— Ротор цел? — спросил Гедимин. — А что с Васко? Он серьёзно ранен?
Ассархаддон едва заметно усмехнулся.
— Ротор не получил повреждений, но с его извлечением из бассейна возникли затруднения. Васко Марци вернётся в строй, как только срастётся сломанная нога, до тех пор его заменит другой охранник. Приятно видеть, что ваши проблемы с охраной закончились. Ещё приятнее было бы, если бы Стивен прекратил писать мне по каждому поводу. Память передатчика, в конце концов, имеет пределы.
Гедимин удивился так, что на секунду забыл о роторе и непонятной аварии.
— Стивен? Что он пишет? Я его давно не трогаю, — озадаченно сказал он. Куратор слегка сощурился.
— Я в курсе, Гедимин. Я в курсе. Что же, надеюсь, утром от ваших ушибов не останется следа. Мне повезло, что вы устроили пробный запуск перед официальным. Я не слишком люблю попадать в эпицентр ядерного взрыва. Постарайтесь отдохнуть, Гедимин. Насколько я понимаю, работы у вас теперь будет много.
25 апреля 37 года. Луна, кратер Драйден, научно-исследовательская база «Геката»
Главный ротор вместе с тремя дополнительными подняли из «ямы» и положили у дальней стены, там, где когда-то стояли первые реакторы Гедимина. Четвёртый вал, потрескавшийся при взрыве, увезли на переработку. Гедимин, проходя мимо пустого бассейна, задержался на секунду рядом с роторами. Когда они снова будут запущены, он не знал — и думать об этом не хотел.
— Четвёртый уже готов, — сообщил Хольгер, дожидающийся Гедимина у лестницы. Защитных полей над бассейном больше не было, как и необходимости в них; на дне тускло горели светодиоды восстановленной подсветки. Ирренциевую пыль убрали — и, насколько знал Гедимин, уже выделили из радиоактивного крошева, оставшегося после аварии, и вот-вот должны были сформировать из неё новые топливные стержни. Ирренций, ипрон и кеззий никуда не пропадали — их собирали до последнего миллиграмма, и это было единственным, что радовало сармата сейчас… ну, кроме сообщения Хольгера об изготовленном роторе.
— Хорошо. Он мне понадобится, — отозвался Гедимин, угрюмо щурясь на опустевший бассейн. — Рано или поздно.
Стены бывшей «реакторной ямы» покрыли новой облицовкой, замаскировав ярко-красные потёки въевшейся меи. Пол перекрывать не стали, и после всех попыток его отмыть он остался розовым. Краситель лёг равномерно — это была не первая авария и не первая дезактивация.
— Что вы узнали? — спросил он, по-прежнему глядя на дно «ямы». Помещение вычистили и освободили — можно было приступать к работе, восстанавливать экспериментальную установку, собирать новый реактор, но Гедимин не спешил. Запасные стержни у него остались — хватило бы на три-четыре твэла, новые привезли бы по первому письму в Инженерный блок… Он остановился на краю «ямы» и тяжело вздохнул. Хольгер крепко сжал его ладонь.
— Как ты и говорил — взорвался стержень, — сказал он. — Мгновенная вспышка, взрывная цепная реакция… Автоматика сработать не успела.
— Все эти стержни были в работе, — угрюмо сказал Гедимин; на дне «ямы» больше ничего не было, но разрушенный реактор так и стоял перед глазами. — В них не было изъянов.
— Я помню, — кивнул Хольгер. — Но и обвязка тут ни при чём. Эта пульсация, которую мы заметили перед запуском…
Гедимин, выдернув руку из его пальцев, резко повернулся к нему. Хольгер проворно подался назад, и сармат остановился, медленно выдыхая сквозь стиснутые зубы. Давно следовало успокоиться и включить мозги — но пульт управления, прилагающийся к ним, пропал где-то среди обломков реактора, и найти его не удалось.
— Мы с Исгельтом проверили её в его лаборатории, — продолжал Хольгер, убедившись, что на него не нападают. — И знаешь… Сама по себе она безвредна. Мы проверили все варианты, всё, что было на наших дозиметрах. Никакого эффекта.
Гедимин мигнул.
— Эта пульсация — не код взрыва? Вообще ничего не значит? Но почему тогда…
— Никто не знает, атомщик, — вздохнул Хольгер.
— И что мне теперь делать? — спросил сармат. — Ждать нового взрыва на ровном месте?
Хольгер развёл руками.
— Я был бы рад помочь, но… Единственный совет от Исгельта… я, кстати, с ним согласен, — не собирай пока реактор. Внутри одного твэла идёт реакция?
Гедимин кивнул, выжидающе глядя на сармата.
— И он перекрывает по мощности ЛИЭГ, — продолжил Хольгер. — Сделай установку из одного твэла и проверь обвязку на ней. Не полноразмерную, в масштабе… Но ты и так знаешь, что ротор вращается, а ток вырабатывается. Посмотри, что там будет пульсировать, и как с этим можно бороться. Эти колебания были связаны с аварией, я в этом уверен, осталось выяснить, как именно.
Гедимин пожал плечами.
— Тебе виднее. Ты у нас учёный.
— И ещё одно, — Хольгер, отступив на шаг, внимательно посмотрел Гедимину в лицо. — Существо. Выйди с ним на связь. После такого взрыва нужно, чтобы кто-то его успокоил.
— Сдохло твоё существо, — буркнул сармат. — После такого взрыва не выживают.
Хольгер покачал головой.
— Зависит от размеров. И от того, какой именно частью для него является каждый очередной реактор. Я подозреваю, оно больше, чем нам кажется, и речь не об оторванной голове, а о фаланге пальца. Оно всё ещё здесь — принеси ирренций, и сам увидишь.
Гедимин отвёл взгляд. «Не хочу никаких существ в моём реакторе,» — думал он. «Никаких переговоров непонятно с кем. Никаких необъяснимых аварий. Тут должно быть какое-то простое объяснение. Конар бы его нашёл. А мы опять будем тыкаться на ощупь.»
28 апреля 37 года. Луна, кратер Драйден, научно-исследовательская база «Геката»
— Опять! — Гедимин взглянул на дозиметр и сжал пальцы в кулак, унимая участившееся сердцебиение. Очередная экспериментальная установка светилась в центре бывшей «реакторной ямы», постепенно остывая; разогнанный ротор замедлял вращение. Гедимин отключил аккумулятор и подошёл к механизму. Твэл, питающий всё устройство энергией, уже «погас», омикрон-излучение схлынуло, но «сигма» продолжала пульсировать — так же, как до запуска или во время работы. Что-то заставляло показатель колебаться, и управляющий стержень не мог на это повлиять — всё равно, поднят он был или опущен.
— Пульсация? — Хольгер посмотрел на свой дозиметр и подошёл к установке, на несколько секунд задерживая прибор над каждым узлом и внимательно наблюдая за показателями. — Ага, она… Усилилась с последнего запуска.
Гедимин, болезненно поморщившись, притронулся к виску. Ипроновые пластины были отодвинуты, и сармат чувствовал знакомые тёплые нити на коже. Часть их в какой-то момент переползла на шею и спустилась вниз по груди, опутав рёбра слева. Если это и была попытка контакта — ясности в происходящее она не добавляла.
— Сколько нужно набрать, чтобы взорвалось? — хмуро спросил он.
— Взрыва мы ждать не будем, — покачал головой Хольгер. — Разбери эту установку. Попробуем ещё раз.
— Они же все одинаковые, — напомнил Гедимин, покосившись на температурные датчики. — Чего ты хочешь добиться?
— Я хочу понять, что там фонит, — отозвался химик, отходя от установки.
— Ты ждёшь, когда это твоё… существо даст нам подсказку? — Гедимин презрительно хмыкнул и щелчком вернул пластины на прежнее место в шлеме. Фантомное ощущение тепла сохранялось ещё несколько минут.
Хольгер неопределённо пожал плечами, глядя на установку — и вдруг, странно дёрнувшись, повернулся к Гедимину.
— Запускай!
— Что? — растерянно мигнул тот.
— Запусти её ещё раз. Поищем предел усиления пульсации, — сказал Хольгер, отступая к стене. — Может быть, её просто надо учитывать — и перенастроить автоматику. А может, она угаснет сама. Запускай!
«Научные исследования, мать моя пробирка,» — покачал головой Гедимин, подавая команду поднять управляющий стержень. «Очень научные.»
Десять минут спустя Хольгер, не сводя глаз с установки, жестом приказал заглушить её и полез в неё с дозиметром. Гедимин ждал. Ему хватало совокупных показателей на щите управления — и так было видно, что пульсация усилилась при запуске.
— Ещё раз, — отрывисто сказал Хольгер, закончив измерения и отойдя к стене. — Только прикройся. Не хочу, чтобы тебя ранило.
— Себя прикрой, — отозвался Гедимин, повторяя запуск. Амплитуда колебаний медленно увеличивалась. Хольгер чего-то ждал, застыв у стены лицом к установке. Через десять минут он медленно поднял руку.
— Интересное явление, — пробормотал он, изучая установку. — Откуда берутся эти лишние кванты? Должен распадаться ирренций… сверх обычного, или перераспределяться излучение. Но тут ничего нет. Они просто… откуда-то берутся.
— Всё как обычно, — отозвался Гедимин. — С ирренцием всегда так. Ну что, запускать?
Управляющий стержень пошёл вверх — и тут же, отделившись от электромагнита, рухнул обратно. Гедимин, уже распластавшийся на полу, зачарованно следил, как обсидиановая кромка чиркает по оболочкам стержней в медленном вращении — и останавливается окончательно.
— Hasulesh, — потрясённо пробормотал он, аккуратно разделяя пучок стержней надвое и вынимая обломок. Верхняя часть обсидиановой трубки лопнула, из хвостовика торчали острые осколки.
— Надо же, — Хольгер в задумчивости потрогал их и отдёрнул палец. — Атомщик… ты же не мог поставить сюда повреждённый стержень?
Гедимин гневно фыркнул.
— Я всё проверяю перед каждым экспериментом, — угрюмо сказал он. — И здесь всё было в порядке. Никаких нагрузок сверх меры, никаких внутренних напряжений… Что его так скрутило⁈
Хольгер развёл руками.
— Дай сюда, — он забрал у Гедимина обломки стержня и аккуратно завернул их в защитное поле. — Отнесу Исгельту. Это что-то новое — раньше сигма стекло не раскалывала.
— В ядерный могильник такие новшества, — Гедимин сердито сощурился. — Так по-твоему — это тоже из-за сигмы?
— Когда-нибудь мы непременно это выясним, — пообещал Хольгер. — А сейчас я пойду за новым стержнем. Соберём ещё одну установку и всё повторим. Кажется, мы что-то нащупали, но я пока не уверен…