Егор плюхнулся на слежавшийся песок, судорожно дёргая левой рукой предохранитель калаша. В ушах застучала кровь. Проклятый предохранитель не поддавался! Скосив глаза, Егор увидел, что дёргает за переключатель системы целенаведения. Шлем с щитком-дисплеем ещё при отце отказал и небольшая плоская коробочка СЦН мёртвым грузом липла к калашу… но энергии она не потребляла, не весила практически ничего, и ни отец, ни Егор так и не удосужились снять её с автомата.
Эх, дурак!
Егор судорожно сдвинул-таки рычажок и замер…
Неужели вляпался?
Из-за обломка стены, торчащей из песка метра на три, выдвинулся человек в таком же, как у Егора комбинезоне-песчанке. Ствол калаша твёрдо смотрел Егору в лицо. Человек мотнул головой в потёртом армейском шлеме, — экая вмятина на правом виске! — и отчётливо произнёс короткую фразу — явно вопрос — на тарабарском языке.
«Ну, шайтан, недаром мне дядько Саша звонил… говорил, что засёк двух человек с севера. Там больше всего тайных видеокамер уцелело… говорил, что старосте, мол, не волнуйся, я уже всё сообщил…»
Дядько Саша, — мужик лет тридцати, — жил в городе с позапрошлого года, но староста по-прежнему относился к нему с плохо скрываемым недоверием — всё-таки Саша был из староверов. В лоно Господа-Аллаха его мулла-батюшка привёл… народу в городе раз-два и обчёлся, каждые рабочие руки на счету. Дядько Саша от армии ушёл, — а светило ему гоу-гоу на северо-восток с тамошними хунхузами за Эко-терем-бург воевать. Вот и дёрнул он прямиком из Полевского на юг, ближе к пустыне. Оно конечно, «Москва и с Китая дань берет» — за Сургут, за нефть… только дикий там народ, хунхузы, одно слово. Им и Пекин-то, считай, не указ, сами промышляют, бандиты…
А в Полевском мэр-бай крут! Ему и на восток и на север двигать хочется, земли прибирать. Ему сами хунхузы-лошадники из степей северных, тянущихся аж до самого Ивделя, — дань платят! У него в армии не отъешься — сплошь походы, да вылазки. Вот и сделал дядько Саша вместо северо-востока гоу-гоу на юг, в пустыню. И у нас под крылом Веры-Истины прижился.
Человек нетерпеливо повторил вопрос. Лица его не было видно за блестящим щитком шлема, но, судя по тому, что автомат он держал у бедра, Егор понял, что уж его-то СЦН в полном порядке и мужик чётко видит на экране щитка красную точку где-нибудь на переносице Егора… туда-то он пулю и всадит, только на курок нажми.
— Не понимаю я, — отчаянно сказал он и оглянулся.
Поднять руку и активировать ларинги на режим переводчика было страшно. Дёрнешь рукой — тут тебе и прилетит гостинец… от Ангела Смерти Азраила — да не будет он назван!
Никого вокруг не было. Однако кто его знает, сколько ещё солдат прячется за стеной? И чего им надо? Дезертиры, что ли? Так, вроде, вокруг грабить толком нечего…
— О, по-русски говоришь? — обрадовался человек. — Старовер? Лунатик… то есть, мусульманин? Или христианин-крестоносец?
— У нас Вера-Истина, — мрачно сказал Егор; ствол всё ещё, как припаянный смотрел ему в лицо. — Мы во единого Господа-Аллаха веруем. А вы сами кто?
— Автомат за спину закинь! Руки покажи! Глушилки есть?
— Нет.
— Ну ладно, — весело сказал человек и щиток его шлема с жужжанием открыл мокрое от пота лицо. — Мы тоже пребываем в лоне святой Веры-Истины, да славится Господь-Аллах и все присные его! Мы тут кругаля дали… не то, чтобы заблудились, просто нам нужно здесь где-нибудь перекантоваться денька три-четыре.
Из-за стены выдвинулся второй человек. Тот, видно, уже снял шлем. Мокрая жидкая шевелюра прилипла к розовому черепу. Человек был белобрыс, краснолиц и мрачен.
— Чего ты с ним возишься, Зия? — недовольно сказал он. — Напугал ребёнка до полусмерти.
— Не испугался он, — возразил Зия, стаскивая шлем и блестя круглой лысиной. — Он сам кого хошь напугает. Вон, смотри, как вызверился… орёл!
— Не испугался я! — возмутился Егор. — Это вы сами испугались.
Страх прошёл.
— Ты каслинский?
— Чего?
— Отсюда, говорю? Из Каслей?
Чудно он это название выговаривал… с ударением на первый слог… сразу видно, издалека.
— Нет, я из города.
— А название у города есть или так… в беззаконии пребываете?
— Город и всё… что его называть… вон в той стороне, если Иртяш по левой стороне обойти. Часа три-четыре ходьбы.
— Видимо, ваш город аккурат на месте бывшего Озёрска… карта, чёрт, говно! Мэр-бай у вас есть? А-а… староста… Слушай, Зия, хватит нам парня пытать, дуй палатку, — ну его на хрен, отдохнём часок-другой.
— А можно и палатку дуть! — весело сказал Зия. — Вот нам абориген компанию-то и составит. Там мы его высушим, выпотрошим… и всё-то он нам с тобой, Савва, расскажет…
Лысый сноровисто сдернул рюкзак, отстегнул с его боковины какой-то свёрток-курдюк защитного цвета, оглянулся, зашёл в тень стены, бросил курдюк на песок и небрежно ткнул носом ботинка. Курдюк зашевелился, захрюкал и стал дуться.
Егор, забыв всё на свете, молча таращил глаза. Белобрысый — и чудно же его звали — Савва — строго сказал ему:
— Рот закрой, карачи насерет!
Егор покраснел. Бурдюк тем временем распучило со страшной силой — явно вырисовывалась палатка.
— Сейчас прекратится надувательство и мы все вместе изрядно отдохнём, — крикнул Зия, устанавливавший на верхушке стены крошку- камеру.
— Готово… сторож на месте! — сказал он и ловко спрыгнул. — Мы всех видим, нас не видят… не заметят, не обидят! — и подмигнул Егору.
Смешной всё-таки мужик!
Ткань окончательно надувшейся палатки вдруг уплотнилась, зарябила разноцветием, — аж смотреть больно, — и вдруг стала прозрачной. Несколько смутных засаленных пятен слегка колыхались на невидимой ткани.
— Полезай, отрок… кстати, а звать тебя как? Как-нибудь замысловато? Типа Демон Пустыни?
— Егор меня звать, — буркнул отрок и опять открыл рот.
Савва, не дожидаясь приглашения, нырнул в клапан палатки и исчез. Палатка-невидимка… надо же! Егор о таких только слышал. Эх, мне бы такую, в дозор, а?!
— Полезай-полезай, — сказал Зия и втолкнул Егора внутрь, где Савва уже тыкал пальцем в пятнышки клавиатуры на ткани стены.
— Идентификация, — пискнула стена.
А затем, совсем как в компьютере старосты Володи:
— О`кей.
Проявился экран, распался на несколько изображений, — похоже, что камера на развалинах была не одна. Егор видел совсем близко обрыв Иртяша, заросший кустарником ген-саксаула.
— Музыку хочу, — простонал Зия, расшнуровывая ботинки, — хочу сладостных напевов!
— Отстань со своим дутаром, — не оборачиваясь пробурчал Савва и вызвал что-то незнакомое, но красивое и чуть тревожное. — Моцартом тебя буду глушить.
— Савва, ты консервативен!..
— Я должен старосте позвонить, — сказал Егор. Интонации, против воли получились какими-то просительными, чуть ли не со слезой. — Можно?
— Валяй, — ответил Савва. — Какой там у вас канал?
— SQWD/4793.
— Я и сам знаю, что эс-ку-вэ-дэ… Подканалы есть?
— Н-нет… не знаю.
— Всё с тобой ясно! — воскликнул Зия, снимая второй ботинок. — Савва, друг мой, да продлит твои дни в сладости всемилостивейший Господь-Аллах! Разблокируй ты уже, наконец, весь канал целиком и пусть мальчик успокоит родных и близких!
Савва проворчал что-то непонятное, экран согласно пискнул. Музыка стала тише. У верхнего среза экрана появилась полоска с бегущей строкой. Ниже неярко засветился таймер.
— Звони… лишенец. Как закончишь, блокировка обратно активируется.
Егор торопливо переключил ларинги на режим телефона…
Чёрт их знает, какой у них компьютер… но, похоже, что, — ах, шайтан! — всё перехватывается, пишется, архивируется, анализируется…
Словом, придётся идти с Зией и Саввой в город.
— Вот, мрачно сказал Савва, — живём в двадцать третьем веке — полюбуйся.
— Го-о-ород… — с непонятной интонацией протянул Зия. — Впрочем, нам-то, что за беда? Может, в этом и есть великий философский смысл? Может, на руинах былого зарождается новый мир?
— Вон он, твой новый мир Озёрска, — сказал Савва, — со старой башни, балбес-шайтан, в нас целится. Слушай, Зия, ты бы опустил щиток, не выёживался, а? И обзор включи. Двое сзади… за ген-саксаулом прячутся.
Егор подумал, что, уж кто-кто, а Ромка-джи с башни в голову Зие не попадёт — хоть убейся. Стрелок он неважный, да и калаш у него со сбитой мушкой. Ещё от дяди Ахмата остался — старьё.
— Это мы! — крикнул он. — Староста Володя где? Выходите, всё равно они вас всех видят…
Сзади затрещали кусты. Вышло пара мужиков — смех на палочке, прости меня, Господь-Аллах! Один старее другого… не хватало им ещё Мамы-Гали для полного позора… дружина боевая…
О, Гагарин-шайтан, о-о-о!!!
Вон она, тут как тут… за стеной Установки прячется!!! Ну, позорище…
Ага, вот и староста Володя. И Ромка-джи с башни спускается. Надеюсь, он калаш на предохранитель поставил всё-таки. Если нет — вечером отпинаю. А где же мулла-батюшка с прихожанами? Не захотел, значит. Зато весь Совет тут как тут, в полном составе в тенёчке прохлаждается…
Егор шагал впереди и не оглядывался. Щёки его горели. Знакомый — до последней трещинки в стене Установки, до каждого обломка стены, до каждого кустика ген-саксаула и карагача, — а некоторых из них он сам трудолюбиво высаживал пацанёнком, — до вечно пахнущей верблюжьей фермы и загородок овечьих площадок, прикрытых сверху дырявой пыльной, засиженной вечными мухами маскировочной сетью, — родной город вдруг как-то разом поник и обветшал. Присел в испуге… и развалился… в пыль, песок и колючие кривые растения…
Суета, запахи, мухи, испуганные люди, прячущиеся в тени и вытягивающие шеи им вслед. Извилистые проходы лабиринта, образуемые ген-саксаулом, руинами и карагачами. Удобно обороняться, если придёт враг…
Но вот, пришли незнакомые, пусть и не грозные на вид люди… и ясно, что не отгородишься от них, не спрячешься.
И идут за ними гуськом люди… десятки людей… и хоть впереди староста — но кажется, что именно за незнакомцами покорно в страхе идут горожане… и храбрящийся Ромка-джи с ними…