Вепуат погладил кисть «существа», пощупал щитки-чешуйки на «пальцах» перчатки и с сомнением покачал головой.
— Лучше не спешить. Пусть побудет тут, в тепле. Кут’тайри, вон, подношения ему принёс…
— Ну, хоть на него не вылил, — буркнул Гедимин, думая, что защитное поле над стапелем надо бы уплотнить — вдруг, и правда, выльет?
— А как оно показало, что ему приятны подношения? — Вепуат снова расспрашивал Кут’тайри — и снова о какой-то ерунде. Гедимин, прослушавший и первые-то ответы, сердито сощурился.
— Чашки — твои, ставь их куда угодно. Но под купола не лезь! — предупредил он жреца. — И в огненный шар превращайся где-нибудь здесь. Или ближе к двери. Но не дальше!
Кут’тайри вяло шевельнул ухом — он ещё не до конца пришёл в себя после превращения в плазму. Рука, сжимающая «трилистник», так и не разжалась, пальцы то вспыхивали, то гасли.
— Благое Пламя, дающее силу стихиям…
Вепуат, улавливающий в его бормотании какой-то смысл, одобрительно хмыкнул.
— Вот то-то же! А то туда же — пугаться каждой ерунды… Что там с разрезанным временем? Как раз прошло тринадцать дней — ты же считал? Наши часы — очень опасная штука? Что они испортили, что починили?
Кут’тайри наконец разжал руку, и на его лице появилось осмысленное настороженное выражение.
— Тринадцатый день настал, — сдержанно признал он; уши зашевелились, разворачиваясь за неслышным Гедимину звуком. — Я не вижу вреда. Я бы взглянул ещё раз на эту вещь, но сейчас — ничего не было испорчено. Боги спокойны.
Вепуат с довольной ухмылкой оглянулся на Гедимина.
— Видишь? Я же говорил — все скоро успокоятся.
— Я бы отсчитал ещё тринадцать — и дважды, и трижды, — пробормотал Сэта, слегка прижимая уши. — И спросил бы у тех, кого боги слышат. Что говорят кочевники? Они дикари, но чутки к воле богов… и от них не отвернулись, как от меня.
Он, помрачнев, снова вцепился в «трилистник». Гедимин выразительно пожал плечами. «Если бы от меня „отвернулись“ — было бы неплохо. Прекратилась бы ерунда, нарушающая законы физики. Что он там хочет узнать у диких кочевников? Как измерение времени вредит Равнине? Нашёл экспертов, мать моя пробирка…»
… — Вот это уже нормальный обзор, — проворчал филк, не отводя взгляда от линзы-«монитора». — Хотя освещённость падает… Что, отбой? Можно выходить?
— Ну-ка, посмотри на меня, — Вепуат, склонившись над ним, взял его за плечо. — Вот так. Теперь поводи глазами вверх-вниз… Ага, понятно. Как Хьюго проснётся, иди к Гварзе. Скажи, чтобы снял тебя с дежурства. Или сократил до пяти часов.
Гедимин заглянул в «монитор» и удивлённо мигнул, не сразу поняв, откуда взялся лишний холм. Посреди «восточной» долины лежал огромный зверь. Вдоль его хребта выстроились Джагулы, укутанные по самый нос. Каждый держал в руках не то кости, не то чьи-то рога — длинные изогнутые штуковины с короткими отростками. На отростках болтались помятые рэссеновые кольца. Джагулы размеренно колотили ими друг о друга, то вскидывая, то резко опуская — и запрокидывая голову. «Монитор» не передавал звуки, а полотнища, натянутые по самые глаза, прикрывали рты, но существа определённо кричали — может, лаяли, может, выли.
— Ритуал? — Вепуат отобрал у филка «зрячий камень» и сам на него уставился. — По такому-то холоду⁈
…Холод всё-таки загнал Джагулов «на базу». Когда сарматы выходили из барака, ещё можно было расслышать заглушаемый ветром вой и лязг; когда Вепуат высунулся из-под защитного поля, всё уже смолкло. Сааг-туул лежал под холмом мордой к дороге, его глаза были закрыты, панцирь — кроме хребта, истоптанного участниками ритуала — покрылся полосатым инеем.
— Вон там и там недавно открывали «двери», — заметил Вепуат, указывая на свежие тёмно-синие «натёки». Кристаллы льда на них были крупные, нетронутые — с тех пор, как они образовались, сааг-туул ни разу не вставал и не отряхивался.
— Стучать палками в минус шестьдесят… — Гедимин покосился на термометр и выразительно поёжился. — Такое важное дело, что до тепла не подождёт?
— Было бы неважное — не стучали бы, — отозвался Вепуат, спускаясь на когтях по обледеневшей тропе. Сааг-туул утрамбовал снег — теперь на склоне темнела полоса льда, покрытая буграми и вмятинами. Вепуат дёргал плечами и недовольно шипел. «Привык держать равновесие перьями, без них — разучился,» — думал Гедимин, в очередной раз ловя его на склоне. Он спускался без когтей — на тропе хватало шероховатых, нескользких участков.
…Стучать кулаком о кулак пришлось долго. Гедимин хотел стукнуть по панцирю задремавшего зверя, но Вепуат фыркнул на него — и сармат, сложив руки на груди, молча ждал, когда кочевники «проснутся». Когда «иллюминатор» наконец открыли, и наружу высунулся Джагул в сползающей набок шапке, Гедимину показалось, что он, и впрямь, только что проснулся. В следующую секунду он понял, что существо хлебнуло местного этанола.
— Пусти нас! — рявкнул Вепуат, подтягиваясь на щитках панциря. Команда до мозга дошла — «люк» распахнулся. Секунду спустя Гедимин захлопнул его за собой. Сааг-туул не сопротивлялся — видно, и впрямь уснул, даже не таращил на сарматов боковые глаза.
В «отсеке» было тепло и душно. На открытую жаровню только что плеснули жидкость, и её испарения теперь висели повсюду, оседая на холодных скафандрах. Кто-то отползал в соседний «отсек», волоча за собой пустой котёл; из ещё не опустевшего котла разливали остатки жижи. Кто-то из Джагулов уже лежал и ни на что не реагировал — то ли напился «этанола», то ли надышался испарений; кто-то сидел и пытался сфокусировать взгляд на пришельцах. На стене над котлом чернело размазанное пятно сажи, окружающее ослепительно-белую треугольную арку. С тех пор, как Гедимин видел этот рисунок в прошлый раз, он стал ещё ярче, а линии — толще.
— Пей, — ближайший кочевник протянул сарматам чашку-конус, едва не расплескав по дороге. — Сегодня сильный ветер. Ук-кут открыл ворота. Пришло их время, они выйдут. Мы их позвали. Теперь нужно ждать…
Он замолчал внезапно, уронив голову на грудь; Вепуат поймал чашку, другой Джагул — обмякшее тело.
— Зачем лезла в лёд? — его взгляд был ясным и сердитым. — Разве не говорил про перья на снегу? Самки никогда не слушают!
Сонное тело на соседней куче одежды встрепенулось, замахнулось когтями, но, никого не успев ударить, снова обмякло. Джагул развернул его спиной к себе и недовольно ощерился на сарматов.
— Они ещё не вышли, — сказал он, к чему-то прислушиваясь. — Ветер сильный, но он молчит. Кто-то другой выходит из Ук-кута. А им некуда. Некому их родить. Будут ждать. Я попросил их. Ещё есть время… можно ждать…
Его глаза стремительно мутнели. Гедимин невольно поёжился.
— Идём, — прошептал он в наушник Вепуата. — Нечего тут делать. До завтра не протрезвеют.
… — Он же ясно сказал — ждут, когда вернутся их умершие, — Вепуат недовольно сощурился. — Ты лучше скажи — что за разговор про перья?
Гедимин поморщился.
— Урджену снилось что-то про чёрные перья и снег. За пару дней до тех… неудачных переговоров. Странное совпадение.
— Если бы, — пробормотал Вепуат, оглядываясь на спящего зверя. — Гедимин, если меня опять предупредят — ты хоть скажи, ладно?
Гедимин посмотрел себе под ноги.
— Мы скоро сами, как дикари, поверим во всякий бред. Хотя бы чушь про вред часов не подвердилась. Влияние измерения времени на законы физики… Приснится же!
Он ухмыльнулся, но взгляд Вепуата остался серьёзным.
— Ты не спеши. Влияние… Я вот не удивлюсь, если оно есть.
19 день Воздуха, месяц Льда. Равнина, Сфен Земли, долина Элид, Элидген
Айзек тяжело вздохнул.
— Чтобы предсказать, что вы с Вепуатом найдёте себе приключений, никаких снов не надо. Вот я, ни разу не шаман, предсказываю — сегодня он полезет общаться с пролётными Экеста. И ты будешь там — где тебе ещё быть⁈
Гедимин сердито сощурился, но Айзек, не обратив внимания, продолжил:
— А вот про часы — повтори ещё раз, — он подобрал с пульта массивную сдвоенную колбу и задумчиво заглянул в неё. — Значит, жрец опасности не видит…
— Из него так себе жрец, — отозвался Гедимин. — И внятного слова не вытянешь.
Наверху заскрежетала, отодвигаясь, крышка люка.
— Пойдём-ка к Кенену, — сказал Айзек, ставя опрокинутую колбу на край пульта. — Ему будет интересно.
…Гедимин втянул «щупы» приборов.
— Ну? — нетерпеливо спросил Кенен Гварза. Гедимин покосился на его запястья (с такими же приборами, но выключенными) и угрюмо сощурился.
— Как и раньше. Ни лишнего кванта. Кусок кейека фонит в сто раз сильнее! А их тут уже распихано…
— О кейеке известно, что он безопасен, — перебил его Айзек. — По крайней мере, для других разумных. Итак, часы не фонят, и жрец перестал беспокоиться… Кенен?
— Есть устройства для автоматического переворачивания часов? — спросил Гварза, пристально глядя на Гедимина. — Можно сделать в местных условиях?
— Есть, — нехотя признал сармат. — Ничего сложного. Только… это получится вращение. Раз в пять, в пятнадцать минут — но в одном направлении. На каком обороте рванёт, и как обезвредить…
— Раскрутить в обратном направлении? — полуутвердительно спросил Гварза. — Возможно, развернуть другим боком будет достаточно. Так или иначе — базе нужны часы. Интервалы — час, полчаса, пятнадцать и пять минут. Последние — с переворотом.
…В жёлтом свете фонаря золотистая броня горела особенно ярко. Вепуат воткнул светильник в снег и, не обращая ни на что внимания, соединял костяные детали. Нижние части арки, уже собранные, торчали из сугробов. Вепуат озадаченно смотрел на стык верхних и вертел их в руках. «Опять угол не рассчитал,» — отметил про себя Гедимин, входя в пятно света. «Всё-таки удобно иногда в нечувствительном скафандре!» — добавил он, неохотно отводя ладони от тёплой брони и щурясь от жжения в пальцах. Со вчерашнего дня слегка потеплело — немного, до минус пятидесяти, но усилившийся ветер налетал со всех сторон и обжигал руки холодом.