— Посмотри, что с глиной, — попросил Вепуат, угрюмо щурясь.
Вылепленный из глины пласт лежал на дне самой глубокой, почти полуметровой ямы. Филки раскидали по нему древесное волокно, пропитанное жиром, — всё, что не успели перетопить и выпить — и теперь из мелких глиняных ломтей собирали «крышку».
— Внахлёст, — негромко сказал им Гедимин. — Уплотняйте щели.
Филки молча склонились над уже построенной частью «крышки», сдвигая элементы ближе друг к другу.
— Потрескается, — сказал хмурый Альгот. Химика — и всех, у кого была работа — копать не выгоняли, но он всё равно пришёл и теперь следил, как достраивается «реактор» для перегонки субстрата. Гедимин косился то на небо, то на слой глины и гравийные отвалы, пытаясь просчитать реакцию. «Слишком много переменных!»
— Пусть трескается, — сказал Вепуат. — Разлёта не будет — гравий удержит. А через трещины много не утечёт.
— Было бы время — подобрал бы состав попрочнее, — Альгот недовольно сощурился на почти достроенный «реактор». — И подберу, как разгребу ваши задания. Есть наметки… насчёт того, что ты говорил. Жидкий фтор.
Он оглянулся на Гедимина. Тот радостно ухмыльнулся.
— Альгот, ты иди, — он осторожно подтолкнул химика в плечо. — Есть работа — работай. Тут ничего важного. Просто проверка местных технологий. Даже если весь субстрат раскидает — ничего страшного.
Альгот сдержанно хмыкнул и потёр плечо. Гедимин виновато сощурился.
…Химик ушёл, когда начали таять защитные поля. Вепуат забрался на крышу горячего цеха и поманил Гедимина за собой. Сармат ждал, что хоть там его крылья развернутся, но нет — они так и свисали за спиной. Защитные поля таяли постепенно, открывая коридор за коридором; скоро броня Гедимина покрылась водяной взвесью. Температура уже стала плюсовой, и на гравийные дорожки падали капли воды. В бараке закрылись последние лючки; теперь что-то увидеть мог только сигма-сканер.
— Э-э! — Вепуат, досадливо хмыкнув, постучал по краю экрана. — Что это с ним? Хотел заглянуть за край плато…
На экране его сканера видимое поле обрывалось в пятнадцати метрах от цеха. Изредка оно чуть расширялось, но тут же отступало. Чуть дальше начиналась чернота.
— Не тянет, — сказал Гедимин, поставив рядом свой прибор. — Мощность упала.
— А-а… Твой-то мощнее, — Вепуат выключил сканер и спрыгнул на мокрый гравий. В небе сверкнуло. Порыв горячего ветра хлестнул по пальцам. Гедимин покосился на анализатор и спрыгнул вслед за Вепуатом. «Пора уходить.»
…Грохот снаружи притих. Пар уже давно не шипел — всё, что могло, испарилось.
— Иглица, наверное, вымерла, — вслух подумал Вепуат, глядя на сбоящий сканер. На экране пульсировало чёрное пятно, изредка сменяясь светлым; очертания предметов проявиться не успевали. Вепуат приподнял плечи и недовольно нахохлился — Гедимин даже не сразу заметил, что его перья как лежали неподвижно, так и лежат. Ни одно крыло не шевельнулось.
«Что-то странное сегодня…» — сармат украдкой сунул руку под перья и нащупал небольшое углубление. Вчера оттуда торчал глаз на стебельке. Теперь он втянулся до упора и на палец, тыкающий в складки «век», не реагировал.
— Он так с утра, — сказал Вепуат, не оборачиваясь. — Никакой реакции. Ни на пищу, ни на воду…
Гедимин оттянул крыло, потыкал под мышку — и, недоумённо хмыкнув, положил его на место. Скафандр не шевельнулся.
— Он вообще живой? — спросил сармат. Вепуат повернулся к нему; его радужка была тёмной, почти чёрной.
— Вроде бы дышит. Но — очень редко, — сармат впился было взглядом в посветлевший экран — и снова разочарованно вздохнул. — Может, из-за града. Трилобиты тоже…
Гедимин мигнул.
— Они же в спячке?
Вепуат поморщился.
— Это что-то другое. Какой-то… полный анабиоз. Если не реакция на град, то…
Он, не договорив, направил сканирующий луч в землю. В этот раз мощности хватило — на экране появилась глиняная капсула, раздутая изнутри. Всю её затвердевшую поверхность покрывали мелкие трещины, но ни одна не прошла насквозь.
…Гедимин перешагнул через дымящийся тёмно-синий камешек и сверился с термометром. Последние полчаса температура застыла на отметке «+15», и ветер, дующий над плато, был тёплым. «Естественно, — весь Элид завален остывающим металлом,» — сармат покосился на дымящийся гравий и криво ухмыльнулся. Снега на холмах не осталось. Испарившаяся влага постепенно оседала — ветер унёс не всё; по скафандру Гедимина стекали крупные капли.
— Даже непривычно, — пробормотал Вепуат, оглядываясь по сторонам. Его оперение намокло и казалось ещё более тяжёлым и совершенно безжизненным. Поймав взгляд Гедимина, он с кривой ухмылкой поднял крыло, попытался плечом удержать его — и, не справившись, осторожно уложил на броню.
— А ведь тепло. Думал, он оживёт…
— Проверь трилобитов, — сказал Гедимин, оглядываясь на «западный» край плато. — Тех, что у Джагулов, тоже. Сааг-туул вроде выжил… Если только изнутри не обуглился.
…Сааг-туул лежал, подвернув под себя лапы и уткнувшись мордой в гравий. Он зарылся в камешки на полметра и не обращал внимания на дымящиеся вокруг металлические градины. Броня с закрытыми щелями казалась монолитной.
— Ага, вижу… — пробормотал Вепуат, вцепившись в запястье Гедимина, и повернул его руку ещё на пару градусов. Сармат старался не шевелиться. Вепуат, кажется, забыл, что в наруче с приделанным к нему сканером кто-то есть, и водил чужой рукой, как щупом. Выждав секунду, он забарабанил по экрану, настраивая увеличение, и еле слышно хмыкнул.
— То же самое, — он выпустил руку Гедимина и шумно вздохнул. — Жизнь еле-еле теплится. Если их ещё не выкинули и не съели, — это, наверное, не смертельно?
Гедимин пожал плечами и снова украдкой сунул руку под чужое крыло. Скафандр ничего не заметил.
— Хранитель тоже притих, — пробормотал он, оглядываясь на реакторный купол. Туда, осторожно обходя металлические градины, пробирались операторы новой смены.
…Вепуат разгрёб камешки и радостно хмыкнул.
— Выжила!
Гедимин с вялым интересом взглянул на осевший холмик. Прозрачный полутораметровый куст исчез — даже пепла не осталось, только из разворошённого Вепуатом гравия торчало что-то блестящее. Оно было тёмно-синим, с короткими голубоватыми шипами.
— Это всё корка, — Вепуат покосился на сигма-сканер, в упор приставленный к странному комку. — А под ней — шипы-проростки. Думаю, прорежутся, когда похолодает. Сейчас оно в анабиозе… Живучая всё-таки штука.
Он огляделся по сторонам, пересчитывая что-то на пальцах.
— Побеги сожгло, но все ядра выжили. Теперь — ни серебряных жуков, ни волосяника… Интересно, успели они выпустить споры?
…Гедимин положил на лабораторный стол последний костяной «бластер». Айзек оглядел ряд гладких желтоватых корпусов и тронул пальцем край сопла.
— Широкий луч, малая мощность?
— До трёхсот градусов, — Гедимин указал на «термобластеры»; их было больше, и они лежали чуть поодаль от пары «крио». Айзек, кивнув, отошёл в сторону, пропуская к столу оживившихся филков.
— Надеюсь, обойдётся без аварий. Дасьен и Альгот, это тоже вам, — он указал на «криобластеры».
— До минус тридцати, — пояснил Гедимин. — Если этого мало…
— Даже много, — отмахнулся Дасьен, пристёгивая второй «бластер» к поясу. Альгот неопределённо хмыкнул и скрылся в соседнем отсеке. Филки разбредались кто куда, и Гедимин, задержавшись ненадолго у стола, пошёл к шлюзу.
— Да никто не знает, — громко сказал кто-то за углом. — Откуда им⁈ Что они, дроны туда запускали?
В ответ ему недоверчиво хмыкнули.
— У них тут рядом высокая цивилизация, — пробормотал другой. — Должны же быть какие-то представления…
Двое презрительно фыркнули — громко и почти синхронно.
— Представления! Они тебе представят…
— Хаос, — повысил голос первый; Гедимин уже заглянул за угол и увидел их — небольшую, но плотную группу филков, одетых в куртки из кожи и войлока. У того, кто сейчас говорил, под мышкой была сложенная шапка с торчащими меховыми ушами.
— Они говорят — там хаос. Такая штука, где всё вперемешку. И иногда что-то вываливается. Металл, вода, камни.
Филки переглянулись.
— Металл — он тут выпадает расплавленным, — сказал один из них. — А вода — то жидкой, то замёрзшей. Как там, где плавится сталь, вода может быть жидкой⁈
— Да конденсация, что ты, в самом деле… — недовольно пробормотал другой. — Если высота достаточна…
— И что это получается? — заговорил третий, недоверчиво хмыкнув. — Эта штука — она твёрдая? Жидкая? Или что-то вроде плазменного облака?
— В плазме может быть всё вперемешку, — пробормотал второй, отступая на шаг и разглядывая что-то, подвешенное на груди.
— Что там? — спросил другой филк, поворачиваясь к нему.
— Дёргается, — второй поднял перед собой рамочный радиометр. Филки, замолчав, уставились на прибор. Теперь и Гедимин видел, как подвес на жгуте за стеклом ходит вверх-вниз.
— Да ты его трясёшь. Поставь! — велел другой. Радиометр воткнули в гравий. Гедимин потянулся к запястью, выпуская «щупы» дозиметра, и беззвучно помянул спаривание «макак». Зубцы графика интенсивности ритмично вздымались и опадали — и верхний из них поднимался до значения в пять микрокьюгенов. Стрелка под экраном уверенно указывала на реакторный купол.
— Кет!
Гварза, выйдя из барака, сделал пару шагов к Гедимину и остановился.
— Видел пульсацию? — сармат развернулся к нему. Стрелка сдвинулась — её невозможно было сбить с цели.
— Видел. Подойди!
…Кокон защитного поля побелел настолько, что на его поверхности можно было различить концентрические круги из тонких красных линий. Одни линии змеились на внешней сфере, другие — на внутренней; их яркость была разной, но форма — одной и той же.
«Проём развёрнут от реактора. Если источник пульсации — только он…» — Гедимин просунул в кокон «щупы» дозиметра. Кривая на экране, дрогнув, продолжила движение; амплитуда колебаний уменьшилась, но рисунок остался тем же. Стрелка-указатель развернулась к песочным часам, завёрнутым в кокон, и замерла.