Аминь.
Текст переслать. Кодировать по сегодняшнему стандарту. Доступ: Елена, Зия, Шульгатый…. Отмена „Шульгатый“… перебьётся пока Шульгатый…
Дополнительный доступ: Президент-эмир, лично. Президент-эмир Академии, лично. Особый доступ: Фатима-джан, в скрытом режиме. Вместе с удалёнными фразами. Прочтение Фатимой-джан данного файла — не регистрировать, перезапись без перекодирования запретить, пароль прежний. Добавить: Фатима, солнышко, я тебя люблю! И нежно-нежно целую. До связи, милая моя зайка!
М-да…
(пауза)
Так… едем дальше. Будем, несмотря ни на что, выполнять свой долг — а значит, ещё на шажок приблизимся к вратам рая. Хм… значит, касаемо фокусировки зет-полей сканирования. Ага… пишем: при введении переменной фита-прим с плавающим коэффициентом дивергенции в систему ходжа-уравнений, попытка интегрирования по всем обтекающим кривым в диапазоне от… э-э-э… оставим пока пробел… пусть Зия не выёживается и конкретненько так, нам это скажет… хе-хе!.. эта попытка, значит, приводит к определённому математическому парадоксу… который я не без долгожданного ехидства назову „дурак-парадокс имени Зии“…»
Мулла-батюшка удивил Егора. Даром, что грозен и нелюдим. Но, ведь, лично прибыл, как раз в момент окончания привала, когда Егор тоскливо подумывал о том, чтобы продлить его ещё на полчасика.
И слава Господу-Аллаху, что прибыл, а то Егор совсем уж вымотался. Да и Ромка-джи еле-еле тащился. Дошли бы, конечно, что там говорить, — ползком, но добрались бы… но… всё равно — молодец мулла-батюшка, истинный воин и священнослужитель!
Самое смешное, что вместе со священником и Маринка прикатила. Вот уж не было печали! Перед девушкой её красоты надо орлом смотреться. Этаким крепеньким ген-саксаулом… зелёным и в пупырышках. Чтобы кудри по ветру и грудь колесом! А Маринка спорхнула с верблюда именно в том момент, когда у Егора болезненно ворочалось в животе нечто неуёмное… и тошнило, как Иуду.
Одно утешение — Ромка-джи и вовсе спал в надвинутом капюшоне и укутанный повязкой по самые глаза. Дёргался во сне, стонал… бедолага. А за компанию и не так обидно паршиво выглядеть, правда? Тем паче, что выходили они с Ромкой-джи кругом героями. Так сказать, по самые уши. Теперь на всю жизнь будет что рассказывать!
Мулла-батюшка сразу же начал осмотр Зии. Подивился тому, что тот крепко спит. Потом прикинул, что, скорее всего, именно сейчас медицинский нанотех взялся за наиболее болезненные жилки и посему усыпил пациента надолго. Егора похвалил за то, что тот обильно поил Зию, не поскупился на воду. Заворчал, когда Егор попытался, было, выглядеть орлом и, — вкалывая что-то Зие в шею, — велел Маринке Егора не щадить и проделать с ним всё то, о чём он ей в дороге говорил. Егор напрягся, но ничего страшного не произошло. Маринка просто воткнула ему иглу прямо сквозь рукав, а потом наклонилась над его лицом и, надавив на плечи руками, спросила:
— Сколько Маринок видишь?
— Одну… — недоумённо ответил распростёртый на песке Егор.
Нос у Маринки остренький, чуть-чуть курносый. На лбу крохотные капельки пота… так бы и попробовал на вкус… и солнце вокруг головы, как нимб у святого сияет. Красивая…
— Одну он видит! — серьёзно сообщила Маринка мулле-батюшке, — Других, говорит, таких, на свете нет!
— За периметром лучше следи, — заворчал священнослужитель, осторожно открывая лицо Ромки-джи. — Поди, не дома. Вот в городе нашуткуешься со своим милым…
Ромка-джи застонал.
— Ну-ну… тихо, тихо… Слышь, Егор?!
— Да, мулла-батюшка!
— Он кровью мочился?
— Вроде, нет… — смущённо ответил Егор, скосив глаза на Маринку. Вставать не хотелось. Хотелось лежать и смотреть, как она оглядывает окрестности с торчащего из песка раскалённого валуна, в тени которого раненная и контуженая троица отлёживалась вот уже второй час.
Ромка-джи закашлялся.
— Всё-всё… спокойно… — прогудел мулла-батюшка и поднял Ромку-джи на руки. — Маринка? Как там? — выпрямившись во весь рост, спросил он
— Чисто… вроде.
— «Вроде»… учишь вас, учишь… овцы кур-р-рдючные!
— Да чисто, чисто, дядя Коля!
— Дома я тебе «дядя Коля»… а здесь — командир!
— Чисто, командир! — Маринка спрыгнула с валуна и отдала честь розовой ладошкой.
Егор, кряхтя, сел.
— Зря кряхтишь! — сказала ему Маринка, помогая встать. — Я в тебя верблюжью дозу впрыснула! Ты теперь как ниндзя скакать и прыгать можешь… и вместо верблюда всё на своём горбу тащить!
Из-под её армейского шлема выскользнула коса и Егор, сам того не ожидая, вдруг развернул Маринку за плечи и быстро поцеловал её куда-то в скулу.
— Потом начеломкаетесь! — рявкнул мулла-батюшка. — Маринка, шайтан-девка, быстро в дозор!
Совсем, как Мама-Галя, когда упрямилась, Маринка отвернулась от священника, капризно дёрнула плечиком, поцеловала Егора в губы — едва коснулась… но Егору показалось, что земля и солнце на мгновение прокрутились вокруг него, слившись в огненное колесо… — и вскинув калаш по всем правилам, прикладом к правому плечу, опустила щиток шлема и быстро скользнула вперёд, в дозор.
На песке остались её маленькие аккуратные следы.
Иисус-любовь! Егор бы упал и поцеловал их… но было неловко перед открывшим глаза Ромкой-джи.
Тихо бренчал дутар. Зия допил ген-кумыс и трясущейся рукой утёр губы. За стеной привычно заорал младенец. Егор, потупившись, смотрел в пол. Полоса жёлтого света тянулась от двери через всю комнату к стене. В углу комнаты, в темноте мерцала невиданной красоты башня. Белые облака над ней сияли. «Гонконг» — непонятно темнела надпись… и дальше что-то совсем уж несуразное на демонском языке.
Зия остановил запись.
— Саввы нет, — сказал он. — Тот был великий знаток истории. Жаль, не успел он с вами, ребятнёй, толком поговорить.
В противоположном углу шевельнулся староста Володя.
— Соплякам мудрого не открывай, — скрипуче произнёс он, — не доросли ещё.
— Мы сами мудрее их будем, — прошептал Зия, откинувшись на подушки. — Ты сам говорил… — он осторожно кашлянул и голос его окреп, — вот чёрт, в почках ещё пока отдаётся… Ты, староста, сам говорил, что жизнь ваша прежняя прекратилась. Не уйти от жизни-то…
— Посмотрим, — спокойно ответил староста и встал. Он повздыхал, прошептал короткую молитву, похлопал Ромку-джи по руке и убрёл, обронив на прощание:
— Во многие мудрости многие печали. Пусть живут, пока молодые, — жизни радуются.
— Ничего, боевая юность России… их не так-то просто правдой сковырнуть, — сказал Зия слабым голосом. — Маринка, подашь, красавица, мне ещё чашечку?
— Угу… — Маринка сняла с плеча руку Егора.
— И м-м-мне… — подал голос Ромка-джи.
— Описаешься! — отрезала Маринка. — Лежи и не жужжи! Дядя Коля сказал, что ещё два дня лежать надо. А ты опять ночью до ветру потащишься!
— Да всего-то третью чашку прошу, — недовольно заворчал Ромка-джи. — Зия, вон, уже четвёртую пьёт! И потом, что бы мне до ветру не сходить? Что я должен, в чайничек сикать?
— Именно, — рассеянно сказала Маринка, помогая Зие поправить подушку. — В чайничек, в баночку, в штанишки… постельный режим! Зия, вам удобно?
— Удобно, ослепительная, удобно. Спасибо! Ну-с, сполох-десант деревенский, поехали дальше! Здесь у меня файлик есть… специально для вас вытянул. Но учтите, староста не зря ворчит. Это, так сказать, не для детского ума! И вообще, запрещённая тема. В Москве меня могли бы запросто прижучить… так что не болтайте потом, где ни попадя.
— Спаси Господь-Аллах! — тотчас горячо отозвался Ромка-джи. — Что мы, не понимаем, что ли?
Егор молчал. Маринка снова уселась рядом с ним, и он обнял её за плечи, укрыв прохладным одеялом. Говорить и думать не хотелось. Хотелось целоваться.
Эх, Ромка-джи, не видать тебе теперь Маринки, как своих лопоухих ушей!
Ну, да ничего… он теперь горит весь! Каждый вечер Зия что-нибудь новое рассказывает и показывает. Говорит, что нельзя, мол, более в дикости жить. Надо, говорит, и о мире больше знать, и о нашем месте в нём.
А наше в нём место хорошее… с Маринкой рядом…
Егор украдкой поцеловал Маринку в шею и почувствовал, как вспыхнули её щёки. Она повернула голову и еле слышно жарко прошептала Егору в ухо: «Руки убери!»… отчего Егора как будто пробил разряд — так это было замечательно!.. И захотелось сграбастать Маринку целиком и утащить куда-нибудь подальше от файлов, Зии, истории и Ромки-джи…
…Ох, сколько всего может за три месяца произойти! Господь-Аллах, и не поверишь! Дядьку Сашу похоронили… Райка-джан плакала-плакала, а потом вдруг закинулась — еле-еле старухи её от тела оттащили… вот жуть-то была!
На Установке пришлось неделю вкалывать, пока аврал не закончился — попёрла непонятно откуда вонючая дрянь, — пока её откачали, да все корни-каналы промыли, да новые режимы задали — приходил домой уставший и перемазанный, как шайтан… Мама-Галя кормила. Смешно, но протез глаза у неё оказался синим — зелёных-то не было. Привыкает. Говорит, что отвыкла от объёмного зрения. Красивая стала — просто ослепительно… несмотря на разные — колдовские прямо! — глаза.
В дозор шесть раз ходил. Недалеко, правда. Но благодаря Саввиным камерам целый сектор теперь на движение просматривается, можно и ближе дозорить.
Верблюд ничейный забрёл — еле поймали. Здоровый такой… рваная рана в боку. Но выходили. Куяшские мужики за него хорошую плату дали. Овцы болели… но, это, уж как водится летом и осенью. Дождь, вот, три раза был. Ген-саксаул сразу зацвёл и теперь по вечерам даже голова кружится от благоухания.
Слух прошёл, что опять хунхузы в степях с городом Полевским сцепились из-за пастбищ. Другой слух появился, как всегда, к осени — мол, Китай хунхузский Москве в очередной раз платить дань за Сибирь отказывается. Да, похоже, опять брехня.
А самое главное — свадьбу сыграли с Маринкой! И весь мир теперь был теперь где-то рядом… но не совсем.