— Чужак? — белый блик скользнул по броне сармата и погас. Инсектоид опустил потускневший посох и развернулся к Шесеку. На плече он держал бесшовный мешок, перевязанный цветными нитками.
— Освободи печь для священного металла, — приказал он. Шесек фыркнул.
— Священный металл уже в печи. Жди своей очереди!
Подмастерья с маленькой волокушей сунулись было к стражу, но он отмахнулся, проведя посохом невидимую черту. Скогны подались назад. Шесек сердито взвизгнул.
— Стражеские штуки⁈
— Чей металл в печи? — спросил инсектоид, шевеля жвалами. Его шарнирное туловище медленно разворачивалось к Гедимину.
— Мастера Дим-мина, — ответил Шесек. — Отдай свои вещи и жди! Что тебе загорелось⁈
Инсектоид щёлкнул жвалами.
— Потесни чужака. Речь о священных вещах, убийцах магов.
— У вас же были, — Шесек, помрачнев, искоса глянул на него и слегка оскалился. — О кого вы их изломали?
— Наш мир не заражён, — инсектоид посмотрел на Гедимина. — У него много воинов. То, что носит один, пристало носить и другому. Потесни чужака и открой печь!
«У него руды всего ничего,» — Гедимин смотрел на мешок. «Учитывая процент ипрона… Что ему там нужно? Иголка?»
— Литейни Сердца — не для чужаков, — сказал инсектоид, щёлкая жвалами. — Мне сказать на совете, что я, страж Туриккори, был выгнан? Что скажет совет про мастера Шесека? Что он достоин работать так и дальше?
Скогна передёрнуло.
— Мастер Дим-мин, — он развернулся к сармату. — Твой металл дозревает — и он дозреет. Но за ним пойдёт руда стражей. Найди, чем занять ожидание.
Гедимин мигнул. «Занимать целую печь пятью килограммами руды? Она же всё равно запустится на девять часов. Что пять килограммов, что тонна…»
— У Туриккори не столько металла, чтоб занять целую печь, — сказал он, угрюмо щурясь. — Положи туда его руду и часть моей. Так работа пойдёт быстрее.
Шесек поднял прижатое было ухо. Инсектоид резко развернулся к сармату, перебрасывая посох из лапы в лапу — будто хотел «палкой» от Гедимина прикрыться.
— Кто-то спрашивал тебя, чужак из гнилого мира⁈
«Так и знал — по-хорошему тут не понимают,» — Гедимин, щурясь от досады, перебросил сфалт на плечо, ближе к руке. Посох в лапе Туриккори уже горел белым огнём. Подмастерья заверещали, и сармат дёрнул рукой, растягивая вдоль печей защитное поле.
— Тебе, Туриккори, сказали дело, — Шесек недобро оскалился. — Одна печь сделает много вещей из руды. И твоя работа будет закончена быстрее.
«Ну, хотя бы он…» — Гедимин благодарно на него покосился. Выпускать из виду светящийся посох совсем не хотелось — инсектоид зажёг его ещё ярче. «А что у него на уме, по жвалам не поймёшь,» — подумалось сармату, и он нелепо ухмыльнулся.
— Что делает чужак? — Туриккори протянул посох к Шесеку, и тот сердито взвизгнул. Защитное поле вдоль печей пошло волнами.
— Что за вещи? Чем оскверняет литейню?
— Вещи для Пламени, — отозвался Шесек. — С каких пор священный металл стал скверной⁈
— Тлакантская гниль портит всё, — инсектоид смотрел на Гедимина сквозь навершие посоха. — Живой металл, и тот был отравлен. И Хранящее Сердце позволяет… Ты! Для чего собираешь руды в одну печь? Что с твоих вещей перейдёт на мои? Говори!
«Ещё бы я понимал, чего он хочет…» — Гедимин следил за вспышками в навершии посоха. Большая их часть была окрашена зеленью — знакомой, ирренциевой.
— Так быстрее, — отозвался он. — Ты получишь своё, а у меня не встанет работа. В печи много места. Больше, чем на твой мешок.
Шесек заверещал раньше, чем Гедимин что-то успел понять. Страж шарахнулся от него, прикрываясь посохом. Защитное поле вздулось алым пузырём — не там, где стоял Туриккори, а напротив Шесека. По пальцам Гедимина хлестнуло жаром.
— Как сказал Дим-мин, так будет сделано, — проверещал Шесек; он был зол так, что сармат с трудом разбирал его слова. — Или твой черед настанет, когда он уедет! Сколько говорил — никаких стражеских штучек⁈
Инсектоид заскрежетал жвалами. Посох в его руках прерывисто вспыхивал.
— К вечеру пусть будет готово, — он сбросил мешок с плеча. Нитки лопнули, горловина раздалась, выпуская вязкую жёлтую массу, но страж даже не глянул на неё. Он обернулся уже на пороге, вскидывая посох и зажигая на нём белый огонь.
— Ты прячешь гниль, — проскрежетал он, глядя на Гедимина поверх «палки». — Не знаю, как. Но это не обманет стражей. Твой мир гниёт, и вы несёте заразу. И я повторю это перед Хранящим Сердцем! А ты, Шесек, ещё встанешь перед советом.
Сегменты ворот сомкнулись. Шесек развернулся к печам и сердито заверещал. Гедимин смахнул защитное поле. «Всё-таки выдержало. Даже тот термальный удар… А как сам Шесек?»
— Тебя не обожгло? — спросил он, рассматривая Скогна. Вибриссы были целы — похоже, их не зацепило.
— Совет! — фыркнул тот, следя за подмастерьями — они везли мешок Туриккори к рудоприёмнику. — Мало я перед ним стоял⁈ У Сердца своя воля, ему и решать!
— Если они что-то тебе сделают… — Гедимин, не договорив, угрюмо сощурился. «И чем я ему помогу в чужой столице? Возьму его на станцию — в нашу литейню?»
— Не сделают, — гримаса Шесека стала чуть менее злобной. — Есть проступки. А есть чужая дурь. Священный металл не гниёт. С этим никто не поспорит.
— О какой гнили вообще речь? — спросил Гедимин. Шесек быстро отвёл взгляд.
— Твой мир. Зараза на нём. Тут говори с Сердцем. Я здесь дельного не скажу.
Он пошёл к потайной нише. Сейчас она была открыта настежь; на дне, в костяных ящичках, блестели разные предметы — макеты лезвий, наконечников, насадок. Шесек, надев рукавицу, извлёк шкатулку с длинным тонким клинком. Издалека его можно было принять за толстую иглу без ушка. «Трёхгранный. Очень тонкие грани. Видимо, острый,» — прикинул Гедимин.
— Смотри, — Шесек поднял лезвие и показал на просвет. Только там, где три выступа-гребня сходились, металл был плотным, тёмным. Кромки отчётливо просвечивали.
— Только священный металл для такого и годен, — ухмыльнулся литейщик, закрывая шкатулку. — Другой не выдержит и первого удара. Вот эта вещь — из рэссены. Она только для образца.
— Странный ножик, — сказал Гедимин. — Похож на шило. Но зачем грани?
Шесек шевельнул вибриссами.
— Это магорезка. У вас что, таких нет? А, у тебя же когти…
Гедимин мигнул.
— Чего-резка?
Световое кольцо над печью погасло. Подмастерья заверещали. Кто-то уже тянул к печи волокушу. Шесек, взвизгнув в ответ, быстро пошёл следом. Гедимин отступил к стене и растерянно пожал плечами. «Час до выгрузки. Потом загрузим все руды, все образцы… Вечером, как тот зверёк вернётся, надо будет печи прикрыть полем. Так всем спокойнее.»
17 день Камня, месяц Земли. Равнина, Сердце Пламени
— Дим-мин!
Сквозь дрёму сармат услышал монотонный стук. Стучали по слою фрила, покрывающему металл, а вот чем — он никак не мог понять.
— Дим-мин!
Кто-то рядом запищал. Другой ответил коротким визгом. Стук стал громче.
Открыв глаза, Гедимин увидел оскаленную пасть Шесека. Литейщик смотрел сердито. Он стоял над сарматом с длинным «ключом» без выступов и колотил по скафандру — похоже, уже давно.
— Что случилось? — Гедимин сел. Пока он спал, на фриловых щитках появились микроскопические щербины. «Только недавно переплавлял…» — сармат досадливо поморщился. «Чего им было не крикнуть погромче? Или не посветить в глаза?»
— Бери свои вещи из печи, — буркнул Шесек, отступая с дороги. — И опять ложись. Работы не будет.
Гедимин мигнул. Он уже вышел из «спального отсека» и теперь стоял перед погасшими печами и закрытым рудоприёмником. Светился единственный проём в теле «колонны» — за ним лежали серебристые прутки и жёлтый цилиндрик, всё, что удалось за ночь извлечь из тонны руды.
— Ага… — сармат обернул отливки ветошью и разложил по карманам. Поцарапать металл он не боялся — что ипрон, что тхелен повредить, даже нарочно, было крайне сложно. Шесек, едва дождавшись, когда он уберёт руки, запечатал печь и огляделся по сторонам. Все склады были закрыты, все огни погасли. У стены на подстилках и подушках сидели подмастерья, передавая по кругу миску сушёных ягод. Вид у них был напуганный.
— Жаровню накрыл? — Шесек заглянул на склад, сунул нос в кувшин и недовольно фыркнул. — Перелей в фляжку. И положи на мягкое. Сегодня ни одна вещь не устоит.
При последних словах он покосился на своды литейни. Гедимин мигнул.
— Что происходит? Почему руду не грузят? — он посмотрел на закрытый рудоприёмник. «Работа встала. Авария?»
— День Камня, — отозвался Шесек. Ему уже принесли подушку, и он сел и зябко нахохлился, хотя в литейне было тепло.
— Иди ложись. Упадёшь — панцирь потрескается. Чешуи у тебя непрочные.
«День Камня?» — Гедимин посмотрел на передатчик. Рядом с обозначениями дня никаких пометок не было. «Может, Айзек…»
Пол под ногами качнулся. Подмастерья, выронив миску, прижали уши и съёжились. Сармат шагнул к «спальному отсеку» и еле устоял на ногах — здание снова встряхнуло.
— Ляг! — взвизгнул Шесек, сердито скалясь. Сармат мягко плюхнулся на подстилки. Пол мелко задрожал. Своды — там, где в них врастали «колонны» печей — вспыхнули рыжеватым светом. «А если не выдержат…» — мелькнуло в голове. Гедимин привстал было, но очередной толчок заставил его убрать руку и залечь. «Им тысячи лет. Трясёт каждый год. Даже если что-то пойдёт не так…»
Оранжевый свет стал ещё ярче. Здание встряхнуло. Из-за стены донёсся тихий писк. Теперь залёг и Шесек; он молчал, только пальцы шевелились, что-то вычерчивая на белом полу.
«Если так рано трясёт — встряска будет та ещё,» — Гедимин перевернулся набок и залёг, положив локоть под голову. Здание содрогалось так, что пришлось крепко сжать зубы. Жаровня прыгала, звенела, но не переворачивалась. Сармат поймал прокатившийся мимо него кувшин и сунул между собой и стеной. «Теперь так до вечера,» — думал он, чувствуя, как толчки усиливаются. «Поработаешь тут…»