…Шесек остался у светящихся ворот. Гедимин, обернувшись на пороге, заметил его досадливую гримасу.
Гигантская линза, повисшая над шахтой, переливалась множеством цветов. С трудом оторвав от неё взгляд, Гедимин увидел, что сарматы на галерее не одни. По периметру шахты выстроилось множество существ. Были знакомые — двое Скогнов, Руниен, Хассинельг; остальных Гедимин не знал — и был уверен, что их не опознал бы даже сканер ДНК. «Стражи,» — сармат взглянул на белые посохи, зажатые в лапах, щупальцах и псевдоподиях. «Их тут десятков пять, и все разные. Сколько же разумных видов существует…»
— Лёд отступил, — блики на линзе слились в огромный зелёный «трилистник». — И не навредил мастерам-сарматам. Я, Кайшу, рада снова видеть вас троих. И рада слышать, что Элидген растёт и процветает, наполняясь силой. Мне рассказали, как прекрасен дом Пламени, и как прочны его стены.
«Вон то существо,» — Гедимин сощурился, пытаясь разглядеть среди цветных бликов бесформенный силуэт. «Гигантский бугристый слизень с шипами…» Посох, примотанный цепью к шипам, лежал внутри кожистой складки; она могла обхватить древко, но как существо манипулирует предметом, сармат не представлял. «Я ведь видел таких. Тогда, в урановой шахте…»
Он быстро оглянулся на Вепуата. Тот стоял по другую сторону от Айзека и завороженно смотрел на бликующую линзу. Существо он, похоже, не видел.
«Сказать ему…» — Гедимин повернулся к Айзеку и изумлённо мигнул. Чуть поодаль от Вепуата, в нескольких метрах над галереей, в нише среди изогнутых выростов-фиксаторов стояли песочные часы. Кто-то недавно перевернул их, и они отмеряли очередной час — Гедимин видел, как стекает белый песок. «Ульсеновая пыль,» — вспомнил сармат — и вздрогнул всем телом, уставившись на провал шахты. «Металл. Здесь, над активной зо… Sa hasu!»
— Гедимин! — Айзек с сердитым шипением ткнул его в бок. — Не спи!
— Мастер Дим-мин, — яркий луч упёрся сармату в грудь. — Не бойся произнести свою просьбу. Мне каждый сказал, что она странна и немыслима, но так её и не назвал.
Гедимин ошалело мигнул. «Чего⁈ Это они про животное… или я что-то прослушал?»
— Ничего странного, — буркнул он, недовольно щурясь. — Это для станции. Надо привезти руду в литейни. Отвезти готовое обратно. Мы уговорили Джагулов одолжить зверя. Он всё дотащит. Или до завода, или до окраины. Говорят, в городе его могут испугаться… В общем, нужны будут волокуши. Пятнадцать волокуш. Довезти руду от окраины до завода. Всё.
Линза налилась огнём. Внутри неё метались белые вспышки — и тут же Гедимин понял, что они мечутся и снаружи. Посохи стражей прерывисто мерцали. По залу пронёсся гул на разных частотах. Слов сармат не понял, но ему захотелось вжаться в стену и прикрыться защитным полем.
— Джагулы… — белое облако внутри живого диска рассекли чёрные зигзаги. — Племя, прикормленное вами… Они настолько под твоей рукой, что отдадут тебе зверя? А он тебе подчинится? Вы, сарматы, — мастера машин, а не зверей…
— Кайшу! — Вепуат двинулся вперёд, насколько позволила ширина галереи. — Я уговорил их. Четверо поедут с нами. Они сами всего боятся. Может, пустишь уже нас в город? Мы никого не обидим!
Луч на мгновение задержался на нём, скользнул по кругу и снова упёрся в Гедимина.
— Стражи были правы, — прогудело под потолком. — Вы, сарматы, умеете удивлять. Твой собрат даёт обещания… А ты, Дим-мин? Ты удержишь Джагульскую тварь? Если она начнёт рушить город, ты сможешь её убить?
Гедимин стиснул зубы. В груди заныло. «Она права. Если не удержим под контролем — придётся нейтрализовать. А при таких размерах и силе…»
— Если начнёт, — буркнул он, незаметно прижимая к боку ладонь. — Не знаю, с чего животному бросаться на город. Если только вы не начнёте стрелять первыми.
По галерее снова прокатился гул. От белых вспышек зарябило в глазах. «Да чтоб их, эти переговоры!» — Гедимин потёр ноющие рёбра. Сердце билось под самым горлом. «Из-за каждого пустяка — неделя болтовни! Маккензи бы сюда, и пусть бы он сам…»
— Мы не начинаем первыми, — отозвалась Кайшу; гигантская линза почернела. — Мы не устраиваем набеги на стойбища нергонов. И тем не менее — каждый год они нас убивают. Ты просишь пустить их живую крепость в мой город. Снова спрашиваю, Дим-мин, — ты сможешь её убить?
Вепуат зашевелился, пытаясь заглянуть за плечо Айзека. Тот тяжело вздохнул и отодвинул его к стене.
— Смогу, — бросил Гедимин, глядя в клубящееся чёрно-зелёное облако. «Как черенковское свечение в водяной мути,» — мелькнуло в перегретом мозгу.
— Обещания… — одна из отдалённо гуманоидных фигур перевела на него тяжёлый взгляд. — Если им можно верить.
Луч метнулся вдоль галереи, остановившись на гуманоиде. Зелёный свет, заливший было линзу до краёв, снова потускнел.
— Ты говоришь о мастерах-сарматах? Какое из обещаний они не выполнили?
Ещё одна фигура на галерее зашевелилась, поднимая посох.
— Посмотри на них, Хранимое Сердце. Всё, что они делают, вносит раздор.
Гедимин беззвучно выругался. «Раздор⁈ Это после того, как…»
— И куда мы внесли раздор? — холодно спросил Айзек. — Ты о торговле между Сэта и Скогнами? Или, может…
— Помолчи! — загудело с трёх сторон одновременно; стражи один за другим поднимали посохи, направляя их лучи на чёрную линзу. — Ты здесь чужак. Сколько вещей из своего мира ты уже приволок? Сколько порядков? Сколько с ними пришло заразы?
«Заразы⁈» — Гедимин качнулся вперёд, забыв, что у галереи нет перил. Айзек схватил его за плечи и оттащил от края. Гедимин слышал его тяжёлое дыхание — командир еле сдерживал ярость.
— Когда мы пустили их сюда, — заговорил кто-то из поднявших посох, и многие согласно загудели, — когда ты, Хранящее Сердце, допустила их… Разве им было разрешено выворачивать Равнину наизнанку? Устанавливать всюду свои порядки? Лезть во всё кривыми руками, не признавая законов и не уважая ничью волю⁈
— Я тебя слышу, — отозвалась Кайшу; линзу перечеркнула багровая молния. — Будь осторожен в своих обвинениях.
— Я говорю только о том, что все видели, — сказал гуманоид, обводя галерею тяжёлым взглядом. — Страж Гор! Что ты скажешь о союзе чужаков и Сэта? А о Джагулах? О пришельцах из-за ворот? О разрезанном на части времени? О вещах, которых не должно существовать?
Гедимин мигнул. «Ну, это просто. Вся Равнина. С её идиотской физикой и квантовыми тварями. Но он ведь не об этом…»
— Нет плохого в перемирии, — пробормотал знакомый голос. Оглянувшись, Гедимин увидел угрюмого Хассинельга. Он держался у стены, не поднимая посоха, но его лицо странно подёргивалось — будто он стискивал челюсти, то ли желая что-то сказать, то ли не решаясь.
— Если это перемирие, — развернулся к нему бронированный гуманоид. — Если это не ловушка! Чужаки из заражённого мира… Сколько уже свидетельств, что они заодно с нергонами⁈ Скажи, страж Гор, — что они сделали с пойманным Райвигом?
— Эй! — крикнул Гедимин, запрокинув голову; давление в груди уже стало невыносимым. — Ваша грызня нас не касается! Мы не дикари, чтобы…
Гуманоид ударил посохом в пол, высекая белые искры.
— Мои слова! Чужаки из запечатанного мира, пропитанного заразой… Они считают нас дикарями, наш мир — уродливым и бессмысленным. Они хотят его переделать! От их повадок, от того, что они всегда друг с другом делали, стошнило бы Джагула. Но они говорят, что мы — дикари. Что это Равнина безумна. Ты слышишь, Хранящее Сердце?
«Заразой⁈» — Гедимин двинулся вперёд — и остановился: стало больно дышать. «Повадки… Они… они ведь что-то знают. О войне? Или даже о том… Has— sulu!»
Сбоку сверкнуло — Хассинельг поднял посох.
— Милосердие к нергонам — это что, преступление? Да они даже зверя не станут…
— Своя кровь, — бросило существо, похожее на моток колючей проволоки; белый посох горел среди её витков, посылая в линзу плотный поток света. — Эти чужаки сродни нергонам — так же одержимы кровью и властью. Они рады бы всю Равнину взять под свою руку и переделать по своей воле. И если смогут — возьмут и переделают. Эта зараза — везде искать новшества, изощряться в выдумках, ни на что не оглядываясь… Пусть он скажет, что она сделала с его миром.
— В том, что они принесли на Равнину, я не вижу вреда, — отозвалась Кайшу. Её диск почернел, и все лучи тонули в нём.
— Никто из нас не ищет власти, — сказал Айзек. — Если кто-то бывает резок в словах…
— Резок в одних словах и лжив в других, — перебил его бронированный гуманоид. — Молчи, чужак. Не ты назвал себя верховным жрецом Пламени. Не ты готов сжечь Равнину и построить её заново. Пусть говорит тот, чьё имя Дим-мин. Пусть он скажет, почему смеётся над богами. Что выращивает в сердце нового Пламени. Почему его разум закрыт ото всех. Пусть он скажет, зачем пришёл.
Гедимин ошалело мигнул. «Что он там несёт⁈»
— Я строю станцию, — буркнул он, глядя на плотный, почти твёрдый луч, протянувшийся из чёрного диска к его груди. — Обещал — и строю. Построю — уйду. Вам она была нужна? Так не мешайте.
— Не мешать тебе в чём? — гуманоид протянул к нему горящий посох. — Зажечь новое Пламя — и передать его нергонам?
— Хранящее Сердце! — заговорило другое существо, будто собранное из хитиновых трубок и длинных волосков. — Да будет работа чужаков остановлена! Беды ещё не случилось — но она близка. Когда тварь, выращенная ими, наберётся сил — кто сможет с ней справиться?
— Ты говоришь о новом Пламени? — спросил Айзек, крепко схватив Гедимина за плечо. Вепуат, ухитрившийся его обогнуть, вцепился в сармата с другой стороны. Но тот и не собирался никуда идти — мозг искрил и плавился, не вмещая услышанное. «Да они тут что, мутировали⁈»
— Осторожнее, страж Тахушсу, — донеслось из-под потолка. В зале заметно потемнело.
— Ты в тревоге из-за чужаков и их дел. Но оскорблять Пламя…
— Единственное Пламя горит здесь, — отозвался бронированный гуманоид. — И оно нас здесь собрало. То, что выращивают чужаки, родилось из Живого Металла — и их крови. Из отравленной крови безумных пришельцев. Что оно переняло от них? Что оно сделает, когда наберётся сил?