсация. Эту знаю — она подогревает реакцию при смешивании. А, вот и повтор на гамма-графике… И ведь знали, что Куэнны общаются в гамма-диапазоне! Как пропустили⁈»
Он проследил графики до конца «экрана» — больше пульсаций не было. Закончив последние записи и спрятав ещё один скопированный лист в капсулу, сармат посмотрел на выключенные приборы и тяжело поднялся на ноги. Перед глазами до сих пор плыли разноцветные линии — зелёная, красная, синяя…
23 февраля 17 года. Земля, Северный Атлантис, Ураниум-Сити
Люк бронированного фургона медленно открылся. В глаза Гедимину ударил искусственный свет — здесь, на входе в камеру дезактивации, стояли особенно яркие фонари, в их лучах каждая пылинка была заметна за километр. Сармат привычно сощурился и наклонил голову, проходя под рамкой дозконтроля. Сигнализация молчала — на южном берегу Атабаски, почти не задетом бомбардировками, было относительно «чисто».
— Редкое зрелище — Гедимин без скафандра, — слабо ухмыльнулся Вепуат, глядя, как сармат затаскивает снятую броню в отмывочную камеру. Его пропустили первым — он справлялся быстрее других и, пока они разбирались со скафандрами, успевал сам отмыться и освободить душ.
Гедимин молча выбрался из комбинезона. Ликвидаторы меняли одежду каждый день, всю, до нижнего белья, и её проверяли на дозконтроле так же тщательно, как скафандры. Вепуат рассказывал о смывах и анализах на эа-вирус, — Гедимин ёжился, но верил, особенно после изучения отчётов той же лаборатории. Вируса на «территориях» было много, и январские морозы ничуть ему не повредили. «Биологи… наизобретают дряни,» — он сердито щурился, чувствуя себя без скафандра предельно беззащитным. «А запрещают почему-то не микробиологию, а ирренций. И потом делай, что хочешь…»
Он поморщился, вспомнив излучатель, уползший в дюны. Чем больше сведений копилось в его ежедневнике, тем более сильную досаду вызывали эти воспоминания. «Три десятка пульсаций. Явно управляющие. Для реактора, для накопителя… На чём мне их проверять? Палкой по столу выстукивать⁈» — он резко отвернулся к стене и беззвучно выругался. «Переключить» заклинивший мозг обычно удавалось холодной водой, но в душевой ликвидаторов «баловство» с температурой не одобрили бы. Гедимин с силой провёл пальцами по вискам, стараясь не думать об ирренции. «Займись пока теорией. Практики у них тут было много. Даже до взрывов дошло. А потом будут говорить, что у меня всё взрывается. Tzaat hasulesh!»
…Выход из камеры дезактивации вёл внутрь здания, в штаб; выходить через ангар, там, где был вход, строго запрещалось, и даже Гедимин после пары взысканий был вынужден это усвоить. Он ускорил шаг, с тоской покосился на глухую стену. «Сброшу данные — и вниз. Ещё два экрана осталось, надо сегодня закончить.»
— Гедимин! — догнал его уже на пороге оклик Скегги. Командир ликвидаторов даже вышел из-за стола. Гедимин машинально прикинул, успеет ли Скегги перехватить его, но опомнился и сам нехотя шагнул навстречу.
— Что?
Скегги усмехнулся.
— Зайди на склад. У Ренгера что-то со стерилизатором…
— Иду, — отозвался Гедимин уже без раздражения. «Надо сделать. Местных ремонтников пока дождёшься…»
Ренгер стоял в стороне от стеллажей над каким-то контейнером, обёрнутым защитным полем. Увидев, что Гедимин вошёл, он молча кивнул на рычаг у двери — «закрой». Сармат удивлённо мигнул.