— Сейчас минус девятнадцать, — сказал Гедимин коменданту, с сомнением разглядывающему термометр. — Если остановится сильно выше или ниже — ищи меня, сверимся.
— Угум, — отозвался филк. — Он на холоде не треснет? Что в него вообще налито?
— У Альгота спроси, — буркнул Гедимин, в очередной раз подумав, что химик мог бы оставить инструкцию — хоть на драной подстилке нацарапать. — Минус сто двадцать выдержит.
— В минус сто двадцать я его на улице не оставлю, — проворчал комендант. — А в воду его можно? Брайс просил погружной. Что-то у него там не промывается, как нужно.
«Погружной? Надо рукоятку сделать, чтобы не шпарились,» — мелькнуло в голове у сармата, и он задумчиво кивнул.
— Скажи — пусть потерпит. Этот в горячую воду не надо. Краска смоется.
…Под луч фонаря попала щётка прозрачных «кристаллов». Гедимин обогнул «куст» иглицы, оглянулся на непроглядную темноту у обрыва и покачал головой. «Ни тепла, ни света. Где эта тварь берёт энергию⁈»
Гварзы на окраине не было. Вместо него за куполом настороженно следили двое филков. Это был ближний пост — сигнальный, с фонарями, прикреплёнными к шлемам; где посты дальние, Гедимин только догадывался — они на свет не вылезали.
— И вот варят какую-то кору, — услышал сармат негромкий голос; филк махнул рукой, указывая на дымящиеся котлы посреди лагеря кочевников. — Растительные волокна.
— Для еды? — вполголоса предположил другой часовой.
«Корм для сааг-туула?» — Гедимин посмотрел на варево, слишком вязкое для воды, и торчащие из жижи волокнистые сетки. Одну из них как раз поддели костяной рогулькой, вытащили наполовину — и затолкали обратно. «Да, точно. Топят древесный жир. Вываривают остатки.»
— Кто будет есть кору⁈ — филк-часовой недовольно дёрнул плечом. — Древесное волокно — это целлюлоза. А есть такой процесс — нитрирование… Слышал?
Гедимин от неожиданности хрюкнул в респиратор. Крепко прижатая к нему ладонь поглотила звук — филки даже не шелохнулись.
— Ну уж, нитрирование! — часовой недоверчиво хмыкнул. — Откуда дикарям…
— Дикарям! — передразнил его другой. — У этих дикарей есть осколочные гранаты. Вот и думай…
Он, резко замолчав, сделал шаг вперёд, сунув руку в карман, пару секунд присматривался к лагерю кочевников и с облегчённым вздохом шагнул в тень. Джагулы его не заметили. Они вообще, казалось, не замечали ничего за пределами светового круга под их куполом. Кто-то неподвижно лежал на подстилках, кто-то устроился ближе к источнику света и чинил одежду, кто-то стоял у котлов. Ещё одна группа держалась поодаль от светильников; это были рослые особи, довольно крепкие. Как и почти все под куполом, они разделись по пояс, но цацки снимать не стали. «Такое снимешь — потом надевать замаешься,» — беззвучно хмыкнул Гедимин, глядя на слои бус. Мелкие зубы, нанизанные на толстую нитку, подозрительно напоминали не то броннские, не то скогнийские.
— Не люблю, когда они так собираются, — услышал сармат негромкий голос филка. — Что говорят? Ни слова не разберёшь.
— Ага, — поддакнул второй. — То ли про свой суп, то ли — как удобнее нас резать. Что там, всё-таки, за дрянь в котле?
Джагул с костяной рогулькой снова поддел вываренные волокна — и выдернул их из котла. Расплавленный жир потёк в булькающую жижу. Другой Джагул, уклоняясь от брызг, вывернул в котёл ведро потрохов и принялся размешивать.
Плотная группа кочевников разом, как по команде, оглянулась на сарматов. Сквозь неразборчивый гул из-под купола донеслось хриплое рявканье. Другой Джагул зарычал и подался вперёд. Гедимин шагнул к куполу, сдвигая височную пластину. «О чём они там?»
— Джегех! — услышал он — и не сразу даже понял, что это не сбой «автопереводчика», а чьё-то имя. — С чужаками говорит Джегех. Он, а не я или ты! И когда он скажет?
— Ты слышал, — отозвался другой Джагул; руки он держал сложенными на груди, почти как сармат, только обе кисти как-то странно свисали наружу. — Чёрный панцирь сказал о трёх днях. Урджен разучился считать до трёх?
— Дни… ночи… — первый сцепил когтистые пальцы в замок и с хрустом вывернул. — Урджен ещё их различает — вот что странно. Скоро перестанет. Пузырь из твёрдого воздуха… Вчера снилось — весь воздух стал твёрдым. Грызу его, а вдохнуть нечего.
— У них нет лиц, — пробормотал другой Джагул, оглядываясь на филков, и его вибриссы дрогнули. — Одни глаза. И дырки в коже. Как они говорят? Что думают? Ты понимаешь, Джегех?
Джагул, сложивший руки на груди, резко поднял и опустил согнутые пальцы.
— Ничего не поймёшь без маски Кьюссов, — пробормотал он. — И от неё было тяжело в голове. Чёрные панцири сказали ждать. У меня тут тоже странные сны.
Другой Джагул провёл ладонью вдоль пояса и с шумным выдохом прижал уши.
— Ножи! Не дали взять даже ножи. Зачем⁈
— Амулеты вернули, — Джегех тронул многочисленные нитки бус. — Думал, их отдадут Пламени. Видно, ему не нужно. Вообще ничего не взяли.
— Одно нам дали, а другое — нет, — вскинул голову тот, кто говорил о ножах. — Не пойму, почему так. Теперь всё — их. И зверь. И мы. Почему забрали ножи⁈
— Джегех, — один из кочевников двинулся вперёд. — Джегех говорит с чужаками. Но не с теми. Где испепелитель? Видели его? Он не приходил говорить с нами.
— Пернатый панцирь… — подал голос кто-то из Джагулов. Джегех резко развернулся к нему.
— Это был другой. Другой в его коже! Другие глаза. Пернатый ранен. Или мёртв.
Он оглянулся на сарматов. Его уши дрогнули, прижимаясь к голове.
— Тогда испепелитель…
— Его не вынесли к воротам Ук-кута, — пробормотал другой кочевник. — Охотники не видели…
— Что ты знаешь о порядках чужаков⁈ — вскинулся Джегех. — Те ворота — для наших мёртвых. До нас тут не умирали.
Теперь на сарматов оглянулись все. Филки насторожились ещё сильнее. Гедимин видел, как они опускают пальцы в петли «резинок»-пращей.
— Надо говорить с испепелителем, — донеслось из-под купола. — Я не знаю порядков. Но решать будет он. Вдвоём с пернатым — или один.
«Если испепелитель — это я, почему они даже не смотрят…» — мелькнуло в голове Гедимина, и он беззвучно помянул спаривание «макак». «Им меня не видно!»
Он с шумным вздохом дотянулся до фонаря — и увидел, как Джагулы вздрагивают и прижимают уши. Теперь все смотрели на него — и многим хотелось отступить, хотя он даже не притронулся к оружию. Принимать дружелюбный вид было поздно.
— Кто у вас главный? — спросил он, глядя ближайшему Джагулу в глаза. Тот мгновенно отвёл взгляд — даже раньше, чем смигнул.
— С чужаками говорю я, Джегех, — другой кочевник двинулся вперёд. Его глаза внезапно округлились, а уши плотно прижались к голове. Гедимину хотелось оглянуться — он не был уверен, что это — реакция на него.
— Я — Гедимин, — сармат всё-таки решил не оборачиваться. — Ты говорил, что вы готовы работать на Пламя. У вас есть лопаты?
Джагулы быстро переглянулись. Вид у них был ошалевший. Гедимин досадливо сощурился. «Чего они? Испугались? Ждали другого?»
— Всё, что было, на звере, — отозвался наконец Джегех.
— Мне нужны рабочие, — сказал Гедимин. — Собери тридцатерых, кто покрепче. Нужно засыпать песок в мешки.
Джагулы снова переглянулись. «Они меня вообще понимают?» — озадаченно подумал сармат. «Может, кость не то переводит?»
— Песок? В мешки? — переспросил Джегех, оглядываясь на соплеменников. — Сейчас? Не выйдет. Джаарган не сможет…
— Так бери рабочих из оставшихся полутора сотен, — перебил его Гедимин. — Что, он один с лопатой справляется?
— Лопатой? — неуверенно повторил Джегех, и сармату снова показалось, что «переводчик» дал сбой. — Л-ладно…
Он развернулся к лагерю и издал несколько воплей — видимо, закодированных команд, — из обкусанных слов Гедимин уловил только «сюда» и «надеть». Плотная группа, недавно обсуждавшая сарматов, незаметно растворилась. После недолгой суеты и поиска разбросанной одежды к закрытой «двери» стянулся десяток настороженных Джагулов. Джегех посмотрел на свои ладони с растопыренными пальцами, на собравшуюся «бригаду», резко махнул рукой и оглянулся на Гедимина.
— Сойдёт, — буркнул сармат, смерив Джагулов внимательным взглядом. Выглядели они крепкими — и вроде бы здравомыслящими, судя по тому, что влезли в самые тёплые накидки и даже надели шапки. «Может, хватит мозгов никуда не бросаться — ни на меня, ни в степи? Не люблю я всего этого…»
— Ещё десятерым скажи готовиться, — напомнил он Джегеху. — Эти скоро вернутся.
Не успел он отойти на шаг от «распахнутых» «ворот», как под ноги бросилась стайка нхельви.
— Эгнация сюда-а! — крикнул Гедимин вслед убегающим зверькам, надеясь, что не запутался в языках. Джагулы уже выбрались на холод и теперь настороженно следили за сарматами, выдыхая жёлтый пар.
— Десять лопат, — буркнул им Гедимин, указав на сааг-туула, и отошёл на пару шагов. Эгнаций вынырнул из темноты через пару минут — за секунду до того, как из хвостового «отсека» выбрался кочевник с охапкой инструмента. Гедимин радостно хмыкнул — это были именно лопаты, вполне узнаваемые, с довольно широкими клиновидными штыками из чьих-то костей. Джагул, перехватив взгляд сармата, поднял охапку чуть выше.
— Сойдёт, — кивнул тот. — Раздай. Теперь — идём.
Никто не издал ни звука, пока отряд спускался в ущелье. Гедимин шёл впереди, подавляя постоянное желание оглянуться. Эгнаций замыкал цепочку. Джагулы двигались очень тихо, как-то умудряясь не ломать ледяные кристаллы, и быстро — на спуске даже обогнали сармата, но тут же замедлили шаг, а потом и остановились. Впереди был подъёмник — его Гедимин собрал заранее, оставалось только подсоединить привод. Защитное поле, растянутое над агрегатом и зияющей шахтой, удерживало тепло.
— Сюда не ходить, — буркнул Гедимин, соединяя детали, и сдвинул рычаг, разворачивая «стрелу» — теперь крюк повис над твёрдой землёй в полуметре от замерших кочевников. — Первые четверо — сюда. Каждый встаёт на свою опору. Держаться здесь. Держаться крепко. Шахта глубокая.