— Они пополняют популяцию, Ис. А вот нам не светит. Сарматские клонарии даже не обсуждаются.
…Ирренция было достаточно; последние топливные таблетки прошли отжиг вчера вечером, и Гедимин сидел в закрытом отсеке под цехом, соединяя трубки стержней с хвостовиками и наконечниками. Почти всё для активной зоны было готово; Иджес собирал модуль управления и думал, как распределить немногочисленные датчики. Закончив со стержнями, Гедимин повесил их остывать и спустился в туннель. Иджес уже выбирался наружу — со всеми предосторожностями, будто за его спиной по-прежнему был работающий реактор.
— Всё соединил, — сказал он. — Можешь работать. Я буду в коридоре, если нужен — выходи на связь.
Гедимин кивнул.
— Тренировка? — он подбросил на ладони невидимый шарообразный дрон. Иджес усмехнулся.
— Предрегистрация пройдена. В этот раз надо лучше подготовиться. Меня, сармата, обошли в том году три макаки!
«Всё как в Ураниуме,» — Гедимин, разминувшись с механиком, едва заметно ухмыльнулся. «Иджес готовится к полётам, я собираю реактор…» В груди привычно заныло, и сармат оборвал мысль на середине, чтобы память не перечислила тех, кто был в Ураниуме и никогда не прилетит в Кларк. «Надо доделать реактор,» — он вышел в восстановленный отсек и остановился у щита управления. «Им не понравится, если я отступлю.»
02 апреля 27 года. Луна, кратер Пири, город Кларк
Электромагниты отключились, «подушки» защитного поля уплотнились, мягко обхватывая огромную отливку, и Гедимин заметил, что уже несколько минут не дышит. Он впустил воздух в лёгкие и прошёл вдоль раскалённого бока ротора, высматривая неоднородности сплава. Ферк, обычно тёмно-синий, сейчас был светло-голубым; насосы гнали к нему тёплый газ, отводя раскалённый, дрожащим столбом поднимающийся к вытяжке. Литейную станцию вскрыли, и она остывала — быстрее, чем ротор, в потоке холодного воздуха; за её прочность Гедимин не опасался.
— Тридцать шесть тонн, — пробормотал Иджес, отступая к выходу из цеха. — За две недели не остынет.
— Чем медленнее, тем лучше, — отозвался Гедимин, вглядываясь в светящуюся от внутреннего жара поверхность. — Ферк — капризное вещество. Чуть недодержишь — и можно выбрасывать.
— Надо бы придумать что-нибудь понадёжнее, — проворчал Иджес. — Сколько лет уже этому ферку? Был целый Химблок, почему не усовершенствовали?
Гедимин мигнул. «Верно,» — подумал он, щурясь от неожиданной досады. «Хольгер восстановил формулу, но… он никогда не предлагал её улучшить. Или не предлагал при мне? Может, Арторион пытался, но не вышло? А, теперь не узнаешь…»
— У Кенена что-нибудь есть на сегодня? — спросил он у Иджеса, с трудом отводя взгляд от ротора. — Надо найти дело. А то так и буду сидеть у отливки.
В наушниках послышался смешок.
— Не бойся, Джед, от сидения у отливки я тебя спасу. Точнее, вас обоих. Ваш любимый заказ, парни. Мианийский шаттл!
…Этот корабль сильно отличался от тех, что приходили на космодром Кларка раньше. Вместо сегментированной «рыбы» с расплющенной головой на площадке лежал гребнистый шар. Двухметровые гребни — у основания ширина полметра, наверху — с ладонь сармата — тянулись от верхней точки до нижней, внутри каждого из них шёл желобок, прикрытый чем-то пластичным, проминающимся под пальцами. Между гребнями торчали хаотично разбросанные выросты — обломанные шипы, иногда — с чёрными «глазками» в отломе. Гедимин обошёл вокруг шара, высматривая люки, но не нашёл ничего.
— Жёваный крот! — выдохнул Иджес, поднеся руку к повреждённой поверхности — огромному белесому пятну на тёмно-красной обшивке, светлеющему от центра к краям. — Это лучевой ожог!
Гедимин угрюмо кивнул. Он не был уверен, что ожог именно лучевой, — но поверхность крепко прижгло, и верхний слой от прикосновения лопался, выплёскивая белесую жижу. Обшивка была разъедена на тридцать сантиметров в глубину, кое-где разрушение задело нижний, волокнистый слой, и побледневшие волокна вспухли и местами потрескались.
— Остаточная «сигма», — тихо отметил он, направив дозиметр на центр ожоговой поверхности. — Похоже, ирренций…
Он долго смотрел на экран в поисках омикрон-квантов — «сигма», как правило, не обжигала, а вот «омикрон» — мог, и картина была бы похожа. Но мианийские конструкции включали в себя очень мало металла, и он не лежал большими скоплениями, — нечему было воспринять наведённую радиацию, и Гедимин, пройдя с дозиметром вдоль повреждённого борта, облегчённо вздохнул.
— «Гельт»? — предположил Иджес.
— Если «Гельт», то на самом излёте, — качнул головой Гедимин. — Или тут были очень мощные щиты.
— И что с ним теперь делать? — Иджес протянул руку к потрескавшемуся борту и тут же её отдёрнул. — Ему больно, наверное.
Гедимин поддел рыхлый серый пласт. На руку брызнула белесая жижа из внутренних пустот. Обшивка расслоилась и частично растворилась, в жидкости плавали мелкие хлопья. Сармат подцепил ещё кусок, и многометровый пласт «брони» поехал вниз, на лету разваливаясь на куски. Иджес успел откатиться в сторону, и Гедимин, отряхиваясь от серых ошмётков, слышал в наушниках его взволнованную ругань. Он едва обратил на неё внимание — его ладонь была плотно прижата к уцелевшей обшивке шаттла, и он чувствовал, как огромный шар мелко вздрагивает — сперва часто, потом — всё реже. Через пять минут тряска прекратилась, и Гедимин отошёл в сторону, чтобы оценить повреждения.
Облучённая обшивка восстановлению не подлежала, как и обожжённые участки волокнистого слоя; всё, что сарматы могли сделать, — снять её и довезти до утилизатора. Из-под оболочки, свалившейся с гребней, проступили сплетённые из волокон шипы с серыми пятнами по розоватой поверхности. Между ними виднелась ячеистая структура, местами потрескавшаяся и смятая.
— Это попробуем склеить, — Гедимин указал Иджесу на поломанные ячейки. — А обшивку придётся содрать.
Иджес недоверчиво хмыкнул.
— А она отрастёт? Такая большая поверхность…
Гедимин пожал плечами.
— Не знаю. Прикроем защитным полем, может, отрегенерирует.
— Может, пересадка нужна? — Иджес потыкал пальцем в неповреждённый участок обшивки. Из двух ближайших выступов высунулись на пару сантиметров белые тросы и повисли в вакууме, слабо подрагивая. Гедимин пожал плечами.
— Понятия не имею. Займись гребнями, я счищу обшивку.
Он поставил ногу на ближайший выступ. Тросы-подъёмники не заставили себя ждать — через пять секунд Гедимин ехал на них к обожжённому участку. Проведя рукой по целой обшивке, он остановился у края серого пятна, и тросы замерли вместе с ним. «Рецепторы, должно быть, разрушились…» — сармат провёл пальцем по белесой поверхности, указывая подъёмникам направление, но дождался только слабой вибрации — тросы дрожали вместе с раненым кораблём. Гедимин досадливо сощурился. «Придётся лезть по живому…» — он, примерившись, срезал весь пласт обшивки, до которого смог дотянуться, и взялся когтями за проступившее волокно. Тросы, потеряв его, повисли в вакууме; сармат пополз дальше, срезая по дороге некротизированные участки и чувствуя, как дрожит весь корабль. Чем дальше, тем глубже рука безо всякого напряжения уходила в рыхлое волокно. Белесая жижа из полостей струйками стекала вниз.
— Атомщик, — подал голос Иджес; он висел на тросах в нескольких метрах от Гедимина, рядом с обожжённым гребнем корабля. — Эта штука не срастается.
— Сам вижу, — буркнул сармат. — Склеивай. Может, со временем опомнится.
«И что им было не позвать медика⁈» — он, досадливо щурясь, погрузил когти в побелевшее волокно. Отслаивалось оно легко, достаточно было подцепить прикреплённые концы лучевым резаком. Местами под ним угадывались пульсирующие трубки; ожог до них не дошёл, и Гедимин старался не задеть их когтями.
— У нас нет ничего для регенерации? — спросил Иджес, оставив тросы и перебравшись на верхнюю, более повреждённую часть гребня. — Может, связаться с Бринном?
Гедимин хмыкнул.
— У него медикаменты для сарматов. Корабли он не лечит.
«Лучевой ожог,» — он срезал ещё один пласт отмирающего волокна. Вся обшивка уже лежала внизу, на площадке, и слегка дымилась, отдавая в вакуум остатки тёплой жидкости. «Омикрон-ожог… Ему бы надо флония,» — он осторожно поддел когтем край пролома, под которым пульсировала большая, в палец толщиной, «кровеносная» трубка.
— А у этой штуки будет лучевая болезнь? — спросил Иджес, с шипением и приглушённой руганью переползая с гребня на гребень. Там, где он пробирался, обшивки уже не было, и некротизированное волокно Гедимин убрал. Иджес прикрывал оголённую поверхность защитным полем; корабль перестал мелко дрожать, но, когда сарматы касались его, весь борт содрогался. «Хорошо, что оно мирное,» — думал Гедимин после каждой встряски. «Я бы не вытерпел.»
— Заканчивай с гребнями, — сказал он Иджесу, осматривая менее повреждённый и давно очищенный участок. Там, где в волокне остались углубления, должна была скопиться жидкость, из которой формируются новые волокна. Сармат долго приглядывался, но не увидел ни капли, — вмятины оставались сухими. «У неё, похоже, уже лучевая болезнь,» — подумал он, угрюмо щурясь. «Регенерация заторможена.»
— Я сейчас, тут немного осталось, — отозвался Иджес. — Ничего не срастается. Нас потом не обвинят в убийстве?
Гедимин сердито фыркнул.
— Пусть возят с собой своих ремонтников! Или медиков — не знаю, кто этой штуке нужнее. Заканчивай и слезай.
Он ждал, наблюдая за сухими вмятинами в волокнистой поверхности и кое-как склеенными кусками ячеистой структуры. Повреждённый борт прикрыли защитным полем, и корабль «успокоился» — теперь прикосновения не причиняли ему боли, но восстановление так и не началось. Гедимин высыпал на ладонь ампулы с флонием — все восемь штук, потом, подумав, отложил одну и осторожно поддел когтем край пролома и посветил фонарём внутрь. Ближайшая пульсирующая трубка показалась ему слишком крупной; он выбрал одно из ответвлений, где давление жидкости было меньше. Такие трубочки он сшивал на космической станции мианийцев, — они, скорее всего, соответствовали капиллярам. «На пробу,» — сармат снял колпачок с иглы и поднёс её к «сосуду». Он не был уверен, что трубка проткнётся, но игла вошла в неё на удивление легко — Гедимин едва не проколол её насквозь. «Если флоний её разъест, я сразу увижу…»